Здоровенный воин, что имел отметину на шее, крепко связанный, катался по земле и дико выл.

Контайша Зайсан не вылез из своей повозки, а так внутри её и сидел, угрюмо и задумчиво жевал полоску вяленого конского мяса.

— Мы ищем справедливости, о, великий наместник этих земель, — говорил жующему Бео Гург. —Поэтому просим тебя — отправь в ту сторону, откуда мы пришли, своих людей. Они обернутся за двадцать дней! И подтвердят наш рассказ о преступлении твоего воина с отметиной на шее. Он бросил умирать от голода свою жену и детей.

— И своего отца, великого целителя Омара Улуя! — добавил Старец.

Контайша Зайсан достал из своего мешка новую полоску копчёной конины и снова стал жевать. Он не отвечал.

Караван-баши, которому Проня принёс в широком горшочке кашу со свиным салом, мотнул Проне головой:

— Иди в курень. Там приготовься стрелять быстро. По-моему, разговоры кончились.

Бео Гург хотел говорить контайше далее, но заметил отмашку руки Караван-баши. Да, разговоры кончились. А кочевники эти... Что за народ? Бросили переговоры, расселись жрать... Хотя если подумать, им-то что, простым воинам? Им хорошо поесть — как награда. Сейчас поедят, потом раздербанят неизвестный караван.

Вдруг всё в стане кочевников взметнулось мигом. Замелькали сабли, вздыбились пики, по-над озером разнеслось кряхтение, хрипение, стон. Бео Гург лишь успел заметить, как голова контайши Зайсана, пока летела из повозки на землю, продолжала жевать. И снова стало тихо. Половина воинов лежала мёртвой у костров, их уже лишали сапог, халатов, оружия. Живые двигались быстро, смеялись весело... А ведь вместе только что ели!

Старец, не глядя вокруг, отпил мясного навара из пиалы, пояснил Бео Гургу:

— Мы бы отправили гонцов на запад, чтобы проверить, жив ли великий лекарь Болат Омар Улуй, и говоришь ли ты правду, Бео Гург. Но раз в ставке Орды выбрали нового хана, то новый хан, Урген Тай, уже позаботился о лекаре для себя. А на этих просторах лучше лекаря, чем Болат Омар Улуй — нет. Его, я знаю, уже везут в ставку хана. И мы немедля поедем туда...

— А с этим... что будет? — Бео Гург показал на валявшегося воина со шрамом на шее.

— Он тоже поедет с нами. Великий целитель Болат Омар Улуй сам выберет как наказать своего негодного сына. Так у нас положено законом степи...

Воина со шрамом уже повалили в повозку. Он только мычал, зато совершенно обиженным голосом заорал Проня:

— В гроб вас загнать, послов и переговорщиков! А на чём мы повезём наше добро?

— Не наше добро, а княжеское! — заорал и Бусыга.

Караван-баши мягко перевёл Старцу чёрные слова русских купцов.

— Мы сейчас же заплатим! За скот, за охрану, за подорожные привалы! — тут же заверил Старца Бео Гург.

— Вы заплатите, по обычаям степи, нашему новому хану, — ласково сообщил Старец. — Новый хан — значит, и новые цены: на животных, на охрану в пути, на пропитание, на тамгу — знак, что ставят на товары... Новый хан милосерден и добр. И он любит подарки из далёких стран...

Ох, как пошёл вывёртывать язык Проня, да как вывёртывал, подлец! Всех помянул — и богов, и ханов, и родственников ханов, и приплёл даже папу римского. И всё это без передышки, пока на пятьдесят новых, упитанных верблюдов они с Бусыгой вязали тюки, а на двадцать лёгких двухколёсных монгольских повозок грузили поклажу. Свои телеги, разбитые долгой дорогой, Бусыга напрочь отказался бросить. Сделал биндюги[107] из четырёх сносных телег, на них уложил все деревянные части телег переломанных. Умудрился даже придумать, как впрячь в тяжёлые биндюги по паре маленьких степных лошадёнок.

Баши опять возглавил московский караван, Проня и Бусыга ехали то с боков, то сзади, а вот Книжника Старец пригласил сесть вместе с ним в повозку контайши Зайсана, под круглую крышу из яркой материи.

— Мне придётся долго объяснять новому хану, моему племяннику, зачем вы приехали в нашу степь. Поэтому ты должен мне всё честно рассказать... Начни с того, почему тебя прозвали «Пчелиным Волком»...

— О, уважаемый Старец! Это просто детское прозвище. Знаешь, в наших краях, откуда я родом, за пчёлами, собирающими мёд, охотится такая большая, с мой мизинец, оса. Она ловит пчёл на лету, перекусывает их и питается собранным ими нектаром. Её ещё называют «шершень»...

— Да, — сказал Старец, — в детстве нас дразнили совершенно неожиданными прозвищами. Но зачем ты мне лжёшь?

Бео Гург скривил лицо и обиженно засопел. Старец усмехнулся. Да, белые люди не умеют врать. Обидела их Природа, не дала простой защиты от зла, чтобы в случае опасности изворачиваться, лгать, плакать и даже умирать.

А Книжник сопел не от обиды, не от унижения. Он просто выравнивал в себе закипавшую кровь. Старца можно будет в любой момент отправить выше Хан Тенгри[108], даже перед лицом самого хана. Но в далёких, неприступных монастырях святой Сербии, где его учили не только сдерживать кровь, но ещё и тому, что всё должно приносить пользу. Даже смерть. Смерть этого Старца должна принести пользу...

Книжник внезапно выпрыгнул прямо через борт повозки и пошёл рядом с ней быстрым шагом. Ноги всегда помогают сердцу выровнять ритм.

— О, знатный и мудрый Старец! — сказал Книжник с великим уважением в голосе. — Ты преподал мне большой урок. Под небом того края Земли, где заходит солнце и где я провёл почти всю жизнь, нет таких мудрых людей, что так верно понимают божественную Сущность Слова. Ибо сначала всегда есть звук. А звук, однажды родившийся, уже не умирает. Вот я обманул тебя, и мои лживые звуки про пчёл и осу-убийцу уже попали на Небо. А когда и душа моя попадёт туда, то...

— То там на твою душу налетит шершень, и погонит тебя в Нижний мир! — докончил за Книжника Старец. — Скажи, ты ведь есть «Охотник за золотом»?

— Да, о мудрейший... Мёд у пчёл жёлтого цвета. И золото — жёлтого цвета. Поэтому...

— Не продолжай. Я понимаю кеннинг!

Бео Гург оглянулся на свой караван. Проня радостно помахал Книжнику рукой. Знал бы Проня, куда вляпались они с караваном в этой голой степи непонятно чьего народа!

Кеннинг! Посвящённому нужно долго готовиться, чтобы научиться говорить о смерти — как о жизни, а о мече — как о цветке. О короле;— как о медном гроше, и о золоте — как о мёде... Но если в опасном и крайнем случае скажешь мимо смысла, о тебе самом станут говорить, как о корне травы. Ибо тот корень ты напитаешь своим бренным телом...

— Ты, мудрый Старец, посещал Аддубу в Царьграде? — спросил Книжник, легко запрыгивая обратно в повозку. Только в тайной школе знаний, в Аддубе, могли открыться избранным такие смертные знания.

— Нет. Я из народа Уй Тур. Я тоже — Волк. Меня учили в монастыре «Девяти лучей», что стоит...

— ... в городе Ла Хаса, на самом краю «Страны самодельно размножаемого живого мяса», — договорил Книжник. — На Тибете.

— Да. Это так.

Они надолго замолчали. Конники, что сопровождали караван, уже начали оборачиваться на повозку с круглой крышей, стараясь поймать взглядом разрешение на остановку. Старец не обращал внимания на всадников.

Караван двигался на юг, в сторону вершин Тянь-Шаня, и путь его как раз пролегал мимо древней горной гряды, уходящей на восток. Время, жара, мороз и ветер хорошо поработали над этой грядой. Книжник заметил рядом дорогу, причём колёсную или волокушную. Старец глянул в сторону той дороги, пробурчал:

— Дорога всегда кончается там, где она начиналась. Но нынче настали кривые времена. Они рождают и кривые дороги — бывает, без начала и без конца. Вот эта горная гряда, в которую ты упёр свой взгляд, называется Май Кабак... Однажды зимой с крутого склона здешней горы ветер сдул вниз отару баранов. А когда пришла весна и стало припекать солнце, то из курдюков тех мёртвых баранов потекло сало. Поэтому местные люди, пастухи, и называют эту горную гряду «Сальный склон». — Старец пристально глянул в лицо Бео Гурга.