Ниже приписка: «Журнал называется теперь «Говорит Москва» № 30 цена 20 к.»^{62}.

«26.5.1931 [из Москвы]

…Мама, если можешь развлекаться, то сходи на «Младший сын» с Гаральдом Ллойдом и «Хризантему» с Банкрофтом. Вторая слабее, но всё же ничего себе»^{63}.

«10.9.1931 [из Москвы]

…Был у Мейера, он мне разрешил мою халтуру, так что с этой стороны более или менее спокойно. <…> Только что принесли аванс из Пролеткульта»^{64}.

«16.2.1932 [из Ташкента]

…Погода здесь испортилась. Слякоть и дождь со снегом. Всё питаю надежду выехать отсюда раньше срока»^{65}.

«19.2.1932 [из Ташкента]

…В театре холодно. Публика сплошь и рядом сидит в пальто и калошах. Атмосфера, конечно, не для серьёзной работы»^{66}.

«24.2.1932 [из Ташкента]

…На днях ожидается приезд мэтра, от которого собираюсь получить разрешение на выезд отсюда. Играли нынче опять два «Мандата». Это очень утомительно и скучно»^{67}.

«26.3.1932 [из Ленинграда]

Работа, надо сказать, очень медлительная и скучная. Но уж теперь ничего не поделаешь — взялся за гуж… Адрес другой, но можно и на старый: Б. Посадская, 1, кв. 30»^{68}.

Это уже не открытка, полноценное письмо с впечатлениями о первых съёмках в кино:

«31.3.1932 [из Ленинграда]

…Я вот уже месяц сижу в Ленинграде и пока ещё трудно сказать, когда же состоится отъезд в экспедицию. Вчера состоялась только первая репетиция. Жалованье платят с 1-го марта. Мой отпуск в театре кончается только 1-го июня. Так что придётся скандалить, ибо дай бог, если картина закончится в сентябре. Первая поездка предполагается в Николаев, это близ Одессы. Затем на Магнитострой. Судя по данным, предполагаемая поездка на Сталинградский тракторный отменится. Некоторые части картины предполагаются в красках и само собой картина будет звуковая и говорящая. Сценарий и текст пишет автор «Поэмы о топоре» Н. Погодин. Мне нужно играть этакого подкулачника. Среда — артель строительных рабочих-сезонников. Должна сниматься Бабанова, но боятся, что она стара, сегодня должна состояться проба (её сняли метрах на 30-и). Искусство это, судя по первой репетиции, занудливое и не имеет общности с театром. Театр опять отменили с постройкой, так что, чем это дело закончится, неизвестно. Последние сведения были, что Мастер срочно выехал из Ташкента в Москву…»^{69}

«12.4.1932 [из Ленинграда]

…Не хотите ли вы, чтобы я привёз вам щенка-пойнтера, высоких кровей, сучку? Есть тут, только что прозрела. Родители замечательные, призовые»^{70}.

Очаровательная чёрно-белая фотооткрытка «Пионерка-монголка у пулемёта».

«13.4.1932 [из Ленинграда]

…Хеся просит тебя купить, если это возможно, метров 8, если это не дороже 15-и, а если рублей 25, то 4»^{71}. (Речь идёт о крепдешине.)

«21.4.1932 [из Ленинграда, отцу]

…Напиши, какой № штиблет ты носишь. Хочу купить тебе приличные штиблеты на резиновом ходу. Купил себе, очень удобно»^{72}.

«27.4.1932 [из Ленинграда, маме]

…Надолго ли уехал папа в командировку? Сошла ли у вас вода? Или папа поехал на лодке?»^{73}

«14.9.1932 [из Москвы]

…Вышлю деньги тотчас же как получу аванс в радио-центре, договор подписан. Через месяц меня можете послушать в композиции под названием «15 раундов». Работка как будто очень интересная. Ставлю сам. <…> В Гостеатре безнадёжная точка. Играем теперь на Тверской, близ Охотного ряда, в помещении театра Обозрений»^{74}.

Тверскую переименовали в улицу Горького в 1932 году. В том же году ГосТиМ переехал с Большой Садовой на улицу Горького, 5 (нынешнее здание Театра имени М. Н. Ермоловой), где и находился до закрытия 7 января 1938 года.

Кстати, об адресах театра Мейерхольда. Они менялись реже, чем его названия, их было всего два. При основании в 1920 году им предоставили помещение на Триумфальной площади, точнее — Большая Садовая, 20. Это примерно на том месте, где сейчас Концертный зал имени П. И. Чайковского и Театр сатиры. Здание было построено по проекту архитектора Модеста Дурнова для французского антрепренёра Шарля Омона (ну и фамилия! — А. X.). Через пять лет француз, скрываясь от кредиторов, сбежал за границу. Роскошное здание занял театр Александра Блюменталь-Тамарина «Буфф» (1906–1909), позже там был театр антрепренёра Игнатия Зона (1912–1918).

Когда ГосТиМ переехал на улицу Горького, туда как-то приходил на «Даму с камелиями» некий человек из аппарата Сталина. Беседуя с Зинаидой Райх, он сказал:

— Жаль, в вашем театре нет правительственной ложи. Поэтому Иосиф Виссарионович не может приехать на спектакль.

В середине прошлого века издательство «Искусство» готовило к печати сборник «Актёры о себе». Однако по каким-то мистическим причинам он не вышел в свет, что весьма досадно: там были представлены славные имена — Андрей Абрикосов, Пётр Алейников, Серафима Бирман, Лев Свердлин, Валентина Серова и многие другие. Такой и сейчас не грех издать. Все материалы искренние, увлекательные, из них можно узнать немало интересного и нового. Например, Эраст Павлович писал:

«Моя память сохранила впечатления, начиная от времени изобретения кинематографа и до периода, когда он стал «искусством кино». Мальчиком смотрел я раскрашенные ленты, где цветы превращались в девушек, и девушки танцевали; где выводили осла, и из ослиного зада сыпалось золото; где из камней росли деревья…

Помню потрясающее впечатление от фильма «Пригвождённый». Молодой человек поклялся любить девушку до гроба, а если она умрёт, то первым забить гвоздь в её гроб (?). Девушка умерла. Возлюбленный пошёл забивать гвоздь и в суматохе прихватил свой пиджак. Кошмар!.. Ужас!.. Владельцы тогдашних электротеатров любили щеголять на афишах предупреждениями: «Нервных просят не смотреть» и т. п.». (Очевидно, «прихватил» здесь — по ошибке прибил полу пиджака к гробу; хочет уйти восвояси, а что-то держит, не отпускает. Страшно.)

«Кино в первые годы революции ушло куда-то. Не было картин, не хватало электроэнергии, и редкие киносеансы, во время которых демонстрировались старые, много раз виденные картины, не волновали публику»^{75}.

…В Москве позади Страстного монастыря притулился дом, некогда принадлежавший помещику и драматургу Александру Васильевичу Сухово-Кобылину. В 1930-е годы в нём помещался ресторан объединения «Жургаз» или, как его называли в обиходе, ресторанчик «Огонька», тогда это был журнальный лидер. Сюда нередко заглядывали подкрепиться молодые артисты, в том числе и Гарин. Ресторан они покидали, когда рядом, в летнем кинотеатре, начинали показывать старые зарубежные фильмы. Молодые артисты с иронией наблюдали за любовными страстями, которые разгорались между королём и служанкой, виконтом и виконтессой, аристократкой и бедным художником… Калейдоскоп костюмов, обрядов, обычаев… Разве можно всё это принимать всерьёз после экспериментальных работ Мейерхольда, вооружившего театр большей выразительностью, чем была прежде?! После новаторских постановок Эйзенштейна в кинематографе?!