Всего несколько строк, обозначенных кодами. Но зато какими. Хинеус знал каждый из них, и каждый мог ввести в оцепенение неподготовленного слушателя.

— Я все понял, — наконец выдал он. — Ждите.

На фоне его уверенной фразы игрушка Репетитора вжикнула и затем вновь щелкнула, похоже, в последний раз.

— Береги себя, Хин…

Связь оборвалась. Кирин в задумчивости прикрыл крышку коммутатора и взглянул на сидящего напротив посетителя. Угловатый артефакт, мягко лежащий в его ухоженной ладони, явно изменил очертания и теперь выглядел более агрессивно.

Репетитор опять покрутил его, и артефакт раздался в размерах, поблескивая ранее спрятанными линзами.

— Я хочу знать имена, — заявил Репетитор, постукивая пальцами по артефакту. Его голос неожиданно изменился, наполнившись угрозой. Более того, появилось острое чувство подмены — так резко изменилась мимика этого человека. — А если будете против…

Артефакт взблеснул линзой…

Активизированные ранее барьеры промолчали.

Неожиданное упущение взорвало мозг…

* * *

Тройка парней продолжала обсуждать план у самого входа в административный корпус. Послушник активно жестикулировал, смотря на принца, а Виртуозов по ходу дела озвучивал. Мерцающий над ними барьер предполагал некую приватность. Но так ли это на самом деле — Эвереста, всегда видевшая все насквозь, не знала.

За спиной Ананьев гундосил что-то пошловатое. Кирин, отослав сообщение брату, теперь практиковалась в простейшем медицинском заклинании. Дич посчитала, что навыков, полученных послушницей в Институте благородных девиц, вполне достаточно для этого нехитрого дела. К тому же плотность ее энергии была подходящей, потому отторжение было маловероятно. Потому, расположившись возле дивана, на котором тряпкой валялся Ананьев, Хадиса пыталась лечить. От ее ладоней, мягко пульсирующих желтоватым сиянием, наполнялись энергетические каналы Раздорца. Последний комментировал, отчего даже у Эвересты невольно сворачивались в трубочку уши.

А тем временем парни на улице о чем-то договорились и даже пожали друг-другу руки.

— Глянь, — коротко позвала ее Дич, и Борин с сожалением оторвалась от созерцания окна.

— Что там? — Она скользнула за дверь, обычно скрытую для посторонних.

Подсобка была мелкой: всего восемь квадратных метров. Без окна, но с хорошим освещением. Забитый документами шкаф да пара стульев с мелким столиком — вот и все хозяйство. При желании можно мелкую тахту вместить, но смысла в ней здесь не было. Пока что…

Посередине на стуле сидел Звездунов, Дич как раз занялась его спиной, водя искрящимися ладонями над лопатками.

Раньше видеть его раздетым Эвересте не доводилось, так что вытатуированный вдоль позвоночника клинок стал откровенной неожиданностью. Дич убрала ладони, открыв пытливому взгляду цитату из Кодекса Хранителей, перечеркнувшую клинок аккурат по линии гарды, визуально искажая эфес: «Да будет так, упокой Многоликий мою душу». Такая формулировка вполне подходила религиозному фанатику, к которым молодой декан вроде бы не относился.

Передернувшись от смысла фразы, женщина быстро взяла себя в руки и уточнила:

— Чего звала? — поинтересовалась она, становясь рядом.

— Потоки мои показать, — глухо ответил Октопус, даже голову не повернув.

— Скукожились? — Несмотря на веселость тона Эвересты, предположение было вполне реальным и даже некогда в литературе описанным.

— В том-то и дело, что нет, — возразила Дич. — Смотри сама.

Эвереста озадаченно наложила руки на его спину, перестраивая свое визуальное восприятие.

Тело Октопуса потемнело, а энергетические каналы, наоборот, проступили яркими разноцветными линиями. Все бы ничего, вот только обычно пустой черный канал теперь пульсировал силой, внося диссонанс в энергетическую структуру:

— Ты что, убил? — прямо спросила Эвереста, стоило Гемарте выйти.

Октопус молча кивнул, задумчиво смотря перед собой. Шея его была напряженной, отчего и жест вышел резковатым.

— А ещё я осквернил могилу и едва не скормил Ананьеву чужое ухо.

— Ты сам активизировал перемещение, не забывай об этом, — напомнила Борин.

Звездунов ставил перед ней очередную сложную для просчёта задачу.

— Плохо…

— Я разочаровал?

— Плохо, что мне придется переписывать отчёт, — фыркнула она. — Если черный поток не рассосётся, мне придется искать нового декана, а тебе — вернуться в жреческое дело.

— Не вернусь, мне здесь нравится.

Тяжело вздохнув, Эвереста еще некоторое время смотрела на перемещение энергии в его каналах, а потом на полном серьезе спросила:

— Интересно, и как ты себе это представляешь?

— Ампутируйте…

— Что?

— Не прикидывайтесь глухой, — прошептал Октопус, чуть поворачивая голову. — Уничтожьте канал…

— Я тебе не пожиратель. — Эвереста мысленно прощупала упругую энергетическую ветку. — Да и вернувшаяся сила сотворит канал по-новой. Ампутируй его или нет — тело все равно продуцирует энергию и будет толкать ее, покуда источник не иссякнет… Так что лучше полечи свою голову и перешерсти мировоззрение.

— Гемарта сказала, что в медблоке находятся две девушки с сожранными каналами… — уперто продолжал он гнуть свое.

— А она не сказала, кто эти девчонки? — разозлилась Эвереста и, обойдя его, заглянула в лицо. — Чисти свою душу от мерзости сам, Октопус, и ни меня, ни Гемарту в это не вмешивай.

— Тогда…

Эвереста беспардонно подняла ладонь, и его рот захлопнулся сам. Ее лицо неожиданно исказилось, всего на миг превращаясь в нечто непередаваемое и нечеловеческое. Октопус сглотнул, осознавая, что эта женщина только что в открытую продемонстировала свою истинную сущность.

— Ты молод, Октопус, — непривычно сдержанно начала она, а только что увиденное ее второе лицо наложило на эти слова беспрекословный отпечаток возраста, — и все время упускаешь одну важную вещь: мы не те, кем кажемся. И то, какова наша маска, зависит только от того, какой мы хотим ее видеть.

Больше она ничего не сказала, хотя и могла.

* * *

Его собственный кабинет сегодня играл с ним злую шутку. Сигналка отказывалась фиксировать членовредительство, а звуконепроницаемый барьер глушил все происходящее здесь на корню.

— Имена, — с завидным спокойствием напомнил Первый репетитор, и Хинеус вздохнул, с некой печалью взглянув на коммутатор.

— Их тысяча, все не помню.

— Зря ты…

Артефакт вновь сработал аккуратно, ввергнув мозг в очередную болезненную галлюцинацию. Новая неизвестная разработка переворачивала восприятие с ног на голову. Не было уже ни стен, ни врагов, только кровавое месиво внутренностей, из которых все никак не уходила жизнь. Где-то там, на глубинных уровнях сознания, время текло медленней. Нечт, схожее с песнью, но все равно иначе. На поверхность реальности не выбраться, если не сломать или не разрядить источник. Артефакт опять вжикнул…

Связная мысль возвращалась медленно, попутно фиксируя наличие в положенных местах конечностей и внутренностей. Боль оставалась… Лицо Репетитора сохраняло неумолимое равнодушие.

Мелькнула отстраненная мысль, что последний нетопырь был ответственным и исполнительным. Не попрись он к Главному, не потребуй ответа — мог бы вернуться живым. С другой стороны, если бы Эвереста не написала депешу, ничего вообще не случилось бы… О чем же она писала? Об испытании, проведенном на барьере Первым репетитором, и о назревающем внеплановом выбросе внутри аномалии. Казалось бы, зачем? Столь наглые действия в бюрократической системе даже мысли не вызывают о превышении полномочий. Но Эвереста не любила внеплановые проверки и всегда пыталась спихнуть с себя ответственность.

Сейчас ситуация выглядела несколько иначе, и Первый репетитор теперь вполне подходил на роль закулисного игрока в деле с Институтом… Может, и за этим бывшим жрецом кто-то стоит, потому он так открыто действует? Почему это понимание приходит именно сейчас, когда руки полностью связаны?

— Условия изменились, Хинеус. — Репетитор смотрел на осунувшегося Кирина уверенно и с некой ленцой. — Либо ты называешь имена из закрытого списка, либо я сжигаю твой мозг и все равно получаю имена. — Он оценивающе взглянул на свои карманные часы. — У нас целый час. Если захочешь, он будет крайне длинным…