Забегали грузчики, тела казнённых столкнули в воду Темзы, кровь на палубе срочно замыли.
Когда гурабу осел в воде до красной черты на корпусе, муаллим крикнул про немедленный отход в море, потом разрубил своим мечом причальный канат. Корабль пошёл на середину реки.
— А деньги за олово где? — рявкнул вслед кораблю перепуганный олдермен, стоя на краю пристани.
— На! — на пирс полетела стёртая медная монета.
Олдермен монету подобрал и направился сразу к королю этой части острова, чтобы тот урезонил вороватых плавщиков олова. Иначе в следующий раз в порт на Темзе могут войти сто огромных гурабу и на них будут пушки!
* * *
Великий султан Великолепной Порты Махмуд Белобородый, что в этот неурочный час принимал арабских купцов, извертелся на широком троне.
Арабы из страны Аравия — почти родные братья султана, только настоящие арабы. В чистую кровь. И приплыли они в Константинополь на трёх кораблях — мусаттах[51]. Каждый такой корабль имел в длину двести шагов да в ширину сорок, а под его палубами прятались кроме матросов двести воинов. Сопровождали три мусаттаха восемь кораблей бариджа, малых парусных, лёгких и быстрых, как волки пустыни. Они очень нравились прибрежным левантийским разбойникам и те разбойники на бариджах грабили всё побережье Срединного моря. И оттоманские селенья тоже грабили, и многажды...
— Я тебя просил, брат, — резко выговаривал великому султану Эль Му Аль Лим, самый большой начальник военного флота арабов. — Я тебя просил приглядеть, чтобы русские не торговали в наших местах!
— Я гляжу! — радостно ответил великий султан.
— А зачем ты проглядел, что русские сухим путём, через Китай, везут в Индию янтарь?
Янтарь в Индию доставляли исключительно арабы. Они много чего доставляли туда исключительно. Самое важное — железную руду из Восточной Африки. Индия знала секрет плавки железа и превращения его в сталь. Боги, видимо, оставили ей тайну способа, при котором огонь набирал нестерпимую для человека температуру. И тогда получалась сталь. Из той стали в городе Дамаске ковали несравненные клинки, могущие за один удар и безвредно для самого клинка перерубить пополам франкский меч.
А янтарь, весьма плохонький да махонький, совсем как песок пустыни, арабы добывали в Красном море. Индийские жрецы толкли тот янтарь в порошок, потом мешали со смолой дерева «ингини» и с воском, добавляя туда толчёную кору другого тайного дерева, и катали из полученной смеси тонкие палочки. Те палочки, если их поднести к огню, долго дымились и божественно пахли. И стоили очень дорого, давая храмам Будды возможность приятственно славить ароматом лёгкого дыма своего богочеловека, рождённого в цветке лотоса...
Если же русские купцы повезут в Индию настоящий янтарь, индийские храмы станут покупать только его, а потом получать от своих верующих втрое больше за каждую дымящуюся палочку.
— Да, я проглядел, что русские повезли янтарь в Индию. Поэтому завтра я пойду на Русь войной! — разгорячился великий султан.
— На русских нельзя ходить войной! — веско и очень медленно сообщил султану Эль Му Аль Лим. — Это наши братья по древней вере!
— У руссов сейчас вера в иудейского бога Христа! — зло напомнил султан главному мореходу Аравии.
— У них сначала православие, а потом всё остальное! — рыкнул Эль Му Аль Лим. — Слушай меня, дураков не слушай!
— Слушаю, многомудрый, слушаю!
— Хорошо меня слушай! Но между нами и руссами не возбраняется война купцов. Если кто из купцов, то ли рус, то ли араб, привезёт лучший товар да подороже его продаст, тот и победил! Посему янтарь у руссов можно купить, украсть, сжечь. Но силой отбирать? Аллах покарает таких разбойников!
— Я пошлю вдогонку за русскими своих людей, и они украдут их янтарь! — согласился великий султан. — Через год... нет, через шесть месяцев... весь русский янтарь будет лежать вот на этом ковре у ваших ног!
— Алла бисмилля! — сказал на то заверение главный морской араб и покинул султанский дворец.
— На всё воля Аллаха! — повторил про себя великий султан и долго неразумно глядел на шёлковый шнурок, брошенный самым главным мореходом Аравии на огромный персидский ковёр.
Петли на шнурке не виднелось, слава аллаху. Но и такой шнурок лишь одно мгновение ласкает кожу горла. Потом горло перестаёт глотать воздух...
* * *
Самый молодой из княжеских книгочеев именем Никола Моребед сказывал свой урок, расхаживая по конюшенному дому. Проня Смолянов и Бусыга Колодин смирно сидели за столом и внимали.
— Афанасий Никитин, — складно говорил Никола-книгочей, — не расчёл нового устройства мира после нашего исхода с персидских земель. Он, думаю, имел у себя древние летописные своды и даже картографии, по которым наши далёкие предки вели торговые пути. Самый главный торговый путь проходил по берегу аравийского моря прямо в Индию, когда мы жили в Вавилонии... И даже далее Индии, в страну Ас Сина, что ныне зовётся Корея...
Тут встрял Бусыга Колодин, чтобы громким Толосом хоть на три мига разбудить своего вечно сонного шурина:
— Ну и что, если Афанасий пошёл в Индию, когда мир уже изменился? Ведь не убили же его? А даже дали расторговаться!
— Афанасий Никитин, — повторил Никола Моребед, взял плётку и той плёткой огрел стол прямо рядом с мордой дремлющего Проню Смолянова. Проня сел прямо и перестал дышать, — всё делал правильно. Кроме одного. Он не учёл неписаные законы арабской торговли нонешнего времени в Индиях. А она поставлена на одном — торгует араб! Остальные — покупают!
— Так Афанасий же только покупал! — встрепенулся теперь и Проня.
— Но коня-то он продал! С коня-то он те деньги и поимел, на каковские купил драгоценные камни и разные пряности.
— Подумаешь — конь! — заспорил Проня. — Он поживёт да помрёт. Ежели бы Афанасий привёз в Индию нашу пушнину да льняные рубашки, что ткут невестам! Тогда бы — ого!
— Повторяю! — Никола Моребед для порядка ещё раз саданул плёткой по столу. — Торговать арабы запретили! Можно токмо, что покупать. И весь сказ!
* * *
Проня Смолянов оглядел обеденный стол великого князя Московского. Окромя полпива, ничего существенного на столе не стояло. Великий князь заметил прищур Прониных глаз. Мотнул головой в сторону Шуйского. Тот нешутейно полоснул Проню плёткой по спине.
— Ой! — Проня быстро сел на скамью, подальше от великого князя.
Иван московский съел миску простокваши с медовой водой, потёр чесноком горбушку ржаного хлеба, умял и её, откинулся от стола:
— Как учёба, движение есть?
— Будет, — оторвался от бараньих рёбер с кашей Никола Моребед. — Но пойдёт быстрее, ежели вот этот чурбан станет у нас магометанином.
Проня мигом соскочил с лавки, прижался к стене горницы:
— Да ни в жизнь. Хоть вешайте!
— Внешне — магометанином, — холодно проговорил Никола Моребед.
Бусыга Колодин от его голоса аж поёжился. Никола Моребед по крови был мордвин. А мордвины там, откуда вместе с ними пришли русские боевые отряды, то бишь в Вавилонии, в Шумере да в Египте, а потом и в Царьграде, они там исполняли тяготную жреческую службу — упокаивали мёртвых. Они же брали людские жертвы для Православного Бога Быка, Баала...
— Вели, чтобы московский имам ко мне к вечеру зашёл, — строго сказал Николе Иван Третий. — Я ему за будущие мусульманские уроки серебра отсыплю и дам малость красного кирпича. Он хочет придел к своей мечети пристроить, так пускай.
— А мне что прикажете? — хрипло спросил стоящий у стены Проня Смолянов.
— А ты станешь носить халат, который застегнёшь встречь солнцу, да в том халате — молитвенный коврик, — сурово пояснил Никола Моребед. — А когда будешь в Индиях, как заметишь, что тамошние мужики падают на колени на коврики, тотчас и сам падай. В ту же сторону падай, что и магометане! И бормочи ...