Зато летом 1985 года Джобс побывал в СССР.
К власти в огромной стране (Европа, переходящая в Азию) пришёл Михаил Горбачёв, жизнь в СССР кипела, границы открывались, для Джобса это значило: вот она, надежда вывести продукцию «Apple» на новый рынок. Ведь он ещё не ушёл из компании.
В Париже Джобс был приглашён на ужин в честь Джорджа Буша-старшего, тогда ещё вице-президента при президенте Рейгане. Джобс всегда правильно оценивал такие встречи, знал их скрытую, важную для дел, сторону. Совет Буша налаживать продажи компьютеров в СССР не выглядел пустой просьбой. Через компьютер можно рассылать важную информацию, жизнь советской империи следует раскачивать. Джобсу нравились игры. В них чувствовалась масштабность. «Мы изменим мир». К тому же в Париж Стива сопровождала тогдашняя его подруга Тина Редсе. «Самая красивая женщина в моей жизни». И, похоже, первая настоящая любовь.
Художница, дизайнер, компьютерный консультант.
Роман между Стивом и Тиной развивался весьма бурно.
Тина даже переехала в дом Джобса, но спальня без кроватей, без мебели, только с портретом Эйнштейна на голой стене её совершенно не устраивала.
У Тины был сложный характер. Она, как и Стив, пережила трудное детство.
Они многое чувствовали очень схоже. Оба во всём искали красоту и легко впадали в ярость при несовпадении взглядов с реальностью. Что-что, а поплакать вместе им часто удавалось. При этом Тина умела проявлять волю. Она то уходила от Стива, то возвращалась. Работала волонтёром, помогала больным и нищим. Пыталась наладить отношения с Лизой, дочерью Джобса. Она часто упрекала своего друга в эгоистичности, в пренебрежении к людям, в показном спартанстве. Удивительно, но он многое терпел, даже насмешки над его глубоко продуманным функциональным модернизмом. Он даже сделал Тине предложение.
Но получил отказ.
«С тобой я точно сойду с ума».
10
В Москву Джобс отправился без Тины.
В западных биографиях Джобса эта поездка часто описывается как некая импровизация, но Джобс ехал в СССР вовсе не как турист. И нуждался в соответствующей визе, а значит, и в официальном приглашении. Во время этой поездки он был уже лишён всех полномочий в «Apple», но всё ещё надеялся их вернуть.
Надежды, надежды. До второй половины 1960-х годов СССР не слишком отставал от своих западных соперников в области вычислительной техники, по крайней мере если говорить о качестве передовых образцов. Работы велись сразу по многим направлениям. Понятно, что большинство советских компьютеров было целевого, военного, назначения.
«Именно благодаря им (компьютерам. — Г. П., С. С.), — писал советский исследователь Павел Краснов, — в 1961 году удалось создать работоспособную систему противоракетной обороны СССР... В первую очередь хотелось бы тут упомянуть серию БЭСМ, разрабатываемую коллективом ИТМ и ВТ АН СССР под общим руководством С. А. Лебедева, вершиной труда которых стала БЭСМ-6, созданная в 1967 году. Это была первая советская ЭВМ, достигшая быстродействия в 1 миллион операций в секунду»242.
И далее: «Кроме высокого быстродействия (лучший показатель в Европе и один из лучших в мире), структурная организация БЭСМ-6 отличалась целым рядом особенностей, революционных для своего времени и предвосхитивших архитектурные особенности ЭВМ следующего поколения (элементную базу которых составляли интегральные схемы)»243.
Сергею Соловьёву, одному из авторов этой книги, в конце 1980-х годов довелось застать работающую БЭСМ-6 в ИТА АН СССР. Более медленная по числу операций в секунду, чем, скажем, IBM 360, она отличалась большей быстротой работы в силу своей рациональной архитектуры и надёжности. Надо, однако, отметить, что с 1968 по 1987 год в СССР было выпущено всего 355 машин БЭСМ-6. К сожалению, государственная политика в области вычислительной техники в конце 1960-х, мягко говоря, оказалась не самой удачной.
«Многообразие выпускавшихся ЭВМ, — писал Павел Краснов, — и их несовместимость на программном и аппаратном уровнях, конечно, не удовлетворяли их создателей. Необходимо было навести хотя бы мало-мальский порядок во всём этом множестве производимых компьютеров, взяв, наконец, какой-нибудь из них за стандарт. Но в конце 1960-х руководством страны было принято решение, имевшее, как показал ход дальнейших событий, катастрофические последствия: о замене всех разнокалиберных отечественных разработок среднего класса (их насчитывалось с полдесятка — “Минск”, “Урал”, разные варианты М-20 и пр.) — на Единое семейство ЭВМ на базе архитектуры IBM 360, — американского аналога. На уровне Минприбора было принято аналогичное решение в отношении мини-ЭВМ. Во второй половине 1970-х годов в качестве генеральной линии для мини- и микро-ЭВМ была утверждена единая архитектура PDP-11, также иностранной фирмы — DEC. В результате производители отечественных ЭВМ были принуждены копировать устаревшие образцы вычислительной техники».
Вот достаточно жёсткая оценка той ситуации, высказанная членом-корреспондентом РАН Борисом Арташесовичем Бабаяном в журнале «Знание — сила» (2000. № 1):
«Потом наступил второй период, когда организовали ВНИИЦЭВТ[44]. Я считаю, что это был критический этап развития отечественной вычислительной техники. Были расформированы все творческие коллективы, закрыты конкурентные разработки, всех решено было загнать в одно “стойло”. Отныне все должны были копировать американскую технику, причём отнюдь не самую совершенную. Гигантский коллектив ВНИИЦЭВТ копировал IBM, а коллектив ИНЭУМ[45] — DEC»244.
Справедливости ради, следует указать на то, что у этой точки зрения Бориса Бабаяна были оппоненты (конечно, среди заинтересованных лиц), например, Борис Николаевич Наумов, ставший в 1967 году директором ИНЭУМ. Оппоненты подчёркивали, что использование американских образцов обеспечит совместимость программного обеспечения. Вероятно, это был один из главных аргументов, использовавшихся при лоббировании постановления[46].
Аргумент этот — спорный, что можно хорошо видеть на примере из биографии Стивена Джобса, который был настроен против любого лицензирования программного обеспечения и клонирования Mac и Apple (в противовес Биллу Гейтсу). Но в советском варианте это решение принесло вред, а не пользу. В этом вполне можно согласиться с Борисом Бабаяном:
«Расчёт был на то, что можно будет наворовать много матобеспечения — и наступит расцвет вычислительной техники. Этого, конечно, не произошло. Потому что после того, как все работники были собраны в одном месте, творчество кончилось. Образно говоря, мозги сохнут от нетворческой работы. Нужно было просто угадывать, как сделаны западные (действительно устаревшие) вычислительные машины. Передовой уровень известен не был, перспективными разработками не занимались, была надежда только на то, что вот-вот само собой хлынет нужное матобеспечение. Но матобеспечение не хлынуло, уворованные куски не подходили друг к другу, программы не хотели работать. всё приходилось заново переписывать, а то, что доставали, оказывалось устаревшим, древним. В итоге машины того периода оказались даже хуже тех, которые разрабатывались до организации ВНИИЦЭВТа...»
«А самое главное, — писал Павел Краснов, — путь копирования заокеанских решений оказался гораздо сложнее, чем это предполагалось. Для совместимости разных архитектур требовалась совместимость на уровне элементной базы, а её-то у нас и не было. В те времена отечественная электронная промышленность (вынужденно, конечно) встала на путь клонирования американских компонентов. Но и это было непросто. Можно было достать и скопировать топологию микросхем, узнать все параметры электронных схем[47], однако это не давало ответа на главный вопрос: как сделать эти схемы? По сведениям одного из экспертов российского МЭП, работавшего в своё время генеральным директором крупного НПО, преимущество американцев всегда заключалось в огромных инвестициях в электронное машиностроение. В США были и остаются совершенно секретными не столько технологические линии производства электронных компонентов, сколько оборудование по созданию этих самых линий. Результатом такой ситуации стало то, что созданные в начале 1970-х годов советские микросхемы (аналоги западных) были похожи на американо-японские в функциональном плане, но не дотягивали до них по техническим параметрам. Поэтому платы, собранные по американским топологиям, но с отечественными компонентами, чаще всего оказывались неработоспособными. Приходилось разрабатывать собственные схемные решения»245.
