Такой школой для него стало сотрудничество с Мейерхольдом, с которым он проработал с перерывами с 1920 по 1938 год.

Под руководством Мастера он освоил биомеханику, научился владеть своим телом, чувствовать себя свободно в любой сценической атмосфере, играть в различных жанрах и овладел искусством пантомимы. Последний фактор был весьма важен для актёрской деятельности, Ильинскому он пригодился не только в театре.

Всеволод Эмильевич был режиссёром в двух ведущих столичных театрах, Александрийском и Мариинском, когда произошла Февральская революция. Мейерхольд с присущим ему пылом поддержал приход новой эпохи. Он часто выступал перед различными аудиториями, делая в своих речах упор на необходимую революцию в искусстве. Пафос был направлен против «академизма». Старое нужно ломать, утверждать новое.

С воодушевлением режиссёр-новатор принял и Октябрьскую революцию. С января 1918 года он работал в разных секциях театрального отдела Народного комиссариата просвещения, преподавал на Курсах мастерства сценических постановок. В августе вступил в РКП(б). При каждом удобном случае выступал, требовал от актёров, чтобы те во имя искусства всего земного шара отреклись от старой России.

Летом следующего года Мейерхольд поехал на лечение в Ялту, где был застигнут наступлением белогвардейских войск и арестован «на Добровольческой территории» деникинской контрразведкой.

После отступления белых Мейерхольд заведовал отделом искусства Новороссийского совета. В Ростове-на-Дону встретился с Анатолием Васильевичем Луначарским, который перевёл ценимого им режиссёра в Москву и 16 сентября 1920 года назначил главой Тео Наркомпроса, где начисто заглохла инициативная работа. Требовалось встряхнуть это ведомство, которое постепенно превращалось в бюрократическое.

Всеволод Эмильевич взялся за дело засучив рукава. Он разработал и возглавил специальную программу «Театральный Октябрь». Суть её состояла в том, что нацеливала участников произвести в искусстве революцию, аналогичную той, какая произошла в государстве. При этом новый пролетарский самодеятельный театр всячески противопоставлялся старому профессиональному. 8 февраля 1921 года в журнале «Вестник театра» были опубликованы так называемые «Лозунги Октября искусства». Первые два звучали так:

«Октябрь искусств — преодоление гипноза мнимых традиций, прикрывающих собой неприятие новых форм, вредную косность, а зачастую вражду к принципам коммунистического строительства.

Октябрь искусств — борьба с шаблонной узкопросветительной тенденцией, которая насильственно втягивает пролетариат в плен феодальной, крепостнической и буржуазной идеологий».

У кипучего Мейерхольда было ещё много идей. Однако действовал он не без перехлёста, и в конце концов от руководства искусством его отстранили: после якобы понадобившихся административных реформ Всеволода Эмильевича хотели понизить в должности. Стать заместителем он не согласился, ушёл в режиссуру — его вполне устраивала чисто творческая работа.

Свои усилия Мейерхольд сосредоточил на Вольном театре Бориса Неволина, в постановках которого в то время участвовал Ильинский. Всеволод Эмильевич предложил переименовать его в Театр РСФСР Первый. С дальним прицелом — мол, потом в стране появятся последователи с другими порядковыми номерами. В этот коллектив вошли артисты двух расформированных трупп: Государственного показательного театра и Нового театра ХПСРО[5] (в его спектаклях Ильинский, бывало, тоже играл).

31 октября 1920 года состоялось общее собрание труппы Театра РСФСР Первого, на котором Мейерхольд изложил репертуарную программу. В основном к постановке были намечены классические произведения, от Аристофана до «Мистерии-буфф» В. Маяковского. Тутже Всеволод Эмильевич подчеркнул, что все эти пьесы будут служить лишь канвой для спектаклей их театра. Все будут радикально переделываться, осовремениваться, будут обильно оснащены импровизацией на злобу дня.

За этим дело не стало. Театр принялся заказывать актуальные варианты классики известным авторам. Одни соглашались на предложение, другие встречали его в штыки. Когда Цветаевой предложили переделать «Гамлета», она страшно рассердилась. Между «сторонами» возникла перепалка, нашедшая отражение в прессе — журнал «Вестник театра» под общим заголовком «Около переделок» опубликовал следующие материалы:

«Письмо в редакцию.

В ответ на заметку в № 78–79 «В. Т.» сообщаю, что ни «Гамлета», никакой другой пьесы я не переделываю и переделывать не буду. Всё моё отношение к театру Р.С.Ф.С.Р. исчерпывается предложением Мейерхольда перевести пьесу Клоделя «Златоглав», на что я, с вещью не знакомая, не смогла даже дать утвердительного ответа.

Марина Цветаева

II

От редакции.

Редакция «Вестника Театра» по поводу письма Марины Цветаевой обратилась за разъяснениями к В. Э. Мейерхольду и В. М. Бебутову. Ввиду того, что В. Э. Мейерхольд в настоящее время находится на излечении в одной из лечебниц под Москвой, ответы их на запрос редакции печатаются нами в несколько необычной форме переписки между ними. Редакция считает, что эта переписка имеет интерес в связи с острым вопросом о переделках.

С своей стороны, редакция никогда не возлагала больших надежд в этом отношении на М. Цветаеву, очевидно, впитавшую общеизвестные традиции, симпатии и уклоны Всероссийского союза писателей.

III

В ответ на запрос редакции по поводу письма М. Цветаевой мною послано В. Бебутову следующее письмо:

Дорогой товарищ!

Редактор «Вестника Театра» запрашивает меня и вас, не находим ли мы нужным снабдить какими-нибудь комментариями письмо Марины Цветаевой. Какие комментарии? Я счастлив, что сообщение «В. Т.» о том, что Марина Цветаева принимает участие в работе над «Гамлетом» вместе с нами, оказалось ошибкой хроникёра. Читая это сообщение, я думал, что вы привлекли эту поэтессу для совместной с вами обработки тех частей, которые вы взяли на себя. Я готовился предостеречь вас, что не следует иметь дело с Мариной Цветаевой не только в работах над «Гамлетом», но и над «Златоглавом». А почему, не трудно догадаться.

Вы знаете, как отшатнулся я от этой поэтессы после того, как имел несчастье сообщить ей замысел нашего «Григория и Дмитрия». Вы помните, какие вопросы задавала нам Марина Цветаева, выдававшие в ней природу, враждебную всему тому, что освящено идеей Великого Октября.

Вс. Мейерхольд

IV

Мною послан В. Мейерхольду следующий ответ на его письмо ко мне по поводу письма М. Цветаевой:

Дорогой товарищ!

Ваше письмо получил. Спешу ответить. Прежде всего выражаю недоумение по поводу той части письма Марины Цветаевой, которая касается «Златоглава».

Как? Прошло уже три месяца с тех пор, как эта поэма была сдана мною М. Цветаевой для перевода, и до сих пор она, «не будучи знакома с пьесой, не могла дать положительного ответа»?!

Далее о «Гамлете». Вы ведь помните наш первоначальный план композиции этой трагедии. Всю прозаическую сторону, как и весь сценарий, мы с вами приняли на себя, диалог клаунов (могильщиков), ведомый в плане обозрения, был поручен Вл. Маяковскому и, наконец, стихотворную часть я, с вашего ведома, предложил Марине Цветаевой, как своего рода спецу.

Теперь, получив от неё отказ с оттенком отгораживания от «переделок» вообще, я пользуюсь случаем, чтобы в печати указать М. Цветаевой на неосновательность её опасений. Одно из лучших её лирических стихотворений «Я берег покидал туманный Альбиона» начинается с приводимой здесь строчки Батюшкова и являет в этом смысле лучший образец переделки.

О допустимости переделок вообще лучше не говорить. Даже такая плохая переделка, как канонизированная «общественным мнением» переделка «Турандот» Шиллером по Гоцци (!) мало кого возмущала.

Не в переделках «вообще» тут дело…

Что же касается до того, что вы уловили в натуре этого поэта, то должен сказать, что это единственно и мешает ей из барда теплиц вырасти в народного поэта.