– Как – все? – удивился Ромиар.

Я развел руками, направляясь к креслу. Мне нравилось, что это наблюдение вызвало у исследователя такую реакцию.

– Солнце светило на стеклянный кувшин с водой, – проговорил я, усаживаясь, – а в тени, на столе, была радуга.

– И ты показал это Лери? – он точно заинтересовался. – Что она сказала?

На сердце вновь появилась тяжесть.

– Она разбила кувшин. Сказала, что либо он из проклятого стекла, либо я научился пленять духов радуги. Она запретила мне забавляться этим, пригрозила, что расскажет остальным о моем непочтении к духам.

Ромиар вновь налег спиной на спинку дивана и нахмурился. Некоторое время сидел молча, а потом неуверенно заговорил:

– Может, Лери права: духи как‑то попадают в плен, или мы…

– Может, – перебил я, подаваясь вперед. – Но тогда объясни мне многое другое, раз взялся допытывать меня. Я пытаюсь думать правильно. Всегда прилагаю все усилия, чтобы думать о духах так, как думают все. Чтобы верить, что Шиллиар… – сбившись с дыхания, потер глаза. Договорил на выдохе: – Что мы не живем в собственных выдумках, и невинные не гибнут по нашей вине как раз из‑за этих выдумок.

И опять комнату заполнила глухая тишина. Где‑то снизу раздался громкий голос Елрех – она всегда ближе к слугам, чем Ромиар.

– Ладно, – наконец сказал он. – Ты мог провернуть это… создание радуги на глазах у родных, а не только у Лери. Твои родители не убили бы тебя и сельчанам не рассказали. Возможно, они бы даже перестали звать тебя дураком.

– Не перестали бы, – фыркнул я, взглянув на добродушного беловолосого шан’ниэрда. Он ведь понимает, как его подбадривание глупо звучит. Лучше б уж не пытался… Но я пояснил: – Лери не перестала. Она испугалась, разбила графин и запретила пленять духов радуги. С ними было бы так же, или даже хуже.

Роми резко вытянулся, приложил к губам указательный палец, подсказывая, что нужно молчать, и принялся приглаживать волосы. Вскоре заглянули слуги, предупредили, что вот‑вот подадут ужин в столовой. Старый эльф поставил на стол кружку с водой и блюдце. Сердце замедлилось, а дыхание перехватило. Я сжал кулаки, усмиряя внутреннее беспокойство. Все будет как обычно. Мы каждый день видим это, но не хотим замечать или просто никто не замечает. А Ромиар… Что он скажет на то, что можно вызвать гнев Шиллиар без убийств? Если исследователь и в этот раз назовет меня дураком, тогда мне точно остается только окончательно поверить в это.

Аня  

Дракон, как и предсказывал Дарок, прилетел сегодня же. Солнце медленно погружалось в пески. Мы проверяли барахливший капкан, один из многих, которые тут и впрямь раскидывали для детей… от детей? Ими защищали территорию и дом от любых непрошенных гостей: часть из них показательно оставляли наверху, но большую часть присыпали песком. Сидя на корточках, я наблюдала, как Дарок удерживает ловушку раскрытой, а Гахсод, склоняя трехрогую голову, ковыряется в несложном механизме. Огромная тень Хайко накрыла нас так внезапно, что я вскрикнула, вскочила и вытащила кинжал. Дракон промчался высоко над нами, но поднял пыль и взлохматил волосы ветром.

– Спрячь, – недовольно приказал Дарок. – Сказал же, чтоб без моего разрешения кинжал в твоих руках не видел.

Я не смогла подчиниться. Под быстрое сердцебиение провожала взглядом пролетевшего ящера и вспоминала, как стояла в пламени его старшего сородича.

– Спрячь, – повторил Дарок.

Дыхание сбилось, руки тряслись, и мне с трудом удалось засунуть чертов кинжал в ножны.

– Я не ожидала, – признаваясь, потерла лицо. – Он меня врасплох застал.

– Не бояться драконов – значит, быть безумцем, – спокойнее произнес Дарок, поднимаясь в полный рост. Отряхивая руки, признался: – Я его тоже боюсь. С молодняком особенно опасно. Они ж прям как васоверги: детьми опаснее всего, а мудреют только с возрастом.

Я подавила нервный смешок. Васоверги любили льстить себе.

– Они рождаются без дара. Знала же? – спросил Дарок, с гордостью глядя на лиловое небо – дракона и след простыл.

– Я мало интересовалась историей, а драконы – это же почти история.

– Ты не перестаешь меня удивлять. Знаешь редкие мудрости, но при том совсем не знаешь пустяков.

– Так меня воспитывали родители, – оправдалась я, окончательно успокоившись. – Жаль, что мне пришлось от них уйти.

– Да, – протянул Дарок, щуря серые глаза, – родители… Драконов воспитывают так же, как нас. Они вылупляются беззащитными. Их приходится оберегать, и тогда появляется огромный риск, что он привыкнет к ласке от рук того, кто о нем заботится. Это опасно, Асфи, ведь потом в них пробуждается сила. Она сжигает их изнутри.

– Огненные – наполняются огнем, – предположила я, – ядовитые – ядом…

И не прогадала.

– Верно, – кивнул Дарок, глядя, как Гахсод устанавливает починенный капкан. – Хуже всего, что для самих драконов эти изменения остаются незаметными. Многие, кто растил их, в итоге сгорал или травился. Пока драконы молодые, выжить можно и с отравлением, и с ожогами. Я сам видел, как огненный дракон захотел поластиться к руке своего друга. Когда виксарт, воспитывавший его, прикрылся от него рукой, дракон принял это лишь за приглашение и ткнулся мордой в ладонь. У моего знакомого остались сильные ожоги, но не отдерни он руку мгновенно, не осталось бы вообще ничего. У него было видно кости, и они были черно‑желтыми.

– Обугленными? – я скривилась.

– Да, Асфи. Думаю, его руку можно было жрать, как плохо прожаренное мясо. Драконов надо воспитывать в жестких рамках, но при этом осторожно, чтобы не вырастить вместо друга врага.

– Прям как наших сынов, – с сильным акцентом напомнил Гахсод. – Готово, Дарок.

– Пойдемте в дом, – одобрительно кивнув, позвал тот. И обратился ко мне: – Норкор разомнет тебе мышцы.

– Массаж? – удивилась я.

Дарок промычал, потирая подбородок.

– Кажется так. Массаж… Боль, удовольствие и отдых. Мы должны отдохнуть Асфи. Почти до самого рассвета будем только отдыхать, но поднимемся еще при Луне. Ритуал начнется с рождением Солнца и закончится с его новым рождением. Нам понадобится много сил: и тех, что у нас внутри, – он приложил руку к груди, – и тех, что у нас снаружи, в мышцах. Уже с рассветом ты поймешь все величие ритуала Ярости.

Первые мои опасения были, что у всех мужиков одно на уме – особенно у таких безмозглых бугаев, вроде васовергов – и рано или поздно они начнут приставать. Нет чести, нет чувства собственного достоинства… Но я ошиблась. Возможно, мне повезло повстречать именно Дарока с его уникальным отношением к миру, потому что с каждым днем все больше казалось, что никакой особой выгоды он от меня и не ждет, а помогает, чтобы просто помочь.

Помню, как промучилась первую ночь под одной крышей с рогатыми. Несмотря на обилие комнат, они все спали в одной. Принесли кучу сухих веток и колючек, запихнули в камин и разожгли. Очаг согревал только вблизи, а ночь с холодным воздухом быстро студила камень. Мне накидали шкур у огня так, чтобы не доставали искры и другим оставался доступ к камину для поддержания огня. Сами мужчины потеснились, милосердно предоставили мне пространство, но в итоге зажали плотным полукольцом. Сон долго не приходил. Я вздрагивала от каждого шороха за спиной. Укрываясь своим покрывалом, не выпускала из кулака рукоять кинжала и ждала, что вот‑вот договор будет нарушен. Я ждала беды до утренних сумерек, а затем организм устал, меня начало клонить в сон.

Дарок разбудил меня затемно, и я подскочила, суматошно нащупывая кинжал на шкурах. Тогда васоверг с понимающей ухмылкой продемонстрировал его в своей руке. В то утро он разрешил мне спать дальше, предупредил, что ему нужно по делам. Оставив меня одну с запасом еды и воды, запер на все замки и ушел. В тот день они вернулись лишь после обеда, когда я устала считать черепа в доме и от скуки легонько барабанила чьими‑то костями друг о друга, вспоминая земные мотивы песен.