Тот начал читать и по мере чтения лицо его всё больше мрачнело. Михаил понял причину недовольства — газета ведомственная, а любимый артист никакого отношения к армии не имеет. Поэтому на публикацию рассчитывать не приходится.

И вдруг завотделом расплылся в довольной улыбке — это он дочитал до того места, где речь шла об исполнении роли Кутузова.

Интервью было быстро опубликовано.

Драматург Николай Эрдман не любил писать инсценировки чужих произведений.

Когда к нему обращались с очередной просьбой о переделке того или иного произведения для постановки спектакля, Николай Робертович страдальчески морщился и тотчас вспоминал услышанную давненько историю про отказ Льва Толстого. Однажды классика попросили переложить для сцены «Войну и мир», на что граф ответил: «Если бы на таком материале можно было написать пьесу, я бы сразу её и написал».

Николай Робертович предпочитал сочинять оригинальные пьесы. Ему нравилось самому придумывать сюжеты; менять их по ходу дела, если заблагорассудится; населять героями, каждому из которых придумывать цельный характер. Да вот закавыка — как раз своих пьес у него раз, два и обчёлся. Так уж сложились обстоятельства.

Первую, «Мандат», он написал, будучи совсем молодым человеком. Она сразу оказалась в центре внимания: успешно пошла в Театре Мейерхольда, потом были другие постановки. Вторая, «Самоубийца», тоже была близка к успеху. Ею заинтересовались Станиславский и тот же Мейерхольд, да цензура не пропустила. Так она уже четверть века и лежит без движения. Над третьей пьесой, «Гипнотизёр», начал работать в ссылке, написал первую картину, потом махнул рукой — понял всю бесперспективность своей затеи. Опять в результате получится остросатирическая вещь, шансов на постановку мало. Зачем тратить силы впустую!

Там же, в ссылке, написал первую инсценировку. Это было в Томске, куда благодаря стараниям московских друзей его перевели из захолустного Енисейска. На новом месте ему удалось устроиться завлитом в местный драматический театр. К очередной годовщине Октября нужно было поставить что-нибудь революционное. Дирекция решила ставить «Мать» Горького. Кому поручить написать текст? Конечно, Эрдману. Не просить же кого-то ещё, когда в театре работает такой патентованный драматург.

С заданием Николай Робертович справился, написал. Пьесу поставили. Правда, фамилию ссыльного на афише указывать нельзя. Поэтому автором инсценировки «сделали» главного режиссёра. Эрдману от этого ни холодно ни жарко. Слава ему в данном случае нужна меньше всего. Просто выполнил порученную работу, и делу конец.

Потом приходилось интерпретировать известные произведения и для художественных фильмов, и для мультипликационных, писать новые либретто для оперетт. В общем, брался за то, что предлагали. Всё ж лучше, чем сидеть без работы. Да и лишние деньги не помешают.

Эрдман считал, что в русской литературе имеются две сложные фигуры — Иудушка Головлёв и Фома Опискин. Играть эти образы артистам чрезвычайно трудно. Ему предлагали делать инсценировки и про того, и про другого. От Головлёва драматург отказался. Когда же Министерство культуры предложило ему переложить для сцены повесть «Село Степанчиково и его обитатели», согласился. Ведь Достоевский первоначально намеревался писать на этом материале пьесу. Поэтому здесь сохранились элементы драматургического замысла. Не случайно же имелись разные театральные интерпретации этой сатирической повести.

Любая инсценировка балансирует на стыке двух видов искусств: литературы и театра, стремится совместить в себе специфику обеих составных частей. Написанная в 1859 году повесть Достоевского стала источником нескольких театральных пьес, созданных по её мотивам. Автором первой стал Станиславский, это было в 1887 году. Удачными считались работы Дмитрия Селиванова (1899) и Михаила Зацкого (1915). В 1916 году Владимир Немирович-Данченко и литератор Владимир Волькенштейн написали «Село Степанчиково» для Художественного театра. Это был последний дореволюционный спектакль МХТ.

Законченная в 1956 году пьеса Николая Эрдмана сразу была поставлена в новосибирском театре «Красный факел», и ею заинтересовался Малый театр. Фому Фомича должен был играть Ильинский. С этой ролью возникли некоторые сложности.

Дело в том, что эрдмановский вариант «Села Степан-чикова» принципиально отличался от предыдущих инсценировок.

Во-первых, как опытный сатирик Николай Робертович добавил много комических элементов. Для этого он «привлёк» второстепенных персонажей, заметной роли в повести не играющих, вроде Матрёны, Видоплясова и Обноскина (не путать с Опискиным). В их уста он вложил много выигрышных реприз. При этом драматург отступил от оригинала меньше чем кто-либо. Он оставил даже молниеносное появление Коровкина, от чего другие инсценировщики отказывались. В самом деле, к чему занимать вечер у актёра из-за нескольких слов в конце пьесы?!

Во-вторых, что гораздо важнее, Эрдман направил сатирическое острие не на Фому Фомича, этого деспота и тирана, замучившего всех обитателей Степанчикова, а на владельца села, полковника Ростанёва. Именно его жалостливость и мягкотелость позволили распоясаться ничего не значащему приживалу.

В Малом театре такая интерпретация классического произведения поставила режиссёра Леонида Волкова и Игоря Владимировича в затруднительное положение. Если Опискин не главный, то он сознаёт свою вторичность, вынужден скрывать самолюбие, должен строить из себя шута. Мол, с такого и взятки гладки. Можно некоторое время потерпеть его хамство, а в нужный момент прижать к ногтю. Но ведь почему-то прижать не удаётся. Хотя остальные обитатели Степанчикова видят, как этот садист пытается всё поставить с ног на голову, ему лишь бы издеваться над людьми. Значит, что-то скрывается за его ханжеством и лицемерием, какое-то внутреннее упорство, позволяющее держаться ненавидимому всеми Фоме Фомичу на плаву.

Иной раз Ильинского так и подмывало отказаться от роли. Сдерживало то, что текст принадлежал давнему приятелю Коле Эрдману. В своё время он в Ленинграде играл Гулячкина в «Мандате». А уж его Вывалов поднял популярность Игоря Владимировича на такую высоту, что дальше некуда.

Однако больше всего мешало отказаться от роли сопротивление материала. Чем труднее задача для актёра, тем интереснее с ней справиться. Ильинский бросил в бой всё своё мастерство. Он продумал подробную биографию Фомы Фомича, пытался понять, какие события его жизни привели к патологическим извращениям психики этого иезуита. Тормозило работу то обстоятельство, что по своему душевному складу Игорь Владимирович далёк от любых психологических отклонений. Важно было найти оптимальное сочетание той нахрапистости и елейной хитрости Опискина, которая зрителей возмущала, а персонажей заставляла находиться под его влиянием.

Основной конфликт пьесы разгорался между Фомой Фомичём и полковником Ростанёвым (его играл Михаил Царёв). Полковник человек не без странностей — он всех так расхваливает, что поневоле начинаешь сомневаться в его искренности. Полно — уж все ли люди так хороши, как он на каждом шагу утверждает. Ведь Фома Фомич стопроцентный негодяй. В какие-то моменты Ростанёв прозревает, с гневом обрушивается на тирана, однако через мгновение готов просить у отравителя существования обитателей Степанчикова прощение.

Кульминационные сцены спектакля Ильинский играл великолепно. Ростанёв готов отдать Фоме Фомичу все свои сбережения, лишь бы тот убрался с глаз долой. Здесь его соперник неожиданно переходит в атаку. «Мне? Мне предлагают деньги?.. Подкупают меня?..» — произносит он с наигранным негодованием. Соотношение сил мигом меняется. Негодяй торжествует, полковник же снова раздавлен, в очередной раз просит прощения, опять произносит своё сакраментальное «ты благороднейший из людей». На что тот с незабываемой интонацией кротко отвечает:

— Это я знаю.

Сочная проза Достоевского живописует постоянную манеру Фомы Фомича блефовать. Вот он в очередной раз пугает обитателей Степанчикова своим уходом: