— До обеда отдохнём, а потом пойдём в ночь до утра без передышки. Кони падут, верблюды сдохнут, но нам надо идти быстро. Там, после Кош-Агач, после Пути древних людей, мы с тобой попрощаемся. А ты выйдешь на Кем Иер — Путь по Земле. И пойдёшь мимо Алтайских гор. Там народ, говорят, добрый. Верблюдов хороших себе купишь, коней молодых! Так и дойдёшь, потихоньку в свою Москву!

— Мой город — Псков! — поправил Тихона Бусыга.

А Тихон уже спал. Вот же люди! В природе живут, по её законам — всегда сытые, здоровые и кучу детей имеют. Эх!

Января, пятого дня, по латинскому счислению 1505 года, ранним утром в ворота Спасской башни Кремля топорно застучали.

Сонный стрелец отодвинул в сторону узкую железяку, чтобы посмотреть в образовавшуюся щель, кто там сейчас получит по сопатке. В рассветных сумерках виднелся огромный санный обоз из лошадей, почитай с сотню. А при том обозе было всего в охране два совершенно здоровых, крепких и злых русских человека.

— Чего народ гоношите, рязанцы косопузые? — зевнул стрелец. — Ждите! Как часы на башне отстукают шесть часов, так войдёте.

Стрелец наладился закрыть заслонку да Проня подбежал к передним саням, схватил свою пищаль, навёл на ворота.

— Э-э-э-э! — вскричал стрелец. — Убери! А то сейчас подыму сполох, пушки на вас выкатим!

Бусыга (он в дороге поседел, согнулся малость), отвёл рукой в сторону пищаль Прони, достал кошель, позвенел серебром:

— Нас с великим тщанием ждёт государь Иван Васильевич. Мы из Индии возвращаемся. А тебя, парень, ждёт вот этот кошель, с индийскими рублями.

Стрелец кошель взял, но ответил как положено:

— Спасибо вам, купцы, только я никак не могу ворота открыть. Служба! Одно слово — ждите!

Проня, уже два месяца не пивший не токмо что чачи — простой водки, осатанел и пальнул из пищали прямо в воздух над Кремлем. Кто-то на башне спросонья выругался про бесов, и опять встала тишина.

— Ладно, — согласился тут Бусыга. — Ты, стрелец, деньги взял, так дай нам хоть водки выпить!

— Не дам, — ответил стрелец. — Ждите, говорю. — И смотровая щель задвинулась металлом.

Эх, Москва, золотые маковки!

Великий государь всея Руси Иван Васильевич Третий за полгода до своей кончины забыл, что значит спать. Не хотел спать, и всё тут! Ходил, бывало, ссутулившись, всю ночь по огромному Кремлю, а то молился в храме до заутрени.

И вот по январской ростепели идёт себе великий государь и слышит, будто пушка у Спасской башни ухнула. Вот и дело нашлось, как утро до обеда скоротать!

Государя тайно охраняли, ясное дело, до сорока стрельцов в тех ночных походах. Бывало, сам Михайло Степаныч Шуйский тайком сторожил Ивана Васильевича. Вот и на этот раз Шуйский крался со стрельцами по закоулкам: государь не любил, чтобы его охраняли.

Иван Васильевич подошёл к Спасским воротам — охранный стрелец и кошель со взяточными деньгами выронил от испуга. По притоптанному снегу покатились серебряные деньги, каких государь и не видывал. А за воротами башни фырчало, топало и уныло ржало.

— Там... там, это... обоз пришёл! Ждёт! — вытянулся столбом стрелец.

— Открывай ворота, государь обоз видеть желает!

Ну, тут уж и Михайло Степанович Шуйский со своими здоровяками из тени высунулся. Ворота открыть — нелёгкое дело...

Два человека, что были при огромном караване, при виде великого государя тотчас упали на колени. А Шуйский вдруг заорал:

— Батюшки светы! Это же наши купцы! Ходоки в Индию! Три года ходили! И вишь ты — пришли! А ну, люди, гоните обоз в Кремль, да живо, живо!

В мыльне побывали, по первому ковшичку монастырской водочки приняли.

Государь уже давно водку не пил, теперь только серебряный стакан рукой гладил. Неожиданно спросил:

— А там, в Китаях да в Индиях... там про Московскую Русь знают?

— Теперь знают, великий государь! — раздухарился Проня. — Мы им там такого про тебя страху поведали, они до сих пор, поди, трясутся!

— Не врать мне! — рявкнул Иван Васильевич.

Шуйский стукнул кулаком по столу вдогон государеву гневу.

— Знают! — твёрдо сказал Бусыга. — Но нас там не ждут.

— Вот! Правду сказал! Молодец! — Иван Васильевич прошёлся по огромной столовой палате, повертел головой. У него постоянно болела шея. Обернулся, сказал купцам: — Теперь так. Из Пскова вам, купцы, немедля переехать в Москву. Под мой пригляд! Шуйский вам подберёт усадьбы, это будет от меня подарок за ваш поход!

— А жить нам на что, великий государь? — не утерпел Проня. — Ведь проелись мы в этом походе похлеще Афанасия Никитина. Долгов столько! Не поднимемся!

— Я вас подниму! За поход имеете право получить десятую часть от товара.

— От золота? — удивился Бусыга.

— Но-но! Золото — царский металл. — Иван Васильевич подёргал себя за бороду, знак у него появился такой. — В серебре это будет...

— В серебре два пуда золота — будет стоить много, — сказал Шуйский, ломая ногу у гуся. — Почти шестьдесят тысяч рублей.

— Я согласный! — выкрикнул уже пьяненький Проня.

— Погоди, — Иван Васильевич потряс седой бородой, разгладил её руками. — У меня денег мало, так что деньгами получите только десять тысяч рублей. На остальные деньги мы что им можем дать, Шуйский?

— Дали бы земли, так они же не дворяне. Нечего им дать, окромя денег.

— Вот, приехали на родимую сторонушку! — разозлился Проня. — Здравствуй, родная земля!

Бусыга резнул Проню по загривку. С такими словами можно вылететь из царских хором без штанов и крепко поротыми.

— Великий государь! — поднялся Бусыга. — Ты Проню прости. Ему на походе здорово досталось. А мы у тебя просим к тем десяти тысячам рублей только право твоё торговать беспошлинно и с персами, и с турками, и с немецкой Ганзой. Мы тогда быстро поднимемся, если такое право нам дашь!

— Бумагу дам, это можно! Завтра прямо с утра в этой горнице и дам. Гулять здесь будем, ваши рассказы слушать! Три дня будем гулять!

Шуйский опасными глазами оглядел обоих купцов. Что-то нехорошее хотел спросить, да его Иван Васильевич отвлёк:

— Мишка! А что кузнец мой, сириец, сказал про это золото?

Шуйский долго не отвечал. Но ответил-таки честно:

— Он такой чистоты жёлтого металла никогда не видел. Это, говорит, Божье золото, не человеческое.

Проня пригнул лицо к своему блюду. Бусыга пошёл к дальнему концу стола, взять себе ложку, хотя ложек возле него была куча.

— Ну, что пришиблись? — разгневался великий государь на псковских купцов. — Чего вам Мишку Шуйского слушать? Моё это золото! Не Божье, не человечье, а моё!