Я подошла к Феррари, с детским любопытством наблюдающей за нашими действиями, но забраться в седло не спешила. Ив протянула мне свой бурдюк.

– Тут воды больше, – слегка нахмурившись, пояснила. – В свертке еда.

– Я же сказала, что вернусь, – произнесла я, склоняя голову к плечу, но бурдюк взяла. Влажный, уже теплый, он погладил пальцы. – Спасибо.

Елрех подошла ко мне со спины и положила руку на плечо.

– Асфи, ты должна выбраться оттуда, но если…

– Я не буду рисковать, и обязательно выберусь.

Прежде чем и Роми проявил бы глупую заботу, от которой спотыкалось сердце, я вскинула подбородок, изогнув бровь, взглянула на хвостатого и спросила:

– Ты тоже хочешь полюбезничать?

Роми все же скривился, фыркнул, а затем обогнул Феррари. Приблизился ко мне, вытаскивая из‑за пояса дротик, хорошо обернутый в серую тряпку.

– Это может пригодится. Только не порежься – он ядовит.

Я кивнула, сжимая в руке его оружие. Тяжелый взор Кейела я спиной ощущала, но поворачиваться не стала. Шагнула к Феррари, надеясь, что не услышу хриплого голоса.

– Аня.

Сердце ухнуло, я вздрогнула. Но голос… Кейел молчал и, кажется, все это время даже не двигался.

– Аня, – тихо повторил Роми, раздраженно мотая хвостом. С каких пор шан’ниэрд стал звать меня настоящим именем? И мне не кажется – в желтых глазах плескается беспокойство. Заносчивый Вольный договорил: – Ты не червь.

И отступил, будто открывал для нас с Феррари путь.

Забравшись в седло, я первым делом набросила на себя ремень. Затем поерзала, убеждаясь, что ничего не мешает, а босые ноги крепко прижаты стержнями. Небольшой сверток с едой ребята плотно привязали к луке. На всякий случай я подергала его, затем наскоро, пока Елрех и Ив еще раз обсуждали, не забыли ли они чего, сплела косу и перехватила веревочкой. Ничего не должно мешать.

Я вскользь глянула на Кейела, и в груди снова все сжалось. Он сидел на том же месте, где минутами ранее мы обнимались и уже чистил меч. Казалось, он так увлекся обычным занятием, что ничего вокруг не замечал, но я знала, что с ним происходит на самом деле. Сейчас я понимала, почему в ущелье, у Свода Скверны, он не поцеловал меня перед сражением. Не обнял. Теперь я его понимала.

Отвернулась, крепче сжимая поводья. В данный момент любое проявление любви и нежности будет выглядеть как прощание. А я не хочу прощаться с ним. Я не буду прощаться с ним, а он не попрощается со мной. Мы расстанемся так, будто я отошла к речке набрать воды. И это будет правильно. Без сожалений, без мук и прочих слабостей. Я справлюсь и, как обещала, вернусь к нему.

– Так вы ничего не забыли? – прервала я щебетание девчонок.

Елрех стояла ближе ко мне. Она мгновенно обернулась и покачала головой.

– Я подстрахую вас, пока буду видеть, – лениво произнес Роми с другой стороны. – И отправлю с тобой своих духов. Пока не иссякнут силы, они будут очищать воздух, а потом… постарайся не задерживаться.

– Это все? – спросила я, ворочая головой и глядя то на девочек, то на Роми.

Они как‑то растерянно кивнули, и я не позволила подготовиться даже себе. Несильно пнула Феррари, и она мгновенно сорвалась с места, будто только и ждала этого. Елрех с Ив от неожиданности отступили, Роми дернул головой. И в краткий миг перед тем, как мы с Феррари сорвались с утеса, я успела мазнуть взглядом по Кейелу – он зажмурился и сидел без движения.

К этому ощущению, когда земля пропадает под тобой, нельзя привыкнуть. Однако все чувства рано или поздно теряют яркость, так и тут – я словно прыгнула с высокого бортика бассейна. Но крылья Феррари хлопнули, девочка поймала поток воздуха, и он подбросил нас ввысь. Желудок сжался, комок подступил к горлу, а мышцы в теле непроизвольно напряглись. Малейшее колебание зверя отдавалось в моем теле так, словно это у меня выросли крылья, и сейчас это я с усилием удерживалась в воздухе. Яркость первых чувств притупились, но ощущения все равно оставались неизменными.

Ветер поглаживал лицо, трепал волосы, сушил глаза; железные стержни с силой давили на лодыжки, не позволяя вывалиться из седла. Меня толкало назад, но я сопротивлялась, пригибаясь к Феррари. Я потянула левую руку на себя – Феррари не сразу, но понятливо наклонилась, ловя поток воздуха и поднимая одно крыло. Островок надо сначала обогнуть, осмотреть с высоты, и если там увижу малейший признак угрозы, то направлю зверя обратно к скалам.

Феррари поворачивала плавно. Скользила по воздуху так, словно не летела, а плыла в нем. В свою очередь, я предоставляла ей больше свободы действия, чем на земле, всецело доверяясь ее чутью. Островок раскинулся от нас по правую сторону, и мы приближались к нему достаточно быстро, притом совсем не теряя высоты. Серые пологие берега, которые я видела с утеса, вблизи обретали насыщенные угольные оттенки, испещрялись трещинами, бугрились и пестрили резкими переходами низких, острых скал. Под серым слоем пепла не было ни единого признака жизни. Ни воды, ни еды, ни крохотного чахлого кустика. Только камень и пепел.

Можно спускаться.

Я поскребла холку Феррари и чуть сдавила пятками ее бока. Ветер мигом донес тоненькое воркование, а затем мой желудок вновь скрутило, сердце сбилось с ударов, спина покрылась холодным потом. Феррари камнем упала на пару метров, поймала другой поток и, заставив меня нависать боком над лавой, стала медленно выпрямлять полет. Она снижалась над западным берегом островка. Иссушенная земля смазывалась в нескольких метрах под нами, жар дышал сильнее, ощутимее. Прожженные каменные выступы пугали, и я старалась не двигаться, чтобы вдруг не помешать Феррари, не запутать ее своим страхом. Мы стремительно достигли несуразной вершины вулкана и промчались совсем рядом с его стенами. Безжизненный остров на расстоянии вытянутой руки оказался пугающе суровым местом.

Северо‑западная кромка берега приближалась, а Феррари так и не спустилась на землю. Я не мешала ей. На такой скорости мы наверняка разобьемся. Малышка пересекла рваную линию земли и снова взмыла над лавой. Я крепко уцепилась в луку, сжимая челюсть, – ремень стягивал талию, стержни впились в ноги; меня срывало воздушным потоком назад. Но я молчала. Главное, держаться. Просто держаться.

Только спустя несколько минут таких пируэтов скорость упала, но Феррари продолжала кружить над берегами, всякий раз при поворотах останавливая мое дыхание. По тому, как нас начало мотать из стороны в сторону, я поняла, что девочка, наконец‑то, решила приземлиться. Ее хвост дергался, то разрезая ветер бритвой, то ударяя его. Несмотря на всю эту неровность и колебания в воздухе, Феррари упала на лапы незаметно для меня. Она пробежала еще немного, а потом перешла на шаг и вскоре остановилась. Помотала головой и запрокинула ее, подставляя мне макушку. Я заставила себя разжать руки и почесать зверя.

– Ты у меня прелесть, – похвалила ее дрожащим голосом.

«Пока не иссякнут силы, они будут очищать воздух, а потом… постарайся не задерживаться».

Я не выбиралась из седла. Пристукнув пятками Феррари, направила ее вперед. Рассматривая однотипный серо‑черный пейзаж, высматривала что‑нибудь необычное. Что‑то связанное с памятью.

«Ведь пока живет память о нем, живет и он».

Какие‑то места Феррари обходила стороной, и я присматривалась к ним особенно. Это были ямки между камней, наполненные лавой. Она не кипела, не бурлила – была обманчиво спокойной. Под серой корочкой даже не виднелось красных оттенков. Сонная, умиротворенная, мать огня. Феррари притормозила перед очередными скалами, которые собиралась перелезть, а я оглянулась, впервые понимая фадрагосцев. В таких местах, где природа не поддается власти, где смертное существо не в силах противостоять стихии, возникает душевный трепет. Желание обоготворить стихию пропитывает все нутро, шевелит волоски на затылке, а мысли восхваляющие непокорную силу сметают здравый рассудок, и хочется верить, что все окружающее живое. Живее любого разумного существа.