– Еще немного таких бесед, и я откажусь от идеи пообедать с тобой, – улыбнулась я.

– Ты первая стала задавать глупые вопросы. – По‑прежнему, не выпуская руки, он несильно толкнул меня плечом, и я хохотнула.

Нет, на Земле, конечно, тоже важно быть полезным. Просто… Не доходит до такого фанатизма.

Утренний свет постепенно отвоевывал территорию. На низком бревенчатом потолке уже можно было рассмотреть трещинки и стыки. Соседские петухи пока еще молчали.

Я улеглась на спине удобнее, подтянула тяжелое одеяло к подбородку и вытянула руку. Пальцем провела в воздухе линию, повторяя рельеф балки. Несколько дней после непростого разговора с Кейелом я была неприступна для сожалений и уверенная в правильности высказанных тогда слов. Несколько дней… Видимо, они прошли, и наступил плохой период.

Спрятала руку под одеяло, перевернулась на бок и посмотрела на дверь. Именно возле нее Кейел и испортил замечательный день. Все было так хорошо, а потом… потом радость как отрезало.

Пышки с сырной начинкой в уютной таверне, расположившейся за замерзшим озером, и впрямь были вкусными. Непринужденная атмосфера расслабляла. Мои глупые для Фадрагоса вопросы и рассуждения лились так, будто я дорвалась до запретного. Кейел же подшучивал надо мной и смеялся. Его смех подначивал спрашивать и говорить еще и еще… Лишь бы только он не прекращал смеяться. Только бы его теплые глаза сияли от радости.

И будто никаких ссор между нами не происходило, мы гуляли после сытного обеда. Гуляли дотемна, снова нагоняя аппетит. Играли в снежки с гурьбой детей, завлекали заинтересовавшихся взрослых. Я пыталась научить фадрагосцев лепить снеговиков, но снег не хотел лепиться. Снеговик получился маленьким, кособоким – плотная насыпь. Глаза из угольков выпадали, а когда я надавила сильнее, часть хрупкой головы отвалилась.

– Теперь понятно, почему ты такая пугливая, – шептал Кейел, склонившись у меня за спиной, пока я, шмыгая носом и сидя на корточках, пыталась приделать снеговику руки из веток. – В вашем мире детей учат создавать монстров, а потом их мучают кошмары. Помнишь, как тебя в лесу? Нет, Аня, убери эти палки! Ты будто решила приделать плачущей деве лапы тлетворных пауков. Пожалей, ребят.

– Это я еще не нашла чем морковку заменить!

Фонарщики, в основном подростки, разжигали по главным улицам фонари. На вечернем небе появлялись первые звезды. Мы неспешно двигались домой, делая крюк, чтобы заглянуть к ребятам. В их доме пахло жареным мясом и тушеными овощами. Елрех хлопотала на кухне – более просторной, чем в наших с Кейелом домиках, – Роми тренировался, бросая дротики в подвешенный на стену щит. Ив расстроилась, услышав о том, что у меня с наставником не вышло работать дальше, а может, просто хотела проявить дружеское сочувствие. В отличие от Роми – он усмехался, оглядываясь на Кейела, что наводило на неприятную мысль: либо рогатый тоже участвовал в сговоре, либо догадался о намерениях этих двоих еще в гостях у Десиена. В любом случае, как бы он ни любил Елрех, как бы ему ни была симпатична Феррари, нас с ним это все равно не сближало, не делало друзьями. Задерживаться мы с Кейелом не стали, решив, что поужинаем у меня.

Во время ужина я тайно ликовала. Обычно мы ели по отдельности и вообще старались не пересекаться, когда хлопотали по дому, но в тот поздний вечер все сложилось иначе. Густой суп на оленине казался вкуснее, как и почерствевшая за пару дней лепешка. Тесная, темная кухня внезапно обрела какое‑то свое очарование и уют. Я сидела на единственном табурете, за маленьким столом, а Кейел ужинал, втиснувшись между умывальником и полками, прислоняясь к подоконнику. И даже тогда мы говорили о какой‑то ерунде, которую я почти сразу же забывала.

Вздохнула тяжело, снова ерзая на кровати и подбираясь в воспоминаниях к финалу того вечера. Все же я поступила правильно, ведь даже сейчас в голову не приходит никакой другой вариант для обмана, который устроил бы всех. Сжала уголок подушки, закрывая глаза.

Помню, как испугалась, когда Кейел неожиданно остановился возле двери и, быстро обняв меня, склонился. Я съежилась и, попятившись, оступилась. Кейел замер, удерживая меня. Его ладони согревали поясницу, пальцы давили возле позвоночника, дыхание, ласкающее щеку, будоражило фантазию. Надежды на продолжение и поцелуй мгновенно росли до образов светлого будущего и безумной любви между нами.

– Аня, ты любишь меня? – Этот шепот до сих пор слышится мне в тишине.

Я боролась с надеждами, боролась с собой, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Да и вопрос… Что я могла ответить, чтобы не подставить себя и не подвести Елрех? А еще Тиналь, Фираэн…

– Аня, я ведь вижу, что любишь.

Я вдохнула глубже, подняла голову и, стараясь смотреть в глаза, убрала его руки от себя. Отступив, твердо произнесла:

– Ты ошибаешься.

Он ласково улыбался, словно понимал, что слышит обман, и молчал, и я хотела только одного: заполнить чертову тишину. Злость на себя смешалась с ненавистью к Фадрагосу, к тому, что случилось со мной в этом мире. И лживые слова складывались гладко, позволяя окончательно поставить точку в бессмысленных отношениях. Глядя на легкую насмешку, застывшую на самом красивом лице, стараясь не замечать восхищения в самых родных глазах, я сжала кулаки и повторила тверже, чтобы развеять его сомнения и наши надежды:

– Ты ошибаешься, как и я раньше. Во дворце я испугалась, что тебя убьют, и ошиблась в чувствах. Ты Вольный, наверное, поэтому тебе трудно понять, как другие тоже могут не разобраться в них. Я всего лишь хотела избежать еще одной смерти, вина за которую тоже легла бы на мою душу. Остальное ты додумал сам. Мы додумали.

– Опять врешь, Аня, – усмехнулся он.

Прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди. Его уверенность заметно блекла. В глазах пропало счастье, голос прозвучал грубее:

– Многое не укладывается в общую картину, понимаешь? Вы с Елрех что‑то скрываете, но к тебе это никакого отношения не имеет, так ведь?

Я нахмурилась, не представляя, что он там себе надумал, но проговорила:

– Кейел, если бы та ситуация повторилась снова, я бы так же все бросила, опасаясь за твою жизнь. Но я пожалела, что последовала за тобой и дальше. Позже я поняла, что мы не подходим друг другу, что жизнь скитальца – не мое.

– И тебе было настолько плохо со мной, что ты плакала, а после жаловалась Елрех? – Натянутая усмешка, превратилась в кривую ухмылку.

– Мне было хорошо с тобой, честно, – заверила я. – Но я устала обманывать. Устала притворяться, что ты мне дорог больше, чем друг. Сегодня днем было хорошо, а сейчас опять плохо. Ты переходишь дружескую черту.

– И что именно тебе не нравится? Я не перехожу черту, – судорожно вздохнул, отворачиваясь. Сглотнул и продолжил: – Мы просто говорим по душам, выясняем то, что давно надо было выяснить.

Я развела руками, не зная, что ответить. Сердце сжималось в груди, дрожало, не то от страха неизбежной потери, не то от очередной порции ненависти к себе.

– А я жду, Кейел, – наконец‑то, сообразила, что сказать. – Жду, когда ты повысишь голос, когда начнешь обзывать и унижать. Ты же легко срываешься и считаешь, что такое обращение с женщиной в порядке вещей. Это ведь в вашей природе.

Он бросил мимолетный ошарашенный взгляд на меня, но снова уставился на огонь в камине. Хмыкнул и, нервно убирая волосы за уши, уточнил:

– В вашей?

Я пожала плечами, крепко сцепив руки за спиной.

– Фадрагосцев. А знаешь, наверное, северян. – Понимала, что бью по больному, но не могла отступить. Не имела права. – Волтуар никогда не позволял себе подобного. А с Женькой мы жили в унисон. Он бы никогда не оскорбил меня и никакие тренировки не вынудили бы его поднять на меня руку. А может, дело в тебе. Дело в том, что ты Вольный, и этого не изменить.

Я не повышала голоса, старалась быть спокойной, но на всякий случай отступила. Предел терпения Вольного пока еще наверняка не знала. Он шумно втянул воздух через нос, мгновенно меняясь в настроении. Презрительно осмотрел меня с ног до головы и, приподняв брови, тихо произнес: