В их странное убежище задувал ветер, неся с собой отчётливый запах крови и горелой плоти. Заметив ее пробуждение, юноша лишь слабо кивнул и вновь отвёл глаза в сторону щели меж корней. На что он смотрел — Ррухи не знала, но двигаться сейчас не имела никакого желания. Вместо этого она просто сверлила взглядом простирающиеся над головой корни и думала, вспоминая произошедшее.

Кажется, она убивала. И, вроде, ей это даже нравилось. Сейчас же мысль об этом навевала странную скованность сознания. Ещё не ужас, но уже близко. Наверное, сказывалась усталость. Вакханалия, массовые телепорты, взрыв в ректорском, дикие жгущие техники Рубина и его проклятия, извращенные пожелания Самсона, выворачивающие сознание противника удивительным способом… Убийственный морок Влада… Все это сплелось в странную какофонию звуков, наложенных на оживший кошмар. Хуже во всем этом было ее собственное одурманенное опасностью поведение.

Почему она кинулась в бой? А почему начал биться староста? Или Хадиса?

Почему Линн, не применяя и толики магии, противостояла магически одаренным без единого грамма переживаний?

Почему все стало так плохо в одно мгновение? Сад ярких цветов, удушливый запах, парализующий страх безысходности… Чудилось, будто среди сада скрипит старая черная колыбель, в которой уже баюкают ее выпотрошенную душу. Многоликий поет низко и гулко, да так, что невозможно выбраться ни из его колыбели, ни из-под его бездонного взгляда…

Староста повернул к ней голову и словно прочел все эти мысли на ее хмуром лице, устало вздохнул и потянул плечи.

«Не терзай себя», — мелькнули в темноте его пальцы. И ей показалось, что она услышала его голос глубоко в себе.

Она неуверенно подняла руки и ответила первое, что взбрело в голову: «Лучше молчать, да?»

Ответом ей была слабая улыбка. Руки его остались лежать на коленях, а глубоко внутри, пройдясь вибрацией по костям, зазвучал его голос:

«Феи хорошо поработали, знания начинают проявляться…» — он перевел взгляд к интересующей его щели между корней.

Шок… Сглотнув, Ррухи слегка приподнялась, разглядывая его.

— Как это понимать?

«Как хочешь… Прикрой глаза, они светятся», — его руки продолжали лежать на коленях, а губы оставались плотно сжатыми.

Ментальная магия?

Голос внутри не был ею надуман.

Ррухи поспешно прикрыла веки и попыталась расслабиться, а когда в следующий раз решилась их открыть — все скрасила чернота да тени, подсвеченные Огненной рекой. Луч голубоватого света, льющийся из щели, высвечивал часть его лица, но не более.

Тишина и редкие окрики крепко держали ощущение опасности. Далёкий птичий клекот только его усиливал.

«Нам надо помешать им», — продолжил староста, уверившись, что она внимательно слушает. Он сидел все там же, побитый и уставший, тяжело дышащий. Сейчас волчица слышала это очень отчетливо. Его запах перекликался с ощущениями кожи, воспоминаниями и соображениями. Голос в голове продолжал вещать, детально раскладывая по полочкам, что их ждет, и что стоит сделать, чтобы этого не произошло. От реальных перспектив, нависших над всеми, невольно тряслись руки, и Ррухи с ужасом понимала, что так просто возложенные на нее обязанности ей попросту не потянуть.

Наверное, он умел читать мысли. Потому что его улыбка промелькнула перед ее глазами странным лиловым видением, непрошенной визуализацией. Где-то глубоко внутри опять шептал голос:

«Не думай о себе слишком много, Ррухи. Твоя задача — помешать им, а не выжить».

— А твоя? — почти беззвучно прошептала она.

Староста не ответил — он все еще смотрел в интересующую его щель. А после скользнул ладонью под рубашку и снял с шеи медальон на тонкой цепочке. Поднес его к щели, из которой слегка лил свет. Черная россыпь инкрустированных камней взблеснула в неярком сиянии ультрамариновыми отблесками.

Ррухи шумно выдохнула. Если отковырять камни, если стереть гравировку, то такой же амулет будет у Горра. Словно подтверждая ее мысль, староста снова взглянул на нее и протянул украшение: «Я думаю, ты знаешь, как этим пользоваться».

— С ума сошел, оно меня чуть не убило…

«А ты не надевай на шею… дай руку».

Он потянулся к ней. Ррухи попыталась оттолкнуть его, но парень быстро обездвижил ее, придавив всем телом. Ее немое брыканье было безуспешным. Староста словил ее левое запястье и туго намотал на него цепочку. Все еще не слезая, крепко держал ее руку своей, а другой с силой зажал рот, не давая кричать. Медальон лег в ладонь и обжег. Боль нарастала. Крик застрял где-то в пережатом ладонью рте. Рука деформировалась, а кругляшка, словно паразит, впаялась в плоть, растекаясь по пальцам золотистыми жилами.

Воздуха стало не хватать, глаза слезились, пульсирующая боль медленно, но отступала.

«Не плачь», — он наконец убрал руку с ее лица и осторожно вытер слезы с ее щек. — «Не время».

Ничего больше не происходило. Пальцы двигались свободно, ненавистный медальон синел в ладони странными всполохами. Ее откровенно колотило и от ощущения в руке, и от ощущения его тела на себе. Словно почувствовав это, староста отстранился, но ее изувеченного амулетом запястья не отпустил.

«Пять касаний, Ррухи, перезарядка шесть минут, в это время ты уязвима», — начал он объяснять. — «Постарайся использовать с умом».

— А ты?

«Волнуешься?» — улыбнулся он, наконец отпуская ее руку. В синем отсвете его глаза казались бездонными омутами.

Ррухи сглотнула, сжав болезненную ладонь в кулак. Соврала, если бы сказала «нет». А сказать что-то еще попросту не хватало силы. Юноша неожиданно коснулся пальцами ее губ и с дерзким нажимом провел по ним, почти проникая под них… Отстранился.

«Идем», — выдал он совсем не то, чего она ожидала, и полез к выходу из сплетения корней.

Щеки запоздало обдало жаром. Прогнав глупые мысли, Ррухи полезла следом. Неуместные чувства заполнили ее голову.

Если… Если все закончится хорошо, она заставит его объясниться — это точно.

<center>* * *</center>

Пятнадцать парней, сильных с виду и более-менее вертких, — больше ничем инженерный похвастать не мог. Добровольцев было больше, однако самоубийц Линн отсеяла сразу. Может, она и безбашенная, но не дура. А потому брать на себя роль няньки не хотела. Хотя эта и так под завязку воплотится в качестве роли как няньки, так и дуры.

Собравшаяся компания не была обучена, и это была самая главная из проблем. Но у них были странные приспособления, с которыми они умели обращаться — на это и уповала.

Из склада выбирались тихо и совсем не ожидали, что птица, доселе нарезавшая круги в небе, спикирует и преземлится на ближайший парканчик. Массивная, словно павлин, с длинной толстой шеей, слишком большим изогнутым клювом, острыми, поблескивающими, словно лезвия, перьями. Непропорционально большие и абсолютно человеческие глаза смотрели с надменным прищуром. От птицы исходили знакомые эманации силы, пробиваясь в их головы странными повторяющимися картинами. Словно последнее воспоминание на бесконечном повторе. Чудилось предательство, резонанс заклинаний, чавкающий коврик и прозрачные руки Велены, теплый свёрток одежды да безучастно распахнутые глаза Мариты на застывшем мертвом лице. Черно-белые цветы пробились сквозь тело наяды, полезли своими юркими, обжигающе холодными стеблями по перьям. Взмах крылом опять перетек в предательство, в ошметки мозгов и сообщение Велены по коммутатору…

Когда видение наконец отпустило, Линн с облегчением вздохнула и, прижав руку к сердцу, осторожно склонила перед птицей голову.

Даже в таком состоянии она их не оставила. Благородство поступка, которое не всегда укладывается в голову.

— Спасибо, — поблагодарила адептка и с надеждой взглянула на существо, в котором чувствовались остатки силы Борин. — Помогите в последний раз, нам очень надо.

Она не знала, поняла ее птица или нет, обладает ли ещё разумом, но очень на это надеялась. Птица повернула голову в сторону оборонной стены и, взмахнув широкими крыльями, взлетела, плавно планируя в сторону входа в Общий ритуальный зал.