Уже под утро у Донца, крупного притока Дона, передовой объезд обнаружил старика, ставившего крапивную сеть поперёк малой протоки. Старика выволокли на берег:

— Кому крестишься? — спросил старика пожилой драгун, дравшийся ещё с русскими полками при начале правления Ивана Третьего.

— А кому попадётся, — ответил старик. — Бывает, что и кусту.

Драгун перетянул старика плёткой, ещё спросил:

— А куда казаки подевались? Неужто нас испугались, утекли, побросав и скот, и семьи?

Драгунский офицер знал, что спрашивать. В донских протоках, на всём огромном степном пространстве между Доном и Волгой имелись такие затинные места, куда можно армию спрятать. А бабы, дети да старики, да скот казацкий — все они найдут укрывище в глиняных пещерах — дикий народ.

Старик говорил тихо, как будто трухлявому пеньку сказку рассказывал:

— Казаки пошли угоном на Каспий. С калмыками. А скот ихний и семьи — тута, недалеко. В пещерах да в ложбинах...

Не врал старик. Значит, можно себе земельку прихватывать.

Пан Гандамир, выехав на крутояр Донца да поглядев оттуда в сторону могучей Волги, подумал, что если набрать по югу Польши ещё пару тысяч кавалеристов, то можно считать, что эта земля, от Белгорода до самой Волги, войдёт в его княжество. А народ — пусть и православный — всегда вылазит сразу, едва где-то князь сядет и в колокол звякнет...

Пан Гандамир махнул рукой, чтобы рыбака отпустили. Лодку его, правда, пару раз стукнули топором по днищу, чтоб затопла. Но старик вытащил из камышей камышовый же плот, лёг на него, заработал руками и ветхую плавучую посудину скоро понесло вниз по Донцу.

Под утро над рекой голоса хорошо слышны. Драгун, выпоровший старика, в досаде крикнул ему вслед:

— Чтоб ты утоп, казацкая морда!

— Утонуть можно и в земле, польский клоп! К обеду тебя в ней и утопят!

К пану Гандамиру подскакал улан из тылового охранения. Говорил через слово,.так торопился:

— Стрельцы... две сотни... при десяти пушках... уже на Кривой балке!

Пан Гандамир лениво отмахнул: «Походный порядок!»

Драгуны развернулись и пошли ровной лентой обратно на Кривую балку. А по краям драгунской линии, забирая в стороны, носились уланы.

Пан Гандамир из глубокой низины увидел на трёх возвышенностях Кривой балки десять русских пушек, фитили у пушкарей дымились. По обе стороны пушечного строя суетились стрельцы, пытались встать поровнее, чтобы удержать при выстреле тяжёлые старинные пищали.

Ну, вот же русские дурни! Не подумали, а куда им отступать, куда бежать? Позади, в двух верстах, широченный Дон, и броды через него отсюда далеко! А десять захваченных пушек — это хороший повод похвастаться перед королём Александром своим неожиданным походом.

— Уланы — в охват флангов, драгуны — за мной! Бить будем москалей прямо в лоб! — скомандовал пан Гандамир, вынул саблю и пришпорил своего коня.

Конь рванулся и вынес пана Гандамира на возвышенность впереди драгунской лавы. Ни пушки, ни пищали не отозвались выстрелами на атаку драгун. А все польские конники увидели, как, уже поднявшись на косогор Кривой балки, пан Гандамир хотел круто завернуть коня, да тот скользнул по глине и завалился на бок, под жерла пушек.

Те, что выскочили сразу за польским князем наверх, просто ошалели. За русскими пушками стояли восемь казацких конных полков! Тут же застучали выстрелы казацких ружей. Русские пушки наконец дали по три залпа, да и стрельцы опростали дула пищалей.

Вся конница пана Гандамира, заваливаясь на крутых склонах огромной Кривой балки, просто скатилась назад, на колючую траву степи. Позади них вдруг раздался свирепый и дикий вой: «Алллалала!» Не меньше трёх тысяч татар и калмыков начали от Донца сходиться в дугу с тыла поляков. Полетели одиночные стрелы, потом стрелы тучами стали закрывать солнце.

— Ты вели своим пока не стрелять из пушек да пищалей, — сказал сотскому Карагачеву казачий полковник Секач. — Пущай поберегут заряды. Надо и нашей родне нонче малость заработать...

Поляки выскальзывали из седел, сбрасывали пояса с саблями, тянули руки вверх...

Через два дня шатёр воеводе Даниле Щене расстарались поставить на высотке, прямо напротив главных ворот Белгорода. Пушкой со стены не достать шатёр, но всё же неуютно.

Люди с низких, саманных стен города что-то весёлое кричали воеводе. Он вышел глянуть на боевой набор города и ухмыльнулся. С этой стороны против русских торчало восемнадцать пушек, но пять из них были корабельными, для осадного боя не пригодными. А остальные тоже — так себе, старые пушки, времён польского короля Казимира.

Сбоку, из-за речки, на своём тарантасе подкатил к шатру отец Паисий:

— Чего ждёшь, воевода? Чего мнёшься? Не видишь, горожане наши тебя зовут в город войти? У них пироги в печах перетомились!

— Иди в шатёр, там тебе гридень нальёт, чего потребуешь.

Утро случилось пасмурное, туманное. Данило Щеня чаще смотрел не на город, а туда, назад, где река Дон. Не видать русских стрельцов. Неужто побили их гандамировские драгуны? Тогда всё! Это же надо, а? С двумя сотнями стрельцов идти брать укреплённый город! Сейчас драгуны налетят с тылу, превратят в кашу и воеводу, и его пушки, и его стрельцов. Ну, воевода, не жди государева гнева, лучше сразу сам вешайся!

Из-за широченного шатра послышался конский топот. Гридни, что жарили сбоку от шатра барана, даже не крикнули. Прямо на Данилу Щеню выехал казачий полковник Секач, едва не вывалился из седла:

— Шо-то у мэнэ брюхо прихватило, воевода. Вели ковшичек водки той, крепкой подать, а?

Подъехала повозка. С неё два казака сбросили под ноги воеводы разодетого в красное поляка. Поляк как упал на землю, так и остался лежать, согнувшись. Данило Щеня тут же узнал пана Гандамира. Спросил грозно:

— Били его, что ли?

— Стрела татарская у него в спине, — буркнул казак.

— Так чего сюда привезли? Вон, на краю войскового построения стоит малый шатёр. Там лекарь, туда его волоките!

Пана Гандамира снова повалили на повозку, тронулись на край русского войска.

Подъехал белый лицом сотник Карагачев. Правая рука на перевязи из татарской шали.

— Ну? — спросил Воевода Щеня.

— Треть поляков, благословясь, ухайдокали.

— А остальные где?

Тут из шатра вышагнул казачий полковник Секач. Поднёс Щене и сотнику Карагачеву по ковшичку водки, тут же, у костра, отрезал им по куску баранины с вертела:

— А остальных ляхов далеко в степь угнали. Родственников наших больно много тебе помочь решило. Вот в расчёт за то поможение мы и поквитались с ляхами. Правда, оружие ляхов себе забрали, а одёжу и коней — ляд с ними! Помогать надо родственникам-то! Выпили, а? За победу русского оружия!

Данило Щеня подневольно выпил царской водки, заел горячей бараниной. Сообразил всё же спросить сотника Карагачева:

— А твой отряд где? Где артиллерия?

— Позади едут. К обеду поспеют, — его стало клонить с седла, рана в руке, видать, всё же случилась нешуточная.

Гридни из обслуги подскочили вовремя, придержали сотского.

— Волоките и его к лекарю. А то лекарь каждый час интересуется — скоро ли война?

Что-то в городе стало не так. Солнце поднялось уже высоко, туман рассеялся, притащились пушкари, ходившие с Карагачевым, привезли на длинных телегах пушки, лафеты катились на привязи. Стрельцы, вот же блуд их забери, все как один, приехали на низеньких татарских конях. «Войско пешего строя» называется! Но что-то не так.

— А где твои казаки, пане полковник Секач? — крикнул в лицо полковнику Секачу воевода Данило Щеня.

— А шо, не слышно тебе, как они в городе неверных лупят? — Полковник отрезал дамасским тонким кинжалом переднюю ногу барана и вернулся в шатёр, к бочонку с водкой.

Воевода Щеня ворвался в шатёр сразу за ним, заорал: