То, что режиссёр походя упомянул немецкого философа и мистика Новалиса, говорит о его недюжинной эрудиции. Сомнительно, чтобы многие из присутствующих поняли эту ссылку. А насчёт «ГАХНовской чепухи» явный перехлёст Мастера. ГАХН — это Государственная академия художественных наук, учреждение, существовавшее в Москве в 1921–1930 годах. В этой организации, созданной по инициативе художника Василия Кандинского и теоретика искусств Александра Габричевского, сотрудничали все ведущие деятели науки и культуры от Михаила Алпатова и Николая Бердяева до Павла Флоренского и Густава Шпета. Так что, слово «чепуха» вряд ли применимо в данном контексте.

4 мая 1929 года состоялся вторичный просмотр репетиции, после которого было очередное обсуждение. Прозвучали не совсем приятные для Гарина высказывания. Один из членов Ассоциации новых режиссёров говорил о борьбе двух сил: Оконного и Чуба. «С самого начала, с первого эпизода сила Оконного настолько незначительна, настолько неубедительна в своей незначительности, что в сущности нет никакой коллизии, борьбы. Непонятен этот шатающийся человек, и непонятно, как он мог вести за собой армию, непонятно, как ему могут верить. Отсюда естественно теряется убедительность Чуба, отсюда теряется то, что Чуб своим классовым чутьём борется с такой же равноценной силой. Если не будет равноценности, то нет борьбы, нет того, что должно было быть, по пьесе»^{26}.

Свистопляска вокруг пьесы, бесконечные переносы премьеры с одной даты на другую страшно раздражали Гарина. Он считал, что увлёкшись политикой, Мейерхольд стал меньше обращать внимания на артистов. Первые робкие ростки обиды на Мастера проклюнулись у Эраста Павловича, когда режиссёр не дал ему роли в «Клопе». Во время работы над «Командармом 2» эта раздражительность увеличилась. Вдобавок взгляды артиста на роль расходились с трактовкой режиссёра. Поэтому сначала, 7 мая, Гарин отказался от роли Оконного, а 9 мая написал заявление об увольнении из театра.

Премьера «Командарма 2» состоялась 24 июня 1929 года во время гастролей ГосТиМа в Харькове. Оконного сыграл, причём весьма неудачно, артист Фёдор Коршунов.

В документальной книге Константина Ваншенкина «Простительные преступления» есть такое наблюдение: «Театральные большие артисты, регулярно занятые (официальное выражение) в нескольких спектаклях, непостижимым образом одновременно снимаются в кино, на телевидении, участвуют в концертах — и не воспринимают это как нечто побочное, случайный приварок, а работают на своём истинном уровне таланта и самоотдачи»^{27}. Эти слова в полной мере можно отнести и к Гарину.

Покинув со скандалом ГосТиМ, Эраст Павлович анализировал причины своего демарша. Его огорчали зависимое положение актёров, их театральная безропотность. Вскоре он написал Локшиной: «Теперь нужно всё внимание направить на завоевание режиссуры»^{28}.

Уволившись из театра, Эраст Павлович не сидел сложа руки. С его энергией и разнообразными увлечениями трудно было на такое рассчитывать. Он ведёт переговоры с Эдуардом Багрицким и Владимиром Маяковским о новых пьесах для своей режиссуры, вместе с Симоном Дрей-деном задумал спектакль по сатирическим произведениям Маяковского. В это же время стал подрабатывать в разных театрах. Ненадолго вступил в труппу драмтеатра Ленинградского Госнардома. (Участвовал в репетициях пьесы Александра Завалишина «Партбилет», но ушёл из-за принципиальных разногласий с режиссёром Владимиром Люце и худруком Наумом Лойтером.) Работал в качестве режиссёра в Театре пионера детского ДК Ленинграда и в передвижном театре «Станок», где поставил сатирическую пьесу Александра Жарова и Михаила Поликарпова «Первый кандидат». Наконец, совместно с Хесей Локшиной — с тех пор супружеский тандем станет постоянной режиссёрской «единицей» — в ленинградском Театре сатиры поставил спектакль по пьесе Михаила Зощенко «Уважаемый товарищ» с Утёсовым в главной роли, оказавшийся заметным событием в театральной жизни Северной столицы.

Пьеса Зощенко выросла из рассказа «Бурлацкая натура». В 1935 году писатель включил его, слегка переделав, в четвёртый раздел «Голубой книги» — «Неудачи» — под названием «Рассказ о человеке, которого вычистили из партии». Безымянного героя этой истории в результате чистки исключили из партии за пьянство. На самом деле он, оказывается, ещё сдерживал свою бурлацкую натуру, поскольку соблюдал партийную дисциплину. Сейчас же, когда всё равно исключили, разгулялся вовсю — пьёт гораздо больше прежнего, гуляет, дерётся, жену бьёт. «А в жакте он содрал со стены все лозунги и санитарные плакаты». Вдруг бузотёру сказали, что его восстановили в партии. «Он мигом протрезвел и почистился. Собрал жильцов и сказал им:

— Бывают, друзья, происшествия. Умоляю вас, забудьте то, что эти дни видели. Меня, говорит, как это ни странно, кажется, восстановили».

С воодушевлением бежит «куда полагается». Там подтверждают, что действительно хотели его восстановить, однако, увидев, как он ведёт себя в переходный период, решили не восстанавливать.

Эта история послужила конспектом полнометражной, с большим количеством персонажей комедии «Уважаемый товарищ». Об актуальности говорит авторская ремарка: «Действие происходит в Ленинграде осенью 1929 года».

Как и любое остросатирическое произведение, пьеса пробивалась на сцену с неимоверным трудом. Сначала Зощенко намеревался дать её для постановки Ленинградскому мюзик-холлу. Однако передумал и дал более солидному ГосТиМу. Мейерхольду «Уважаемый товарищ» очень понравился, тем более что он нуждался в современной пьесе.

ГосТиМ заключил с драматургом договор. 17 января 1930 года состоялась читка пьесы автором труппе и членам художественно-политического совета. Последние приняли её без особого энтузиазма. Им не понравилось, что столь серьёзное дело, как партийная чистка, показано насмешливо. Да и главный персонаж мелкая фигура для партии, не вредитель, не враг народа.

Весной Мейерхольд со своим театром уехал на длительные гастроли во Францию. Премьеру «Уважаемого товарища» запланировали на осень. Чтобы не терять время, Зощенко решил передать пьесу в два ленинградских театра — БДТ и Театр сатиры (который через два года стал называться Театром комедии). Оба коллектива начали репетировать. Потом в БДТ узнали, что их «монопольное право» нарушено, и отказались.

Работать продолжал лишь Театр сатиры, и 17 мая 1930 года состоялась премьера спектакля, поставленного Гариным и Локшиной.

Сразу же спектакль попал под обстрел критиков. Ополчились и на режиссёров, и в первую очередь на автора.

Зощенко поругивали за драматургические ляпсусы, предъявляли претензии из-за вторичности, даже третичности. Якобы было много похожего в пьесах Михаила Булгакова, Валентина Катаева, Алексея Файко, Василия Шкваркина. Первое, что сразу приходит в голову, это эрдмановский «Мандат» с его ярко выраженной антимещанской направленностью.

Режиссёров обвиняли в излишней легковесности — задались целью лишь развлекать публику; в том, что заостряли внимание лишь на одном персонаже; слишком детализировали алкогольную физиологию. И главное — мейерхольдовские методы постановщиков плохо сочетаются со сценическими традициями Театра сатиры.

Критики могли говорить, что угодно, однако зрители валом валили на «Уважаемого товарища». Он с самого начала был обречён на успех. Ещё бы — ведь на афише красовались две столь популярные для ленинградцев фамилии — Зощенко и Утёсов, игравший главную роль.

Надо сказать, после переезда в Северную Пальмиру Утёсов стал любимцем публики, причём не только как создатель первого советского джаз-банда. Ещё в 1929 году в ленинградском Театре сатиры Леонид Осипович играл в спектакле «Республика на колёсах». Там он исполнял песню «С одесского кичмана», на которую быстро навесили ярлык «манифеста блатной романтики». Это брань такого рода, которая, скорее, привлекает зрителей, чем отпугивает.