«Это всемирная ложь, Аня. Общественное заблуждение».

Похоже на привязанность и ответственность…

И как я ни пыталась представить свое возвращение домой, всегда ловила себя на мысли, что хочу остаться. Никто не мешает мне использовать артефакт и вернуться ровно до того мига, как я познакомилась с Кейелом. Или раньше? Наверное, надо чуть раньше, чтобы знакомство не отягощалось моим первым обманом. Или, наоборот? Что случится с нашими отношениями, если я буду вести себя по‑другому? И как быть с тем, что бывших Вольных не бывает – Кейел все равно умрет. Хотя, судя по признанию Роми, то и с этой загадкой Фадрагоса не все так просто. Но даже если я останусь, сумею ли разгадать ее и не потерять Кейела?

И родители… Жив ли еще папа? Если и пережил мое исчезновение, то, возможно, с осложнениями по здоровью.

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Устроившись удобнее на лежанке покрутила клык лиертахона, то стягивая тонкой веревкой запястье, то снова ослабляя. Как оказалось, я успела привыкнуть к Феррари, и теперь ее сильно не хватало. Иногда на меня накатывало чувство вины, но я отметала его: в конце концов, у Кейела с Тоджем было меньше шансов, а я делала все, что было в моих силах. Если я и виновата в смерти Феррари, то не больше, чем остальные.

Силуэт заслонил проход, через который в шалаш проникал полуденный свет. Я приподнялась на локтях и глубоко вдохнула, подготавливаясь к очередной внутренней борьбе. Общение с Кейелом давалось все труднее и труднее. Все чаще хотелось сознаться ему во всем, договориться, что я вернусь в прошлое, а затем со всеми знаниями помогу ему вновь отыскать сокровищницу и спасти Фадрагос. Вот только я пока сама себе не верила, что беспокойство о родителях не возьмет верх над Фадрагосом. И если я себе не доверяю, то могу ли что‑то обещать Кейелу? Не могу, потому что это может обернуться очередным враньем. Еще можно было бы договориться с Кейелом, чтобы он использовал Сердце времени, а затем влюбил меня в себя заново. Вот только, позабыв обо всем, не натворю ли я новых глупостей? И опять же «бывшие Вольные» пугали и отворачивали от этой идеи. Но даже не она забивала последний гвоздь, а безоблачная ночь… Ночами холодно, а Луна не знает сострадания. Я не хочу превращать Кейела в Луну.

– Ты как? – Он забрался внутрь с кружкой, над которой взвивались тонкие нити пара, и кульком из большого листка, наполненного разными ягодами.

– Готова побегать, – с улыбкой преувеличила я. – Как Ив?

Кейел усмехнулся. Отдав мне мясной бульон, почесал изуродованную щеку и заправил волосы за ухо. Положил ягоды рядом и, подогнув одну ногу, уселся. Он выглядел как никогда бодро, а глаза искрились весельем.

– Все еще не верит, что ты была искренней, – ответил, разглаживая складки на штанине. – Но меня пугает не твое преображение в глазах твоих друзей, а то, что эльфийка жалуется мне.

– Это потому, что друзья внезапно стали и твоими тоже.

Подув на бульон и оценив кислую физиономию Вольного, я улыбнулась шире. Он оперся руками в землю и с хитринкой в глазах посоветовал:

– Больше не делай ей комплиментов.

Я пожала плечом.

– Я хотела быть хорошей и не ожидала, что высказывание о красивых глазах вызовет такой резонанс.

Я ведь и вправду просто сказала ей, что у нее самые красивые глаза из всех, что я видела во всех двух мирах. При этом об ушах я тактично умолчала. Кто мог подумать, что она не поверит в это и решит, что я издеваюсь?

– Роми тоже недоволен.

– А он почему? – Удивительно! Как только стараешься исправиться в лучшую сторону, тебе просто никто не верит и обижается. – Я же учла его расовый изъян, и к нему не навязывалась.

– Именно поэтому он и недоволен. Ты всех расхваливаешь, приободряешь и стараешься всем помочь, кроме него.

– И он тоже жалуется тебе?

Кейел негромко рассмеялся. Вскоре вдохнул глубже, развернул кулек и, откладывая в сторону более спелые ягоды, продолжил:

– Нет, но у него были порывы. Я не хочу видеть, как беловолосый шан’ниэрд, Вольный к тому же, да еще и влюбленный в мерзкую полукровку, – Кейел скривил губы, явно не соглашаясь с мнением фадрагосцев, – без веских причин вдруг желает получить внимание человечки. Нет, Аня, он жалуется Елрех, а она делится со мной.

В последнее время они с Елрех часто философствуют у костра, да так, что даже Ив не находит, что добавить.

– Вы с ней успели сдружиться.

Кейел покрутил шелковицу, пачкая пальцы в красном соке. Улыбка исчезла с его лица, а глаза, казалось, потухли. Хриплый голос обрел неприятное равнодушие. Я уже знала, что услышу от Вольного.

– У меня нет друзей, Аня.

– А Десиен? – поинтересовалась я. Отпила бульона, подержала его чуть во рту, ощущая пряный вкус. Не дождавшись от Кейела ответа, решила напомнить: – Твоя радость была искренней, когда ты встретился с ним. Я видела это, Кейел.

Он продолжал молча разглядывать ягоды, отбирать крупные, сочные – их я буду есть в первую очередь. В какой момент у Кейела вошло в привычку отдавать мне все самое лучшее? Он отрицает дружбу, когда не меньше моего стал проявлять заботу к ребятам. Он мог бы пригрозить мне духами и потребовать с меня правду, но не делал этого. Пытался не один раз, но всякий раз просил какую‑то ерунду… Когда‑то мы договорились, что он признается мне в любви, если будет уверен, что любит. Все еще не уверен?

Раздражение кипело в груди, мне хотелось ответов, но также страшно было получить их. Я продолжила говорить, разрушая тишину:

– К друзьям испытываешь симпатию, поэтому стараешься их поддерживать, помогать им, и это бескорыстно. Просто потому что тебе важно, чтобы у них была благополучная жизнь.

Он, не поднимая головы, посмотрел на меня, и во рту пересохло.

– Выходит, мы с тобой стали лучшими друзьями?

Настала моя очередь молчать. Несколько секунд я смотрела ему в глаза, проникаясь бессмысленным разговором. Несколько секунд – все, на что меня хватило.

Я приложилась к кружке, как к спасению.

– Я не идиот, Аня, я всего лишь не сразу понимаю свои чувства. – Кейел вытер руки о тряпку и, прежде чем подняться и уйти, добавил тише: – Я не идиот. Надеюсь…

* * *

Елрех быстро подняла меня на ноги, и уже к седьмому дню я не только тренировалась с Кейелом в рукопашном бою, уклоняясь от ударов и избегая захватов, но и могла переплыть немаленькое озеро. К десятому дню, когда я смело ела все подряд и снова вошла в привычный режим дня, мы отправились к озеру. До Хищного хребта было рукой подать, но мы остерегались дорог и открытой местности. Возможное столкновение с врагами давило, а приближение к последнему тайнику поднимало затаенные страхи, оголяло правду, которую я давно гнала от себя: несмотря на все случившееся, я не хочу терять настоящее. Каким бы оно ни было, мне жутко при мысли, что я лишусь его. Не так… Мне страшно, потому что я исчезну из памяти ребят. Для них я умру.

Солнце нависало над горами, ветер шелестел листвой и травами, разносил аромат душистых цветов. Лес превращался в бурелом, блуждать по нему никому из нас не хотелось, поэтому пришлось выйти на узкую дорогу, забросанную ветками, заваленную старыми деревьями и, кажется, почти не использованную. Впрочем, дороги в Фадрагосе ценились лишь внутри регионов, а так они почти все были без надобности.

В полном молчании мы двигались друг за другом к озеру, из‑за которого региону и дали такое устрашающее название. Суеверные фадрагосцы и тут навыдумывали легенд, почему антилопа убегает и от кого. А кто‑то просто боялся неизвестный минерал, который к тому же блекло светится каждую полночь, а в полнолуние и вовсе холодно сияет. С учетом того, как в Фадрагосе относятся к Луне, неудивительно, что на карту нанесли знак особой опасности. Хотя могли постараться и мудрецы…

– Кейел, – позвала Елрех, ловко взбегая на валуны, лежащие у дороги. Прикрыв рукой глаза от яркого солнца, произнесла громче: – могила видна.