Они подожгли их от огня из чаш, оставили сумки, обнажили оружие и направились в темноту. Мы молча и настороженно последовали за ними.

Сладковатый аромат, отдающий горечью цитрусов, напоминал тот же, который витал у первого входа в сокровищницу, а холод мигом пробрался под куртку и остудил кожу. Факелы, мгновение назад трепыхающиеся ярко, подернулись сразу за порогом, потускнели, укоротили свои тревожные языки, но не угасли. Я щурилась, стараясь разглядеть в непроницаемой темноте хоть какие‑то очертания. Роми понес крохотный источник света к центру, а за ним мелькнул отблеском силуэт Елрех. Кейел водил огоньком в воздухе неподалеку.

– Тут никого, – вполголоса произнесла Елрех. И сразу сориентировала: – В центре ящик какой‑то и что‑то громоздкое висит, а у стен знаки огня.

– Асфи, – тихо обратилась Ив, склоняясь ко мне, – выскочим за сумками?

Мне не хотелось далеко отходить от кого‑либо, тем более переступать за порог, но она была права – провизию бросать нельзя. Впрочем, идти мне никуда не пришлось. Роми сам сходил за вещами Вольных, а в это время Елрех со своим острым зрением разыскала масло у основания стен и подожгла его сразу же, как ее супруг вернулся. Огонь распространялся быстро, по часовой стрелке, очерчивая контуры круглого зала, разделяя стены на такие же плиты, какие были с правилами игры, но гораздо выше и шире. Каждая плита была расписана символами, часть из которых мы уже видели, проходя опасные коридоры Наллеран. Когда весь зал осветился, мы осмотрелись: потолок утопал в темноте, хотя не мог быть настолько высоким. Мы не так уж и глубоко спускались, или в сокровищнице действует древняя магия, меняющее пространство? Как бы она ни действовала, она точно тут была – в центре зала парила каменная карта Фадрагоса.

– Смотрите, тут свиток, – подозвала нас Ив, приближаясь к простенькому постаменту, стоящему под этой самой картой.

– Стоит ли прикасаться к нему? – Я потерла лоб морщась. Спрашиваю так, будто у нас есть выбор.

– Нам все равно придется, – произнес Кейел и отвел взгляд, словно за что‑то извинялся передо мной.

За отсутствие выбора? А при чем тут он в таком случае?

Я тряхнула головой и поспешила к столпившимся ребятам. Кейел перехватил свиток у Роми, развернул его и, пробегая взором по строкам, нахмурился.

– Что там, бесстрашный Вольный? – спросила Елрех, беспокойно переминаясь с ноги на ногу возле Роми.

Кейел вздохнул шумно, а затем медленно, иногда делая длинную паузу между словами, стал читать:

Здравствуй, кто бы ты ни был.

Раз ты нашел это место и добрался сюда, значит, тебе многое уже известно, но я заполню все твои упущения. Поверь мне, то, что я тебе расскажу, правда, как бы она ни звучала. Все началось с их милосердия.

Нет у них прошлого, и нет настоящего. Живут они вне времени, созданные нуждой и ненужностью, верой и безверием. Упрощая бытие, делят его своим существованием на тьму и свет. Служат указателями поступков и решений, определяющими каждого из нас, как личность, делающих нас разумными существами и отделяющих от бездумных зверей. Нет им имени до тех пор, пока дети их не наградят им за заслуги или проступки. Фадрагосцы, столкнувшись с ними воочию, прозвали их Повелителями. И только их тьма известна большинству из нас, потому как затмевает она свет, все еще горящий, и горящий ярко.

Мне довелось пройти часть своего пути бок о бок с Вестницей. Знала она тайны, предназначенные только определенным существам. Сегодня нас семеро посвященных, но к моменту прочтения моего послания останется лишь пять. Я, все еще не лишенный расовой благородности, спасаю свой разум мыслью, что выбор мой необходим. Я прибегаю к хитростям, ради сохранения рассудка. Я приношу себя в жертву осознанно. Приношу себя в жертву, чтобы пострадавшие по вине милосердия наших Родителей, обделенные пониманием со стороны братьев со всего мира, получили шанс на спасение. Я передаю тайну Вестницы тем, кто добрался сюда. И пусть тайна эта послужит в добрых руках оружием справедливым и милосердным. Пусть оно не знает крови и смертей. Пусть подарит надежду и шанс Фадрагосу обрести гармонию, как задумывалось с самого его рождения.

«Нет у них прошлого, и нет настоящего. Живут они вне времени, созданные нуждой и ненужностью, верой и безверием. Упрощая бытие, делят его своим существованием на тьму и свет…

…И только их тьма известна большинству из нас, потому как затмевает она свет, все еще горящий, и горящий ярко» – с этих же слов начиналось послание рассата из Энраилл, эти же слова прочел Кейел вновь, пробегая хмурым взором по строкам из символов, выбитых на стене. Мы, сбитые с толку, стояли под ней, слушая его монотонный полушепот…

«Рождение мира начинается с нужды тех, кто был никем, с их веры ни во что. История же его начинается гораздо позже. Уже после того, как в «ником» загорается родительская любовь, даруя им безымянную личность, возлагая на них ответственность; уже после того, как ответственность разделяет их видение о будущем и подход к воспитанию. Появление даже неопределенной личности несет за собой нечто новое, бесконтрольное, непреклонное ни перед кем – время. И у любой сильной стороны всегда есть обратная, удерживающая баланс мироздания и всего сущего, останавливающая силу от скорого разрушения. У времени это память – ключевая предпосылка для осознания.

Так пыль бытия под влиянием времени позволила новорожденному, еще пустому, в каком‑то смысле мертвому миру обрести память, а вместе с ней – историю. Время сдвинуло землю, дало течение воде, поток – воздуху, жар – огню… Мир сделал свой первый вздох.

Время двигалось, насыщая память событиями. С памятью воспитывались души: мира и его родителей; рождались желания, появлялись страхи, зависть, сожаления об ошибках, гордость за успехи, радость от первых несмелых шагов.

Фадрагос. Так назвали его первые существа, кто осознал себя и нашел способ развития разума – кто изобрел речь. Слова, еще примитивные, подарили им больше, чем личность, сформированную привычками и инстинктами. Общение стерло большую часть недопонимания, сузила даже огромную пропасть, лежащую между фадрагосцами и их создателями. Теперь маленькие жители сами стали творцами собственной истории и больше не нуждались в постоянной поддержке и знаках, исходящих от мироздания. Огромный толчок и прорыв последовали сразу после первых слов. Повелители же осмелились заговорить с фадрагосцами на их языке и в благодарность обрели бесценный дар – имя. У них появилась возможность иногда оглядываться на другие миры, чтобы почерпнуть полезное из них и немного порадовать фадргосцев, способных в любой беде позвать их на помощь по имени. Тогда Повелители и увидели существ в далеком мире, чья душа пленила их невероятным многообразием.

Люди – глубокое озеро, зачастую отражающее окружение, но имеющую невероятную глубину собственных переживаний, выплескивающих непредсказуемые мириады эмоциональных брызг и поступков. Скупой мир с одними существами казался насыщен жизнью сильнее Фадрагоса с его множеством рас. Люди порой любили так, как могли любить только шан’ниэрды; ненавидеть так, как умеют только викхарты; некоторые могли соперничать жестокостью с самыми свирепыми вассовергами; другие стремились к единению с природой, напоминая эльфов; или к полному превосходству, как беловолосые шан’ниэрды; предприимчивости одни из них могли бы поучить фангр; благородству – рассатов; мудрости – гелдовов; умению править без отречения от имени – соггоров; а способность подстраиваться к любым условиям, не перенимая чужие жизни, делала их невероятно живучими.

Повелители были очарованы созданиями настолько совершенными, насколько и пугающими. Они часто наблюдали за ними, мечтая привнести что‑то из их мира в Фадрагос, перенять многогранность характеров для фадрагосцев. Однако они помнили, что у любой стороны существует и обратная, и ее неизвестность пугала и удерживала от риска. Но лишь до поры…

Часть фадрагосцев только начинала несмелые шаги к цивилизованности, когда в мире людей случилось несчастье. Остров захлестнула вода, топила его, утаскивала в холодные глубины: множество бессмысленных смертей – огромная потеря совершенства. Повелители наспех принимали решение. Темная сторона, предпочитающая жестокие уроки, высказывалась против идеи Светлой, спасти гибнущих, тем самым позволить им создать в Фадрагосе что‑то новое и повлиять на других существ. Однако удивительная таинственность людей привлекала даже их, Повелителей разрушений, и тогда они уступили, выдвигая условие: если созидательная идея Светлой стороны повлечет разрушения и беды, дороги в Фадрагос будут для них закрыты. Никогда больше они не ступят в собственный мир и будут учиться влиять на него косвенно. И стороны заключили сделку.