Отвернулась, сжимая кулаки, стараясь унять дрожь.

– Наверное, зайду, – неуверенно произнес он. Откуда взялось чувство, словно мы опять прощаемся? – Асфирель, скоро тебе разрешат выходить из комнаты. Ты сможешь видеться со всеми в столовой и в парке. Главное, больше не оскорбляй правителей, тем более при посторонних.

Во рту пересохло. Глаза резало, будто плакать можно даже тогда, когда слезы давно высохли. Я кивнула, аккуратно выдыхая. В висках и горле стучало быстро‑быстро, но я старалась удерживать мысли стройными рядками – в полнейшем порядке, закрыв в плотную коробочку. Ничего нельзя делать необдуманно, а думать надо тогда, когда сердце спокойно, а кровь не кипит в венах. Нельзя, нельзя, нельзя…

Кеша молчал, растопырив крылья и розовым клювом прочищая белоснежное оперенье.

– Поправляйся, – тихо сказал Кейел, снова легонько хлопнув по столу. Выдохнул шумно и поднялся.

Я до скрежета сжимала зубы, стараясь не слушать свое судорожное дыхание, не замечать, как колотятся руки. Отвернулась к балкону, чтобы не смотреть в спину Вольному. Нельзя…

– Кейел! – и будто что‑то рухнуло от моего голоса, зато позволило вдохнуть спокойнее, когда он остановился и обернулся.

Обхватив голову руками и зажимая ладонями уши, я застонала. Оправдания мельтешили в голове, выбравшись из коробки. Они путали логику, растормошили сомнения и подвинули‑таки решительность.

– В чем дело?

Я помотала головой, но так и не произнесла: «ничего». Качнулась в кресле, когда Вольный снова шагнул к выходу. Длинные пальцы коснулись занавеси, а я задохнулась. Можно ли захлебнуться эмоциями?

– Ты справился, – просипела я.

Не услышал.

«Громче. Я не буду разбираться в твоем лепете».

– Ты справился! – звонко воскликнула.

«Ее имя Мертвец. Таких мертвецов я вижу ежедневно тут».

Цепляясь одеревенелыми пальцами за край стола, я поднялась. Пошатнулась, но устояла.

«Тут их несколько сотен. Почему не плачешь и не расшибаешь лоб об пол? Только что я сказал тебе, что в журнале имена сотни умерших детей».

– Что? – Кейел опустил занавеску, склоняя голову к плечу. – Аня, о чем ты говоришь?

– Я их не знаю. Мы незнакомы.

– С кем?

– С твоим народом. Я его не знаю, – выдавила из себя улыбку, но получилась кривая гримаса.

– Я не понимаю тебя, – ласково улыбнулся он. – У тебя под боком целая библиотека небесных. Если у меня получилось заинтересовать тебя Фадрагосом и его спасением… Аня, Волтуар познакомит тебя с нашим народом.

– Нет же, – я опустила голову, опираясь на костяшки согнутых пальцев. Они болели, но колючая острота, отдающая эхом в запястьях, немного возвращала порядок мыслям. Совсем немного.

Кейелу нельзя доверять. А кому можно? Дриэну? Дриэн заботится о гильдии, а Вольный обо всем мире. Чья забота важнее, чье стремление чище? Если Кейел уедет, то продолжит поиск сокровищницы, и я должна опередить его. Нужно исправить ошибки и вернуться домой! Или спасти Фадрагос?.. Если я помогу Кейелу, а потом вернусь домой, то он снова с самого начала будет бороться один. И если он проиграет неизвестному Убийце, умрет не только Тиналь. Тиналь…

Я запуталась.

– Аня…

– Я могу помочь тебе! – вскинула голову. Нельзя отступать. Хватит строить шаткие мосты над пропастью лжи, если ее можно заполнить правдой! – Река Истины. Она что‑то дала мне. Какую‑то силу, но она капризная и… с ней трудно, Кейел! Но она есть! Это твой подарок? Ты обещал, что подаришь мне что‑то бесценное. Говорил, что с этим мне не придется думать о сокровищах Фадрагоса. Что ты подарил мне, Кейел?!

Кровь отхлынула от лица, когда Кейел побледнел и пошатнулся. Он рванул к проходу. Опираясь рукой на стену, высунул голову, видимо, убеждаясь, что в коридоре никого не было. Вернулся, задернул занавеску и быстрым шагом направился ко мне. Сердце ухнуло. Я медленно опустилась в кресло. Если сейчас Вольный убьет меня, значит, я совершила последнюю ошибку.

Во всем виновна.

– Посмотри на меня, Аня.

Кейел присел на корточки возле кресла, вцепился двумя руками в подлокотник. В глазах застыл страх. Вольный боится? Я помнила, как нас посадили в клетки. Тогда он был ранен и тоже боялся, но страх был злобным и с сожалением, а теперь – другой.

– Ты взволнован.

Он нервно усмехнулся, потерся щекой о плечо, убирая волосы, но подлокотник так и не разжал.

– Давно пробудилось?

– Сила? – нахмурилась я, глядя на взбудораженного Кейела. – Давно.

– Говоришь, оно капризное, – на пару секунд замолчал, покачивая головой, – но ведь ни тебя, ни себя не выдает.

Оно?..

– Зелья помогают.

– Зелья?

– И алкоголь… – поправилась: – вино. Наверное.

– Зелье и вино прячут или сдерживают?

– Отпугивают.

– Кто еще знает, Аня?

Я открыла рот, но испугалась: а вдруг он потом их тоже убьет? Меня сейчас духи охраняют. А может, никого не будет убивать, но я не хочу больше брать на себя вину.

– Никто, – снова обманула я, едва не скривившись. Какое бы решение он не предпринял насчет меня, но Елрех не должна пострадать.

Он опустил голову. Я разглядывала чуть лохматые темно‑русые волосы; отблеск закатного солнца на них привлекал. Сжимала ткань платья в кулаке, чтобы только не потянуться к Кейелу. К нему хотелось прикоснуться: погладить щеку или плечо, взять за руку, ощутить, как наши пальцы переплетаются. В ту ночь он был рядом со мной просто так. Просто потому, что хотел поддержать меня, помочь справиться с ужасом. Позволил мне разделить с ним горе. А сейчас я снова не знаю, чего от него ждать. И зачем он приходил? Ведь и вправду ни о чем не попросил, а всего лишь болтал бессвязно об Аклен и Ил.

– Кейел…

– Помолчи! – съежился, словно от боли.

И чего добилась признанием? Всего лишь хотела, чтобы и сегодня он тоже помог.

– Аня, тебе нужно беречь себя, – не поднимая головы, проговорил он.

– Что?

Мои зубы мелко застучали, будто от холода, но в комнате было очень тепло.

– Никому не рассказывай о Единстве. Продолжай отпугивать его, слышишь? – посмотрел на меня. Он пытался улыбаться, но улыбка дрожала. У Вольного‑то? – Если хоть кто‑то узнает, тебя казнят.

Зачем врет? Дриэн и Елрех уже знают, а я все еще жива. А может, не врет…

– Я могу помочь…

– Не нужно, – отрезал Кейел, а затем тихо рассмеялся, снова роняя голову на грудь.

Смех его так же тихо исчез, оставляя в комнате только шелест ветра, пение цикад и ночных птиц. Я удобнее села в кресле, уже прекрасно понимая, что от меня отказались. Почему? Видимо, обуза. Или быть может, с тайной Аклен’Ил он найдет сокровищницу самостоятельно. Думать о том, что его озвученный недавно интерес к любви Аклен и Ил таит в себе больше недосказанности, совсем не хотелось. Мысли на эту тему разрывали душу в клочья.

Мы молчали, сидя рядом и не глядя друг на друга. Просто молчали. Как выяснилось, слова имеют срок годности. Когда он истекает, они становятся абсолютно бесполезными. Хотя, наверное, все же чрезвычайно вредными для сердца.

Духи‑защитники угрожающе замаячили – Кейел тяжело вздохнул, покачнулся и хрипло произнес:

– Береги себя.

– И ты себя, – прошептала я.

Он кивнул, бросив на меня мимолетный взгляд. Поднялся, удерживаясь за подлокотник, а затем, сжимая кулаки, ушел.

Я кусала губу, разглядывая с балкона чернильное небо, усыпанное мерцающими звездами. Чужое небо чужого мира.

– Не моя забота, что случится с Фадрагосом, – прошептала я, но голос прозвучал как‑то неубедительно.

Сердце словно скукожилось, когда я вспомнила улыбку Елрех, смех Кейела, разговор с Акеоном.

Глупость это! Только пробуждения мировой ответственности мне и не хватало. Сколько страдающих на Земле? Сколько лагерей беженцев? Наверное, много. Но помню только о Гане… Как там лагерь назывался? А ведь если бы тот аферист не написал в сети и счет не сбросил, упрашивая помочь пострадавшим, я бы даже о стране такой не узнала. И даже тогда, разузнав о ней, не перевела ни копейки на счет. Мошенники просто наживались на чужом горе. Но я могла выяснить, как помочь… Почему не сделала?