Наклонившись и раскладывая на полу одеяло, поинтересовался:

– Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, все хорошо. – Раздражение в голосе утаить не удалось.

Слишком большое искушение спать с ним в одной комнате. Руку протяни и… Знаю ведь, что стоит мне только пальцем поманить, и Кейел не откажется, а я прекрасно понимаю, что хочу его. И даже не столько секс нужен, сколько прикосновения, поцелуи, признания, беседы ни о чем в атмосфере, наполненной… любовью? Нежностью и лаской. Кейел просто нужен мне. Целиком. Без остатка. Но даже мысли о малости его тепла сводят с ума.

– С Единством ты научилась работать, – хриплый голос погладил слух. Взволновал рассудок сильнее, но высказанное отвлекло. – С духами памяти все так же.

Я вышла из оцепенения. Юркнула за спиной Кейела к кровати, стараясь обогнуть его. Бросая ключи и подсказку на подушку, залезла с ногами на матрас, села по‑турецки, сцепила руки в замок и хмуро уставилась на профиль своего мучителя. Он в мою сторону не смотрел. Оглянулся на камин и, ухватив одеяло за уголки, подтянул поближе к огню. Спросил:

– Если ночью нужно будет выйти, не споткнешься?

– Нет, все в порядке.

На полу спать – сумасшествие. Сквозняк вроде бы не гуляет, но все же дом быстро остывает, а одеяло далеко не ватное… Я бегло оценила размер кровати и зажмурилась, унимая расшалившееся сердце и пережидая легкий мимолетный жар в ногах и животе.

Аня, не выдумывай, идиотка, мы несколько месяцев спали на голой земле и даже на снегу…

Вольный заговорил, привлекая внимание. Как назло, выпрямился во весь рост, вскинул подбородок повыше, пряча в полутени хищные черты лица. Рывком потянул завязки рубахи и ослабил воротник. Склонил голову, позволяя прядям упасть на впалые щеки, заслонить глаза. Неторопливо стащил кожаный пояс с талии. И при этом ни на секунду не замолкал – произносил слова мягко, отчего, казалось, проявлял заботу:

– Начни с подсказки. Теперь духи памяти слабее тебя. – Развязал ленту, позволяя русым волосам рассыпаться по плечам. Пряди ловили свет пламени и окрашивались медью. – Они будут помогать, а не тащить тебя с собой.

– Я помню, – тихо фыркнув, пробубнила.

Он еще по дороге домой подробно о духах памяти разжевал, а сейчас повторял. Прямо как любящий отец… Я уже не боялась, что останусь блуждать в чьей‑то памяти, медленно умирая в реальности. Знала, что могу бредить или ходить во сне, как лунатик, но обязательно проснусь, когда самое сильное воспоминание предмета закончится. Вещь сама меня отпустит. А Кейел, судя по всему, пришел присмотреть за мной. Хотел, как лучше…

На деле же я любовалась им и жутко бесилась. Одежда не могла спрятать от меня детали. Я помнила шрамы на жилистой спине, оставленные черными когтями. Их значимость для меня росла с каждым днем – наше общее воспоминание. На твердой груди Вольного скрываются другие шрамы: тонкие, длинные, – будто располосована. Живот без отметин: рельефный, гладкий, а от пупка еле заметная дорожка волос тянется вниз. Помню судорожное дыхание Вольного при поцелуях в шею, но уши у него чувствительней. Если целовать за ухом и прикусывать мочку, он улыбается и закрывает глаза из‑за легкой щекотки, но его пальцы крепче сжимаются на затылке, а дыхание становится глубже. А еще он просто любит поцелуи…

– Аня, разве я сейчас перешел какую‑то черту? – спокойный вопрос вырвал из дурманящих размышлений.

Я наткнулась на уставший взгляд. Стушевалась под ним и, опустив голову, тихо ответила:

– Нет.

– Я позволяю себе что‑то лишнее?

Поджав губы, сглотнула слюну. Почему так обидно?

– Нет.

– Я не трогаю тебя, не пристаю к тебе и даже стараюсь не смотреть на тебя лишний раз… Откуда недовольство? Я тебя чем‑то обидел? – Слишком вкрадчиво… Теперь чувствую себя в чем‑то виноватой.

Я молчала, не зная, как оправдать собственную жестокость. Возможно, если бы после ритуала я не увидела его неприкрытых чувств, было бы проще. А тут… словно воздвигнутый барьер сломался. Я хотела одного – чтобы Кейел принадлежал мне. Дико хотела. Быть может, я бы уничтожила весь Фадрагос, только бы забрать этого мужчину себе.

Все еще стоя боком ко мне и чуть склонив голову, он продолжал растить это эгоистичное желание:

– Если обидел, скажи. Я попрошу прощения. Я не шучу, Аня. Возможно, я опять повел себя так, как привык, а для тебя и твоего мира такое поведение неприемлемо. Я не хочу тебя обижать. Честно, не хочу.

– Все в порядке, – сквозь зубы выдавила из себя.

– Тогда почему злишься? Я не знаю, как еще вести себя рядом с тобой, – развел руками. – Думал, что уже понимаю тебя, а сейчас вернулся к тому, с чего все начиналось. Я тебя не понимаю.

Прошел к комоду. Поднял куртку и бросил рядом с одеялом, видимо, чтобы ночью, если станет холоднее, укрыться ею. Улегся, залезая под тонкое покрывало.

Кажется, ответа не ждет… О чем задумался, вглядываясь в огонь? Глаза заискрились золотом, но взор не стал ярче – понурый, измученный.

Я сжала кулаки. Не ему одному тут тягостно. Не сумев разобраться в себе, не погасив мигом вспыхнувшую злость, спросила едко:

– Ты знаешь, что Волтуар направляется сюда? Сегодня мне передали платье! Подарок правителей. Ты знал, Кейел?

Молчит. Ощущение, будто даже и не слушает. Ему ведь не плевать, тогда почему?..

– Так ты не против, что меня опять сводят с ним? Мне казалось, что… тогда в таверне. Кейел, ты говорил, что не хочешь ни с кем делиться мною. А потом эльф из поселения изгоев, теперь же снова Волтуар…

– Хватит, Аня. Хватит!

Я вздрогнула. Сердце колотилось в груди, грохотало в ушах. Кровь жгла ненавистью вены, вынуждая сжимать кулаки до побеления, стискивать зубы до скрипа. Что со мной? Щеки опалило стыдом. И вправду, хватит… Веду себя, как сволочь последняя. Просто… Что? Что просто, Аня? Всего лишь хочется опять услышать, что он готов на все ради меня. Но ведь от этого ничего не изменится – я не готова пожертвовать всем ради него.

Кейел, опираясь ладонью в пол, приподнял голову и дельно напомнил пристыживая:

– Я не твой пес, а ты… Я отпустил тебя, и мое предложение в силе. Ты не пленница, можешь уйти, когда захочешь. Распоряжайся своей жизнью сама. И не вини меня, если что‑то в ней не устроит. Я спать.

Хотелось попросить прощения за порывистое поведение – капризное, словно я несдержанный ребенок, – но это было бы еще более странным. Зажмурилась и, стараясь сгладить ситуацию, дружелюбно поинтересовалась:

– А на праздник ты пойдешь?

– Нет.

– А было бы неплохо. Я не знаю местных обычаев и знать, а никого больше не пригласили. Может, тебе правители…

– Аня, я хочу спать.

– Кейел, извини меня.

– Отстань.

Только спустя несколько минут удушливой тишины, я тоже забралась под одеяло. Вьюга за окном не успокаивалась, на душе было мерзко. Я не хотела обижать Кейела, но злость все же выплеснула на него. Ничего. Высплюсь, отойду от яда, все еще удерживающего тело в легкой слабости, избавлюсь от навязчивой тоски по чужим родителям – и смогу быть сдержанной. А сейчас просто все из рук валится и слишком много эмоций, вот меня и бросает из крайности в крайность. Справлюсь.

Легла на бок, стараясь не смотреть на Кейела. Вытащила из мешочка скрученную подсказку, собираясь прочесть ее воспоминания, но…

Плетенные браслеты – это ведь ис’сиары?

На Кейела все же взглянула. С тоской на сердце, с обидой на себя и на Фадрагос. Нахмурилась и сжала одну из ис’сиар, погладила шершавую кожу, ощутила подушечкой большого пальца неровное плетение. Резкий запах исходил от вещей Энраилл, напоминая о Земле. Кажется, если не путаю, у ацетона похожая вонь. Или нет? В мыслях хмыкнула – забыла родные запахи… Провела по браслету еще раз и пожелала узнать чужие секреты, заглянуть в воспоминания.

Не страшно, если начну с брачного браслета. Интересно, кому он принадлежит: Аклену или Ил? О чем он мне расскажет?

– Слышишь, ветер расшумелся?