Изображение погасло, и голопроектор отъехал назад к стене.

— Ее вытащил адепт Виртуозов, — тем временем продолжила Эвереста и села за свой стол. — Принес в медблок и сказал, что девушку столкнул некий мужчина. Ростом около метр восемьдесят, одет в чёрное, на голове шляпа. Лица не видел. — Закончив, женщина откинулась на спинку кресла и начала постукивать пальцами по столешнице. Она молчала, остальные тоже.

— Если верить парню, то это классическое покушение с отягощающим обстоятельством, — подметил Комаров досадную мелочь, — где отягощающими являются, во-первых, ее демонизм, во-вторых, нестабильность ее силы… А в-третьих, ее принадлежность к императорской крови.

Анонис присвистнул.

— Надеюсь, никому не стоит напоминать, что из себя представляет семья Кирин? — Дальше продолжила Борин, смотря при этом исключительна на Ананьева. — А теперь думаем, господа, кому нужен ментальный удар в исполнении Хадисы Кирин и с какой целью?

— Эксперимент? — выдал Ананьев, ничуть не стесняясь хмурых взглядов коллег. — Ну, а что? Она суккуб!

И сказано это было таким тоном, что Октопус невольно поразился скупости мышления коллеги. Кто о чем, а он — исключительно об экспериментах.

Зазвенела печать.

— Анонис, обрати внимание, что за каждое упоминание ее типа силы я буду вычитать из зарплаты. — Эвереста удивленной не была.

— Жестокая вы.

— Зачем это? — поинтересовался Комаров, ткнув пальцем в магическую печать, и присел на диванчик.

— А это, мой друг, для учёта распространения информации. Каждый, кто успел пообщаться с Кирин об этом, автоматически попадает под действие печати… — задумчиво вымолвила Эвереста, и взгляды всех присутствующих опять пересеклись на Анонисе.

— А что это вы на меня так смотрите? Я, между прочим, был за вон той дверью, пока ректор ее полтора часа мариновала на тему, мол, суккуб то, суккуб се…

Печать покраснела, а после вообще стала черной.

— Молодец… — выдохнула Эвереста. — Четыре раза успел упомянуть.

Анонис фыркнул, а Октопус припомнил утреннее предупреждение ректора. Ананьеву был интересен суккуб, и раз так, он вполне мог натравить все того же Виртуозова на новоиспеченную послушницу.

— Я хочу послушать Виртуозова, — словно прочитав его мысли, выдал Комаров. — Думаю, в сложившихся обстоятельствах он не будет ерепениться.

* * *

Боль. Она гуляла внутри тела волнами, словно жила приливами и отливами, то накрывая нервы полностью, то оголяя до последнего кончика. Наверное, то купание Хадиса Кирин будет помнить ещё долгие годы. Словно в перцовой настойке. В очень крепкой и насыщенной.

Мир раскачивался вокруг, жжение сменилось прохладой, и от этого странное оцепенение медленно, но все же уступило место здоровому сну, в котором она, как ни странно, просто спала а не занималась прелюбодеяниями.

Уютно и тепло было ровно до тех пор, пока Хадиса не открыла веки. Первое, что бросилось в глаза, — это синяя плотная ширма по всему периметру кровати. Сквозь единственную узкую щель почти ничего не было видно, а встать и посмотреть не представлялось возможным. Тело было полностью перебинтовано, и даже на щеках чувствовалось наличие некой влажной, прохладной субстанции.

— Повернись спиной, — послышалось из-за ширмы, и в узкой щели мелькнул чужой гладко выбритый подбородок. Парень присел. Лица почти не было видно из-за густой влажной копны светлых волос. А вот ниже он был оголен. Кожа на его мощном торсе была неестественно красной, словно он искупался в кипятке.

— Чудно, что солнце еще не село, могло быть хуже.

— Чудно, что в глаза не попало, — весело отозвался парень. Хотя веселость была странной, надтреснутой. Его кожа явно болела.

Он приподнял лицо, и тут Хадису током прошибло. Он смотрел прямо на нее. Уверенно, как и тогда, в ванной. Голубые глаза, четко очерченные губы. Вот только теперь она была собой, а взгляд ни капли не изменился. Словно он видел всю ее подноготную.

Хадиса сглотнула, чувствуя, как резко пересохло в горле. Она не забыла! А что же тогда она творила другими ночами? Мысли опять ушли не в ту степь, а парень нагло не отрывал взгляда, словно читал ее.

Спустя минуту медсестра удалилась. А Самсон, не упуская возможности, резким движением отодвинул часть ширмы.

— Плохо выглядишь, — улыбнулся он, разглядывая девушку так, словно она лежала голой. — Могу подлечить.

Хадиса настороженно смотрела на него, не имея возможности пошевелиться. В ответ его голубые глаза лучились настолько безобразным счастьем, что ей как минимум стало не по себе. Как максимум… Взгляд выхватил участки его оголенной кожи, татуировку в левом боку под рёбрами, которой она не замечала ранее, и да… очень-очень красивые пальцы.

— Зачем? — глухо спросила она, кусая губу и желая только об одном: не расслабляться. Ибо мысли то и дело скатывались к воспоминаниям, а там…

— Как зачем? — Белобрысый демон чисто на автомате провел пятерней по влажным волосам и, подмигнув, склонился к ее лицу. — Для того, чтобы в ближайшем будущем сладко-сладко отдыхать… Через часик, например, в компании друг друга…

И сказано это было таким тоном… и почти в губы…

В следующий миг парня откинуло в стену мощной струей воды вместе с ширмой. Демонстративно встряхнув повлажневшими руками, Хадиса недовольно поджала губы. Следом отвела взгляд и только теперь заметила, что у их разговора были свидетели. Две пожилые медсестры недвусмысленно замерли, вытаращившись на нее, как на некое восьмое чудо света. И неудивительно. Она же своим магическим потоком целого качка снесла. Хотя нет, Самсон не качок. Он просто обладатель аппетитной пятой точки.

— Д-добрый в-вечер, — нашла она в себе силы поздороваться с медсестрами и сразу залилась румянцем, поняв, что опять заикается. Это означало только одно: она опять крайне возбуждена. И лучше никому не знать об особенностях ее речи.

— Ну ты ж смотри, — покачала головой одна из медсестер, найдясь с разумным объяснением случившемуся. — Этот прохвост совсем девочку запугал, — поцокала она языком и подошла ближе, поправляя под головой Хадисы подушку и подтягивая одеяло. — Ягодка моя, ты уж вся румянцем от стыда покрылась. Не обращай внимания на него, он парень молодой, кровь горячая. Шутки у него, гляди, тоже молодецкие. Стесняться здесь не надо. Правильно поступила, что водой окатила.

Сказав это, женщина в один момент поставила на место повлажневшую ширму и оставила перебинтованную девушку в относительном одиночестве. За плотной преградой разговор продолжился, и Хадиса вслушивалась в него, словно одержимая, стараясь не пропустить даже малейшего шороха.

* * *

— Не стыдно? — Сестра Селенция двинула лежащего парня носком в бок. Тихо хихикнув, тот приоткрыл глаза и глянул на высокую и морщинистую старуху снизу вверх.

— А вы, как всегда, прекрасны, — улыбнулся он и довольно заложил руки за голову, ничуть не гнушаясь и дальше лежать распластанным на полу в луже воды.

— Горе ты… луковое, — покачала головой Полева — вторая медсестра, — неся швабру и ведро. — Столько девок уже испохабил, а все остановиться не можешь, — цедила она, наклоняясь и начиная вытирать сотворенную лужу. В отличии от коллеги, она была невысокой и круглощекой, отчего выглядела на десяток лет моложе.

— А я что? — Самсон сразу вскинулся на ноги и щелкнул пальцем. Швабра тут же выпрыгнула из рук старушки и начала вытирать пол сама, не забывая отжимать собранную воду в ведро. — Я, между прочим, к ним на руки не лезу. Сами на шею скачут.

— Ага, на шею… — поцокала языком Полева. — От шеи детей не родят, а твоих барышень заговаривать от плода нежеланного я уже умаялась! Хорошо, что в Академии суккуб появился. Есть, кем прикрыть нужду в противозачаточных…

— Так вы это ректору скажите, а не мне. — С этим словами Самсон обнял старушку и чмокнул в щеку. И вообще, затеяли вы это по собственной воле, чтобы… Как вы там тогда говорили… — Он на миг задумался, приложив палец к губе. — Чтобы не было причин девчулям грех на душу брать. Вот!