Я скривился. Когда в последний раз вспоминал Алурея?
– Давай, – согласился.
– Приготовлю сразу, ты небось и не умеешь.
Пока он гремел посудой, я опустил голову на руки и закрыл глаза. Еще бы заглушить звуки; они настырно лезли, напоминая о суете вокруг. Стук – наверное, захлопнулась дверца. Звякнула посудина, зашуршали мешки, полилась вода, зазвенело стекло, ударилась ложка о стенки деревянной миски… Протяжно заскрипела входная дверь, и раздались шаги.
– Здравствуй, Кавман.
Чувства стянулись к груди, переплелись в крепкий клубок – я напрягся.
– День добрый, наставник, – поприветствовал продавец.
Совпадение? Я повернулся к безымянному соггору и, разглядывая старое лицо, спросил тихо:
– Что вы тут делаете?
– Гуляю, – ответил он, поглаживая поцарапанную поверхность стойки. – Погода хорошая, народ готовится к гуляниям в честь прибытия чужого правителя. Увидел милых девушек. – Кивнул на дверь, спокойно наблюдая за приготовлением запретного снадобья. – Они у крыльца мнутся, о Вольном говорят, познакомиться с тобой хотят, а смелости ни у одной не хватает. Щебечут звонко, как мимо пройти? А ты вот, выходит, из‑за той, кому не нужен, решил рискнуть свободой. Говорят, некоторым хватает одного приема, чтобы привязаться.
– А некоторых лечат этим снадобьем, – опровергнул преувеличенную опасность.
– Лишь на севере. И только тогда, когда других зелий нет. В любом случае и одни, и другие с трудом оправляются. Чаще умирают.
– Я учту.
– Дитя, если болен, сходи к целителю. Ты знаешь, правители на многое пойдут, чтобы сохранить Вольному жизнь. Ты должен выполнить возложенную на тебя миссию. Каждый Вольный должен.
Сказал бы он это Вайли… Но я кивнул, вслух соглашаясь:
– Я Вольный. Я сильнее других, поэтому справлюсь.
Продавец без опаски поставил передо мной флакон и сгреб монеты со стола. Продолжая вглядываться в черные глаза, я поинтересовался:
– Вы потакаете незаконной деятельности?
Соггор улыбнулся, поправляя воротник плаща, и ответил тихо:
– Я просто умею хранить чужие секреты.
* * *
Аня.
Душно, жарко и неудобно. Остановившись по центру надоевшей комнаты, я еще раз склонила голову и, глядя на руку, помяла серебристую ткань платья. Напоминает шелковый муслин.
– Ерничаешь, – тихо обвинила Елрех, усаживаясь на кровать. – Хорошее платье. Красивое.
– Оно неудобное! – Я покрутилась еще раз, подол с шелестом разлетелся от ног. – Я запутаюсь в нем! – Сжав челюсть, подтянула лиф. И серебристая вышивка царапает пальцы! – Почему нет лямок на плечах? А если свалится? Они хотят представление за мой счет устроить? И точно все дело в том, что я человек!
– Асфи…
– Почему он сегодня не пришел? – голос дрогнул – истеричные нотки исчезли. Сердце затаилось в ожидании ответа – приговора.
Но последовало мягкое предложение:
– Сходи сама к нему, дом ведь в двух шагах.
– И что скажу?
Елрех, упираясь в край кровати, пожала плечами.
– Попроси что‑нибудь. Дров наколоть.
Дров? Я скривилась, отступила на шаг и, чувствуя новый прилив злости, скривилась.
– Он их на месяц вперед заготовил! Мы завтра‑послезавтра уйдем, а кто‑то придет и воспользуется его трудом! Он горбатился, а кто‑то… Черт!
Я закрутилась на месте, стараясь ухватиться взглядом за мебель, за раскиданные вещи, за склянки с кремами и маслами, выставленные на подоконнике – хоть за что‑нибудь, лишь бы отвлечься. Не получилось… Застыла как вкопанная, повернула голову к Елрех. Она смотрела с участием, давила из себя полуулыбку.
– Ему все равно, да? Он и вправду отпустит меня, если захочу уйти к Волтуару?
– Ты же сама говорила, что Вольный заботится о тебе так, как умеет. Хочет лучшего для тебя.
– А я хочу, чтобы он остановил меня! – в сердцах произнесла я. И не сдержалась от продолжения: – Хочу, чтобы сорвал с меня чертово неудобное платье, – указала пальцем на дверь, – вышвырнул его, а потом заперся со мной, чтобы на следующий день сбежать вместе из города! Я хочу, хочу, хочу… – Воздуха не хватило, и голова закружилась. Вдохнула – выдохнула и, наконец‑то, определилась с желаниями. – Хочу быть нужной ему.
– Асфи, – настойчиво обратилась Елрех, сжимая колени. Кажется, ее терпение тоже вот‑вот лопнет. Пора завязывать с истерикой, она все равно не поможет. Бери себя в руки, Аня! Елрех напомнила: – Он Вольный. Что бы ни родилось между вами, он выполнит миссию и… – замялась, потупилась. – Извини, человечка.
Вольные долго не живут… Куда же они исчезают после выполнения миссии? Не верю, что умирают. Отказываюсь верить.
– Помоги, пожалуйста, с волосами, – попросила я, желая перевести тему.
– Почему ты отказалась от услуг, которые предложил городской защитник? Он готов был оплатить расходы на твои приготовления.
– Ради них пришлось бы тащиться к нему, а он мне не нравится. Да и для кого стараться? Кейел отказался туда идти, а мне все это и даром не нужно.
* * *
Возок, выкрашенный в зеленые цвета, с толстыми стеклами в узких окнах, приехал за мной ближе к вечеру. Впряженные олени фыркали и нетерпеливо рыхлили раздвоенными копытами снег. Возница, фангр, с важным видом открыл дверцу и ждал, когда я заберусь в жаркий полумрак. Сапоги на платформе проваливались и разъезжались на припорошенной снегом дорожке. Бархатная сидушка цеплялась к подолу платья, тонкие белые перчатки впитывали пот, собранные в сложную прическу волосы щекотали шею, а наброшенная на голые плечи шаль кололась. Меня трясло.
Полозья заскользили, снег захрустел. Я прильнула к окну, вгляделась в ранние сумерки. Такой же фасад домика, как и у моего, медленно ускользал из обзора. Я внимательно всматривалась в темное оконце у входной двери и с болью в сердце надеялась…
…вот‑вот в нем мелькнет светлое пятно, дверь отворится. Кейел выйдет и окликнет возницу. Возможно, будет нарядно одет, а может…
Отчаянно верила в сказку. До самых последних мгновений, до момента, когда соседний домик остался за гранью узкого окна…
Мир размылся и исчез в безликих сумерках. Я до последнего мечтала, а мечта не сбылась.
На площадях жгли высокие костры, раздавалась музыка, разносились аппетитные запахи, но я вжалась в спинку сиденья и теперь мечтала, чтобы грядущая ночь закончилась как можно скорее. В дворцовом парке возок не скользил – волочился в длинной веренице. Может, повезет – Волтуар в окружении северян забудется в важных знакомствах, в обсуждении мировых проблем и не вспомнит обо мне до окончания торжества, а я растворюсь среди гостей и спокойно вернусь домой под утро.
Сквозь узкие окна просочился свет множества фонарей, упал на колени, и ткань платья под ним замерцала. Возок остановился – мое сердце сжалось. Я стиснула кулаки, гордо вскинула подбородок и задышала равномернее. Я со всем справлюсь.
Черные шпили замка тянулись к чернильному небу, звезды, пойманные в отражение черепицы, покрытой льдом, мерцали на них. Темные стены под лунным светом, точно волшебные, сверкали снежной россыпью. Там, где огненный свет касался их, они обманчиво лоснились золотом. Ледяные скульптуры, наверняка возведенные в честь праздника, поднимали по обе стороны длинной дорожки разнообразные фонари. Искусные фигуры тянулись от широкой дороги к крыльцу, освещая путь гостям. Я поежилась от крепкого мороза, кутаясь плотнее в теплую шаль. Пользуясь тем, что никто не подгонял, а дорожка к дверям замка пустовала, я оттягивала время – разглядывала убранство.
Ледяная соггорша улыбалась, протягивая раскрытую ладонь к гостям, а на второй ладони удерживала чашу с незатухающим огнем. Будто предлагала взять тепло и свет. Параллельно ей стоял такой же соггор. Ветерок огладил обнаженные ноги под платьем, и я пошла дальше. Драконы обещали вот‑вот извергнуть пламя – оно танцевало в огромной, опасно раскрытой пасти. Следующими, эльф и эльфийка прижимались к хрустальным деревьям, словно отдавали им силу, а они крепкими ветками спеленали цепи фонарей. Рассаты напомнили Данко. Кошачьи глаза выражали боль, крылья были раскрыты, а груди разорваны; на месте сердец стояли золотые блюдца, а в них танцевал огонь. Беловолосого шан’ниэрда выдавала гордая поза: вздернутый подбородок, немного опущенные веки – надменный взгляд, хвост обвил ногу, а на плечах пылающая ноша, не позволяющая спутникам заплутать… Они проводники к лучшему, вдохновители, образцы вечной борьбы и неотступного стремления к цели. Их темноволосые собратья, чуть пригнувшись, подняли руки над склоненной головой, позволяя большой хвостатой бабочке сесть на пальцы, и огоньки дрожали на ее крыльях, но не гасли. Тут были и люди, двумя руками вскинувшие над собой факел – не то хотят помочь, разгоняя больше мрака вокруг, не то грозят ударить… Гелдовы скромно присели, растопив снег и освещая ямки у самой земли. Эльфиоры и балкоры, стоящие рядом и вдвоем держащие один фонарь, удивили. Фангры улыбались залихватски и радушно передавали факел мне. Предплечье и кисти рук виксартов были сделаны не изо льда, а из того же черного вещества, что использовали на севере вместо свеч. Руки соединили железными браслетами, чтобы лед не растаял, и черная часть горела. И даже васовергам отыскалось место в тесных рядах. Огонь пылал у ног воина, а он раскинул плети и застыл в движении – вот‑вот пнет чашу, и разольется необъятное пламя, поглотит все, до чего дотянется. Еще встречались и животные: грифоны, волки, клыкастые лошади…