– Тогда меня считали обычным ребенком, а на мои слова мало кто обращал внимания. Часто просто смеялись и объясняли, почему я не прав. Но деду мои детские вопросы нравились. Он много ходил по Вечному лесу и повидал многое. Нам с ним нравилось фантазировать на… – сглотнул, обдумывая, стоит ли уточнять. Стоит. – На скверные темы. Мы размышляли: «а что если мир не такой, как мы привыкли видеть?» Он говорил, что слишком долго смотрел на все общим зрением, а я могу развить другое.

– Ересь, – не то сказал, не то поинтересовался Ромиар. – Безумство? Прости. Кем был твой дед?

– Думаешь, фанатиком? – я криво улыбнулся, замедляя шаг. – Нет, уважаемый, он состоял в уважаемой гильдии лесников, пока не влюбился. С моей бабкой они ушли в лес еще молодыми, жили отшельниками, а потом прибились к Солнечной и нашли там свое место. Там родился мой отец, а моя мать пришла туда из другой деревни. Они подарили мне, неблагодарному скверномыслящему сыну, жизнь.

Лишнее… Об этом рассказывать не стоит, это причиняет боль.

Я потер шею и заставил себя сесть в кресло. Посмотрел на сосредоточенного шан’ниэрда и вернулся к основной теме:

– Тем праздником перепугалась вся Солнечная. Зная прошлое моего деда, они доверили ему дело: выяснить, кто прячется в горах. Он дождался, когда сильнейший гнев Солнца пройдет, потому что… – я замолчал, когда снова отошел от темы к скверным мыслям. Однако глотнув вина, договорил: – Это уже странно.

– Что странно? – Ромиар прищурил желтые глаза.

– Все повторялось. Гнев Солнца и слезы Шиллиар. В этих горах есть огромная местность, где все повторяется. Но обсуждать это не обязательно. В деревне мне на этот вопрос давно дали ответ. Они объяснили мне, почему все повторяется – жара, дождь, прохлада, жара, дождь, прохлада…

Спина заныла, хоть и давно зажила. Остались только рубцы.

– И почему у вас там все повторяется, Кейел? – Ромиар развалился на диване.

– Из‑за жертвоприношения фанатиков. Они ловят существ и с каждым рассветом все сильнее истязают их, а в конце убивают. Тогда‑то Шиллиар и льет слезы, чтобы Солнце не сожгло наши земли.

Ромиар задумчиво промычал, пригубил вина и спросил:

– А ты что думаешь?

– Я думаю так же.

Я думаю так же, я думаю так же… Они все смеялись надо мной, потому что я дурак. Тогда я думал иначе, а сейчас избавился от инакомыслия. Оно ушло с кровью и болью. Я думаю так же…

Злость вновь вскипела. Рубцы на спине запекли так, будто там рваная кожа. Они все смеялись, они все кричали, они все смотрели…

– Прикажи слугам принести воду, кружку и пустую тарелку. – Я опять вскочил на ноги; злость не давала посидеть спокойно.

Амулет призыва лежал на диване. Ромиар без лишних разговоров поднял его и сдавил. Мы, не сговариваясь, молча ждали, пока придет слуга и выслушает поручения. Как только снова остались вдвоем, я более собрано принялся рассказывать о радуге.

– Тогда дед взял меня с собой в горы. Матушка с отцом были против, но я уговаривал деда, а он сумел настоять. Он был силен, один мог повалить здорового вепря, а уж внука на плечах пронести, если устану, и подавно. Мы не поднимались на саму гору, а шли именно туда, где Шиллиар чаще всего лило слезы. По пути нам стали попадаться странные камни. Блестящие, гладкие, похожие на стекло. Но они были разных цветов: черные, рыжие, как от песка или земли, а один и вовсе был прозрачный.

– Что это были за камни?

– Я не знаю.

– Где вы их нашли? – допытывался Ромиар, будто прослушал начало рассказа.

– Там, где сильнее всего рыдает Шиллиар, – повторил я и уточнил: – Они были в земле. Дед опасался к ним прикасаться, но один мы откапывали палками. Копали так глубоко, насколько могли. Этот камень был тонкий, вытянутый и искривленный. Уходил далеко вниз. Мы остались ночевать неподалеку от прозрачного, и ночью, когда дед заснул, я тихо отошел. Сумел отломать себе маленький кусочек и спрятал в свой узелок. Потом мы еще несколько рассветов походили в горах, но так никого и не нашли. Наверное, плохо смотрели.

Вина надавила на плечи, но обида мешала ей захватить меня целиком.

– А вы плохо смотрели? – Ромиар вскинул брови.

Удивительно наблюдательный шан’ниэрд…

Я подошел к окну и стал вглядываться в сумерки – они отражали меня. Высокого, взрослого идиота, вдруг решившего, что раз Ромиар пообещал мне силу, то обязательно отдаст ее мигом же. Теперь только время трачу, ожидая незнакомую девушку, которая заявила двум существам, что знала их в прошлой жизни. Асфи отправилась в Васгор и уже долго не возвращалась. Наверное, она уже не вернется. Тогда к чему мы тут сидим? Может, стоит взять в долг денег у исследователя, купить подарков и с рассветом пойти домой? И разговор изматывающий закончить бы.

Однако что‑то внутри заставляло продолжать беседу:

– Нет. Мы каждый булыжник осматривали. Там никого не было. Ромиар, может, я был совсем мелким, но не видел там никого. Когда мы вернулись в Солнечную, деда сразу же выслушали, но не поверили. Жители решили, что у деда ухудшается зрение, и он попросту не разглядел следы. Со временем все забыли о нашем походе, а я не мог. Думал не о фанатиках, а об этих камнях, уходящих вглубь земли. Я часто разглядывал прозрачный камень…

Радуга – развлечение для детишек? Я любовался радужным переливом всегда, как только выдавалась возможность. В моей жизни было много хорошего, но лучшие чувства рождали рассветы и радужные переливы. Глядя на них, я мог позабыть обо всем вокруг.

– Позже я заболел красной хворью.

– Что за хворь? – поинтересовался Ромиар, облокачиваясь на спинку дивана и глядя мне в спину – я видел его в отражении сумерек, застывших за окном.

– Пятна на теле. Если кто‑то заболевает ею, то его прячут от Солнца.

Ромиар покачал головой.

– Не слышал о такой. Я не изучаю недуги, и у меня с детства были лучшие целители.

– Неважно, – отмахнулся я, отмечая очередную пропасть между нами. Скорее всего, Елрех бы сразу поняла, о какой хвори речь. Она попроще. – Я тогда сидел дома с закрытыми ставнями. Через них бил тонкий солнечный луч. Я стал подсовывать под него камень и разглядывать. – Повернулся к исследователю, скрестил руки на груди и прислонился поясницей к подоконнику. – Ромиар, если сделать так же с твоими бокалами, радуга появится на стене.

Он мгновенно бросил взгляд на стену.

– На стене? – по интонации вопроса было сложно понять, какое настроение он в себе несет.

– Да, на стене, – подтвердил я. – А у нас все считают, что духи, вызывающие радугу, появляются только там, где льется вода.

Ромиар пытался не поморщится, но у него ничего не вышло. Я с усмешкой фыркнул и позволил себе широко улыбнуться. Бессилие и усталость медленно отбирали силы…

– Вот и они мне не поверили. Взрослые. Обвинили деда, что он недосмотрел, когда я поднимал какое‑то проклятое стекло. Камень отобрали и унесли от деревни подальше. А я решил всем доказать, что они не правы.

– И как? Смог?

– Смог, – коротко ответил я, но свесил голову и признался: – Наверное, не смог…

Наступила короткая тишина, и стало страшно, что исследователь больше никогда не станет слушать меня. А вдруг есть шанс, что хоть кто‑то поверит мне?

– Это случилось гораздо позже, – вскинув голову, я продолжил говорить. – Я был уже взрослым и никому ничего не показал. Только Лери. Остальные точно убили бы меня.

Что‑то изменилось в его лице; оно стало угрожающим.

– Ты ей доверяешь? – отстраненно спросил он и отвел взгляд.

– Лери многое обо мне знает, но до сих пор никому ничего не рассказала.

– И ты показал ей, что можешь создавать радугу?

– Показал. Это может любой. У нас был стеклянный кувшин, который матушка выставляла только для гостей и на семейные праздники. Мы выменяли его на деревянные фигурки у приезжих торговцев и набирали в него самые вкусные морсы. После такого праздника он сушился на столе, а мне нужно было срочно зачерпнуть воды из лохани. Я набрал в него воды и поставил на стол. И все.