Когда Лери, наконец‑то, затихла и обмякла подо мною, я склонился к ее уху и принялся тихо напоминать:
– Когда‑то дети на берегу реки били меня, протыкали насквозь раскаленным прутом. – Ткнулся носом в светлые волосы. Дыхание Лери участилось. – Теперь духи разрешают мне в ответ делать с этими выросшими детьми что угодно. И я хочу тебя, Лери. И я возьму тебя. Никто не осудит, никто не заступится. Я устал ждать от тебя ласки и подачек. Я научился сам брать все, что мне нужно. И я буду брать тебя каждую Луну, каждый рассвет. Если придется, я буду связывать тебя…
Она закричала, дернувшись резко и с силой. Клацнула зубами возле моего уха, но я успел отпрянуть, крепче сжимая ее запястья. Бледное, круглое лицо, покрылось красными пятнами. Лери затрясло, будто судорога пробрала все тело.
– Я не твоя, выродок скверны! И сын не твой! Ненавижу тебя!
Добившись признания, я выпустил ее. Злость смешалась с облегчением, и эта смесь отняла силы. Я с трудом сел на краю кровати, спуская ноги на пол. Уперся руками в мягкий матрас, чувствуя пальцами внутри него что‑то матерчатое, воздушное. Те, благодаря кому я появился в Фадрагосе, приняли Лери, как желанную и родную. Она села у меня за спиной и спрятала лицо в ладонях. Комната опять наполнилась рыданиями.
– Чей он? – спросил я.
Лери закашлялась. Вытирая щеки, губы, нос, хватала ртом воздух, смотрела в окно и продолжала плакать.
– Лери, чей он?
– Я не зна‑а‑аю.
Девичьи плечи затряслись. Голубые глаза вдруг раскрылись шире и посмотрели на меня испуганно.
– Кейел! – Лери бросилась на меня со спины. Обняла за плечи и крепко сцепила руки в замок, будто чувствовала, что хочу оттолкнуть. Мокрые губы стали целовать то шею, то щеку, то снова шею. Неосознанно попытался отвернуться, убраться от ненужной ласки подальше. Лери заворковала: – Прости меня! Прости, душа моя! Я ведь не со зла, я ведь… Кейел, не бросай меня!
Я скривился.
– Кто отец, Лери? – повторил вопрос, уклоняясь от поцелуя в губы. – И не ври. Почую вранье – выставлю с позором!
– Кейел, да как же…
Она что‑то пробормотала. Сквозь всхлипы было не разобрать. Я молча терпел поцелуи и мокрую от раздражающих слез кожу.
– Я не знаю. Духами клянусь, Кейел, я не знаю!
Духи тут же засияли перед нами, подтверждая правдивость признания. Лери продолжила плакать навзрыд мне в шею. Потом закачалась вместе со мной и зашептала о горькой судьбе. Я дал ей время, затем поинтересовался:
– Как так получилось, Лери? – Накрыл ее руку своей. Дрожит. – Расскажи мне.
Она всхлипнула, вздохнула тяжело и сдалась. Прижимаясь щекой к моему виску, заговорила тихо, сбивчиво:
– Тигар с Онкайлой опять расстались. Она как раз в Обитель уехала. И он… – Шмыгнула носом, обнимая крепче. – Он в любви мне признавался, а я ведь только его всегда и любила. Я так обрадовалась. Себя не помнила от счастья! И все было у нас хорошо. Он мне обещал, что теперь уж они точно‑точно расстались. Навсегда‑навсегда! И я с ним была. И рассветы, и Луны… Только злилась я, что он прятался ото всех. Я все спрашивала его, почему прячемся? А он, мол, чтобы нашему счастью никто не завидовал. И я верила…
Захныкала, полной грудью налегая мне на спину.
– А потом Онкайла вернулась, и он к ней вернулся… – Снова едва не сорвалась на рыдания, но лишь дважды шумно вдохнула. – И он ей о нас все рассказал. Я слышала! Он со мной был ей назло‑о‑о… И ему со мной стыдно было перед всеми… Но, но… между одноглазой и… толстухо‑ой…
Лери не была толстой. Круглые бедра, полная грудь, крепкие ноги и руки. В деревнях таких любили, но Тигар не был деревенским. Ближе к Обители гильдий предпочитали высоких и худых. Желательно эльфиек. Исключением являлись только широкобедрые, фигуристые шан’ниэрдки.
– Я разозлилась. Мне так обидно стало! Он мне так сладко в уши пел, и я поверила. И потом, дура, верила! Думала, он ей врал, а не мне! Поэтому захотела ему так же больно сделать, как он мне. И я к Танмору пошла. А его дома не было. Но брат был. А Эпит страшный, но в душе добрый. – Лери то сипела, то повышала голос на гласных. И часто качала нас из стороны в сторону, неотрывно глядя на дверь. – И я с ним решила… Ну… Только он же страшный. Поэтому я выпила настойку, что их матушка делает. Много выпила. И потом Танмор пришел. А мы с Эпитом… А Танмор же всегда меня любил. Как и ты, но сильнее. Они чуть не поубивали друг друга. И Танмор свое потребовал. И я с Танмором еще…
В этот раз рыдания напомнили скулеж.
– Зачем соглашалась? – прервал я отвратительное завывание. – Могла бы просто уйти.
– Не могла‑а‑а… Танмор сказал, что всем расскажет. Всем‑всем в Солнечной! И я не могла. Потом дальнее поле убирали, помнишь?
Припоминал. Хорошая земля находилась в нескольких километрах вниз по течению. Чернозем смешался с песком – почва получилась рыхлая и мягкая. Плодородная. Туда раз в период отправляли собирать урожай.
– Туда же многих парней послали. И кормить их надо было. Меня послали еду отнести. И Танмору захотелось там… А там низкие кусты только. Нас увидели, и я…
Под очередные рыдания выдохнул, опуская голову. Убрал волосы за уши, ощущая пальцами мокрые пряди с правой стороны. Лери, увидев руку перед носом, принялась покрывать ее поцелуями. Я отдернул руку, а Лери обняла с силой, и заговорила быстро, будто боялась, что не позволю ей договорить.
– Кейел, я не знаю, кто отец! Я ушла от них всех, когда грязная кровь из меня долго не выходила. Поняла, что чистая жизнь грязную кровь во мне уничтожила. И я… Прости меня. Я знала, что ты любишь меня. А они… Парни всегда тебя боялись! Они у костров Лунами часто говорили, что от скверного подальше держаться надо. Что если ты мстить будешь, то духи тебя не осудят. И я… – Принялась целовать меня снова: шею, щеку, голову. Перемежала поцелуи со словами: – Кейел, не гони меня, пожалуйста! Кейел, милый мой! Душа моя! Я отдаваться тебе буду. И любить тебя буду. Я полюблю тебя. Только не гони меня! Кейел, пожалуйста, давай попробуем… Давай? Ты ведь любишь меня! Всегда любил! Кейел!
В память врезалась последняя ночь, когда Лери уснула в моих объятиях. Она подстрекала убить всех. Теперь мотивы становились ясны. Я вздохнул, сжимая ее руку крепче и проговорил:
– Попробуем, Лери, попробуем.
Глава 29. Разбитые жизни
Солнечный свет падал на стол с завтраком. К еде я был непривередлив, но именно молочные каши, как выяснилось, ненавидел больше всего. Ковыряя ложкой с краю, смотрел в окно и слушал Лери.
– И мымра эта на тебя засматриваться стала. Ты ее к себе не подпускай. Еще опоит чем, а мне потом бегай, отваживай вас друг от друга. – Поставив последнюю помытую тарелку в шкаф, она уперла руки в бока и повернулась ко мне. – Кейел! Ты слушаешь, что я тебе говорю?
Я молча кивнул, не отрывая взгляда от картинки за окном. Отец расхаживал по двору, собирая инструменты. Часть мужиков уходила на несколько недель в лес на валку сухостоя и посадку новых саженцев.
– Неужто слушаешь? – взъелась Лери. – А ну! О ком я тебя предупреждала?
– Об Онкайле, – без интереса ответил я. Снова ковырнул ложкой серо‑белую жижу и решил не доедать. Взяв кружку с отваром, повторил кратко: – Она послушала Окрина о том, как я убивал деву желаний. Теперь смотрит на меня.
Лери все равно обиделась.
– Тебе плевать на меня, да? Ты в мою сторону и не смотришь.
Я вздохнул тяжело и повернул к ней голову. Она свела на переносице светлые брови и сжала губы. Цветастый сарафан спадал до самого пола, красный, широкий пояс пережимал талию, делая полную грудь более выразительной и тяжелой. Поймав мой взгляд на себе, Лери смягчилась. Шагнула ближе, поглаживая косу и проговорила:
– А тобой теперь взаправду многие восхищаются. Все никак не нарадуются, что скверна из твоей головы вышла навсегда и не возвращается. Что ты в лес ходить не боишься и нас от нечисти оберегаешь. А девки‑то, девки… – Обняла за шею, продолжая ворковать довольно: – Онкайла давно мне завидует, но только теперь надумала тебя у меня увести. И новенькая переселенка тоже с тебя глаз влюбленных не сводит. Но с ней я уже переговорила за деревней. Сказала, что косы повыдираю, если удумает чего. Да и видел бы ты, как на меня за костром смотрели, когда сказала всем, что сундук девы желаний ты мне весь отдал, а там и ожерелья, и заколки, и платья такие, каких никто никогда у нас не видал! Обещала, что этой Луной в одно из них наряжусь. – Прижалась мягкой щекой к моей щеке и попросила: – Давай хоть разок со мной к костру сходишь. Вот уж никто не ожидает.
