— Ты ушибся, ушибся? — подбежал к нему Проня.

Глаза Караван-баши больше не слушались хозяина и закатывались.

— Он не ушибся, — мрачно сказал подошедший Бео Гург. — Его жизнь ушибла. Подсказала ему жизнь, что старик слишком долго глядит на белый свет. И пора бы посмотреть в полную темноту. Эй, воины! Остановка от солнца до солнца!

Караван рассупонили, верблюдов и лошадей отправили пастись. Над Караван-баши натянули войлочную палатку. Старик дышал часто-часто, уже не принимая ни воды, ни чачи...

Старый уйгур шёл по дороге, увидел за поворотом большой караван, разворачивающийся в табор. По раскинутому чёрному пологу он понял, что здесь беда и поспешил подойти.

— Я киркой тебе за день выбью яму в свой рост! — горячился Проня. — Потом уложим туда старика, потом помолимся, и яму я укрою так, что ни один китаец не найдёт.

Бео Гург отрицательно качал головой. Поднял сухое, разом постаревшее лицо к Проне:

— Старик иной веры. А я не знаю обряда, каким отправляют таких людей перед лицо ихнего Бога. Понимаешь?

Старый уйгур подошёл к чёрному пологу, проговорил приветствие.

— Тихон-мерген, — позвал Бео Гург весёлого охотника.

Старый уйгур и Тихон-мерген говорили недолго. Тихон потоптался, потоптался, но всё же сказал:

— Вы, ребята, шли бы отсель, — за ним закрепился явно Пронин, псковский нагловатый выговор. — Старик пока тут посидит, он у мёртвых сидеть умеет.

Когда отходили от чёрного полога, Тихон-мерген шепнул Бео Гургу:

— Он посидит и нам на время Караван-баши возвернёт. Чтобы тот свою последнюю волю высказал и объяснил, как его упокоить. Вот так.

У Книжника волосы зашевелились на голове. Уйгурский старик знал тайну древней тибетской магии! Он умел открывать уста мёртвых или едва живых! Не зря шли через Китай в Индию!

Наконец народились две кобылочки и один кобылёночек. Огромные русские лошади облизывали приплод, торжествующе поводя по сторонам тёмными глазами. Тихон-мерген тотчас поставил десяток своих воинов охранять место счастливого материнства. Его воины тоже отчего-то радовались, будто это их кобылы ожеребились.

Проня, от самой Москвы не терявший въедливой подозрительности, спросил Тихона нагло и прямо:

— Вам-то какая от наших коней радость?

— Дурак ты, Проня, — ответил русскими словами Тихон-мерген, и правильно ответил, как Проня и учил его. — Большой дурак! На этой нашей земле если и травинка вырастет, надо радоваться...

— Комар уродится на вашей земле, да тебе же в глаз и вопьётся, тоже надо радоваться? — взбесился Проня на «дурака».

— Я тебе сказал про всю Землю, Проня. Она большая, и не наша или ваша, а просто Земля. Иди, тебе машет Золотой Волк.

И Бусыга, и Проня, и Бео Гург слушали то, что чисто и внятно, при широко открытых, но ничего не видящих глазах говорил Караван-баши. Говорил ровным, тихим голосом, так, как никогда не говорил. Проня перекрестился. Ему показалось, что слова изо рта умирающего начальника каравана выходят сами, минуя язык:

— ...меня нельзя закапывать в землю. Меня нельзя бросать в воду. Меня нельзя бросать посреди Пути, на добычу зверям и червям... — Караван-баши замолк.

Старый уйгур тотчас обмакнул птичье перо в каменный пузырёк, что висел у него на поясе, и тем пером провёл по губам Караван-баши. Раздался голос:

— ...меня надо принести туда, где есть Дахма[118]. Положить меня под стену Дахмы и уходить.

Старый уйгур забеспокоился, не стал использовать птичье перо, а просто влил в сухой рот начальника каравана несколько капель тайного настоя. Караван-баши вдруг открыл глаза. Большие, бешеные, нездешние. И голос его пошёл наружу тоже злой, не его голос:

— Я начальник каравана говорю вам. Когда пойдёте из Индии назад, не ходите старым путём, каким идёте сейчас. У старой крепости поворачивайте на восток, ищите древний Путь паломников, по которому из Китая давно ходили в Тибет... Но идите по нему не в Тибет, а в Китай...

— Зачем нам идти вглубь Китая? — перебил умирающего Бео Гург.

А тот и не слышал вопроса. Голос его звенел. Казалось, вот-вот порвётся тот голос:

— Идите обратно Путём паломников и спрашивайте, где горы Алтай. Идя мимо этих гор, вы попадёте домой, — голос у Караван-баши стал грубым. Он ещё раз повторил «домой», и глаза его захлопнулись тёмными веками.

Проня протянул руку, хотел пошевелить Караван-баши. Старый уйгур локтем отбил в сторону Пронину руку, зло прошептал три слова. Бео Гург вытолкнул Проню из-под чёрного полога:

— Хочешь вместо старика искать его Дахму, балда псковская?

Проня оглянулся. Та часть охранного отряда, что не сторожила коней, стояла полукругом у чёрной палатки к ней спинами. В палатке тихо заговорил старый уйгур.

— Верблюда начальника каравана! — шикнул из темноты Бео Гург.

Молодые мергены будто знали, чем кончится такое тайное волшебство. Перед ошалелым Проней они быстро провели к чёрному пологу старого верблюда Караван-баши.

То, что потом увидел Проня, колотило его неделю. Неделю не мог есть мужик! Караван-баши при закрытых глазах, не сгибая ног в коленях, вышел из-под чёрного полога. Мёртвый вышел! Старый уйгур возле его верблюда согнул спину и встал скамейкой. Бео Гург легонько поддержал Караван-баши. Тот ступил на спину согнутого колдуна. Бео Гург перекинул тело начальника каравана между горбов и стал прикручивать его верёвками к верблюжьей спине так, чтобы упокойник не упал. Уйгур-колдун взялся за узду верблюда, свёл его с дороги в прогал меж двух низких холмов и три раза ударил острой палкой. Потом ту палку он всунул в мёртвую руку Караван-баши, а сам быстро вскарабкался на дорогу.

И верблюд пошёл, пошёл прямо, не выбирая где кусты, а где камни.

— Господи, пронеси меня, грешного! — закрестился Проня.

На плечо Прони опёрся Бео Гург. С него стекал пот, как с крыши дома во время дождя!

— Надо ждать, пока верблюд не повернёт вон за ту правую сопку, — тяжело выдохнул Бео Гург. — Там стоит Дахма... Проследи, а? Я устал... полежу.

Проня кивнул, согласился, но тут увидал, что молодые охотники освобождают от поклажи молодого крепкого верблюда и, постоянно кланяясь, подводят его к старому уйгуру. Верблюд покорно улёгся на дорогу, колдун влез на него и велел животному подниматься.

В Проне взыграло купцовское нутро:

— Куда ты, старик? Верблюда нашего — куда?

Ответил Проне не старик, а Тихон-мерген:

— Проводит мёртвого в Дахму. Верблюда заберёт себе. Его обычай, его обряд. Или ты сам проводишь своего мёртвого в Дахму?

— Провожу, — упёрся Проня. — Я старика уважал. Лошадь мне подгони...

Тихон начал было протестовать. Но тут подал голос Бео Гург:

— Дай Проне лошадь, Тихон. Проня по крови предков из той же породы. Они раньше поклонялись огню алтаря Дахмы...

Сложенная в стародавние времена из хорошо тёсаных валунов, Дахма на десять человеческих ростов широким конусом поднималась к небу в пустынной тишине гор. Она была похожа на жерло вулкана. Старый вулкан Проня видел, когда ещё отроком ездил с отцом в страну Италика. Там они за немалые деньги поднимались к жерлу вулкана именем Везувий. Жутко было смотреть вниз и знать, что в любой миг оттуда, как из преисподней, вырвется пожирающее пламя.

Из каменного жерла Дахмы вдруг вырвался к небу огненный язык и тут же опал. Верблюд, который вёз тело Караван-баши, два раза оступился, чуть не кувыркнулся, но удержался на спуске к старой, хорошо набитой дороге.

Уйгурский колдун, не оборачиваясь, два раза резко махнул от себя рукой. Проня тут же стал разворачивать коня на узкой бровке горного хребта. Холодный ветер донёс сладкий запах горелой плоти, а потом он увидел, как огромные птицы, раза в три больше русских орлов, хватают клювами куски обгорелых костей с опалённым мясом и улетают повыше, чтобы их не тревожили во время трапезы.