— Ни черта не видел. — Я поднял глаза на репортершу. — И тебя не видел.

— Да, простите. Начальство вызвало. Когда я на задании, то не распоряжаюсь собственным временем. — Теперь она уставилась на меня. — Уверены, что ничего не видели?

Я покачал головой, с бульканьем втягивая последние капли сока:

— Ничего такого, что доктор Ратледж не смог бы объяснить. Никого, с кем можно пообщаться.

— Как вам доктор Ратледж?

— Мы отлично ладили, — заверил я, — когда он не мастерил дубинку, чтобы меня отделать, а я не мочился на его технику. Но о тебе он спрашивал. Именно с тобой он предпочел бы нести это дежурство в темноте.

— Я постараюсь позвонить ему, прежде чем уеду.

— Куда?

Принцесса нервно поправила шляпку:

— Домой. Задание выполнено.

— Получила все, что хотела?

— Кажется, да. Благодаря вам.

— Ну а я нет. — Я вновь посмотрел ей в лицо. — Я никогда не получу желаемого. Того самого, мне нужного, нет на Земле. Оно там, куда мне больше не попасть. Ну не паршиво ли? И все же я прекрасно существовал, пока пару дней назад не явилась ты и снова не растормошила меня. Я не сомкнул глаз ночью и сейчас не сплю. Только и могу думать о том, что скоро опять стемнеет и увижу ли я что-нибудь на сей раз.

— Но это же чудесно. Смотрите в оба, мистер Нельсон. Вы уже видели всякое, и не в последний раз. — Девица постучала по моей руке коробочкой из-под сока. — Я в вас верю. Сначала сомневалась, потому и решилась на визит — посмотреть, сохранили ли вы веру. И теперь вижу, сохранили… по- своему.

— Нет во мне веры, — возразил я. — Слишком я для этого стар.

Принцесса встала:

— Ох, ну что за вздор! Сегодня ночью вы доказали обратное. Прочие сторонились света, но не вы, мистер Нельсон. Не вы. — Она поставила свою коробочку на ступеньку рядом с моей. — Выбросите ее, ладно? А мне пора.

И протянула руку. Ладонь была горячей и сильной. А пожатие дало мне силы подняться, заглянуть ей в глаза и сказать:

— Я все наврал. Про пса Бо, полеты на Венеру и Марс, исцеленную поясницу. Все это выдумка, видит бог, каждое слово.

И я был искренен. Да простит меня Боб Соломон, в тот миг я верил, что говорил правду.

Мисс Принцесса уставилась на меня огромными круглыми глазами, на мгновение вдруг став похожей на ребенка, которому сказали, что Санта больше не придет, никогда-никогда. Затем вновь повзрослела, шагнула ко мне с грустной улыбкой, прижала руки к нагруднику моего комбинезона и, встав на цыпочки, поцеловала меня в щеку, словно родного деда. После чего сунула что-то мне в карман и прошептала на ухо:

— На Энцеладе я слышала другое. — Она похлопала меня по карману. — Это поможет найти меня, если понадоблюсь. Но я вам не понадоблюсь. — И спустилась во двор и пошла прочь, размахивая сумочкой и бросив через плечо: — Знаете, что вам нужно, мистер Нельсон? Собака. Она ведь отличный помощник для фермера. Она будет сидеть с вами по ночам, лежать рядом, согревать. Глядите в оба. Не предугадаешь, когда появится какой-нибудь бродяга.

Она обошла куст и исчезла. Я поднял пустые коробки с Дональдом Даком, дабы чем-то занять руки, и уже собирался уйти, когда меня окликнул мужской голос:

— Мистер Бак Нельсон?

На краю подъездной дорожки, где еще пару секунд назад стояла мисс Принце… нет, мисс Рейнс, она заслужила настоящее имя, теперь нарисовался юнец в тонюсеньком галстуке и в очках с роговой оправой. Он шагнул вперед, протягивая мне руку, а другой извлекая из кармана джинсовой куртки плоский прямоугольный блокнот.

— Меня зовут Мэтт Кетчум, — представился гость. — Рад, что нашел вас, мистер Нельсон. Я репортер из Ассошиэйтед Пресс, пишу статью о выживших контактерах пятидесятых.

— Ох, да неужто опять! — воскликнул я, осмыслив его слова. — Черт, я же только что рассказал все мисс Рейнс. Она тоже из этой вашей Ассошиэйтед.

Кетчум опустил руку, недоумевающе моргая.

Я указал на подъездную дорожку:

— Ну же, ты должен был столкнуться с ней, и двух минут не прошло! Красотка в красно-черном платье и сапогах вот до сих. Мисс Рейнс, или Хейнс, или что-то вроде того.

— Мистер Нельсон, я вас не преследую. У меня нет коллег с фамилией Рейнс или Хейнс, и сюда не посылали никого, кроме меня. И я не встретил никого по дороге. Нигде поблизости не было машин, и на шоссе тоже. — Он тряхнул головой и глянул на меня с жалостью. — Вы точно не перепутали этот день с каким-нибудь другим, сэр?

— Но она же… — начал я, подняв руку к нагрудному карману, однако почему-то не стал говорить об оставленной визитке, будто удержало что-то. От ткани исходило странное тепло, словно туда раскаленный уголек сунули.

— Может, она работает на кого-то другого? Например, «Юнайтед Пресс» или «Пост-Диспатч»? Надеюсь, меня опять не обойдут с публикацией. Впрочем, ажиотаж понятен, после фильма Спилберга все как с цепи сорвались.

Повернувшись, я впервые взглянул на репортера прямо:

— Где находится Энцелад?

— Что, простите?

Я повторил вопрос, активно двигая губами, словно он глухой.

— Эм, без понятия, сэр. Я такого не знаю.

— Не сомневаюсь, — пробормотал я себе под нос. — Это один из спутников Сатурна.

Вспоминая, я поднял сжатую в кулак правую руку — вроде как Сатурн — и принялся водить вокруг нее большим пальцем левой.

— Он в той части, где кольцо становится разреженным. Тринадцатый по расстоянию от планеты. Или четырнадцатый? — Кетчум продолжал таращить глаза, и я грустно посмотрел на него и покачал головой: — Если это все, что ты знаешь, то ты не знаешь ничего, вот тебе факт.

Он прокашлялся:

— Возвращаясь к нашему разговору, мистер Нельсон, как я уже сказал, я опрашиваю всех контактеров, которых удается найти. Джорджа Ван Тессела, Орфео Анджелуччи…

— Да, да, Трумена Бетурума и прочих, — перебил я. — Она тоже со всеми говорила.

— Бетурума? — переспросил репортер и тут же полез в свой блокнот. — Вы о дорожном рабочем, который утверждал, что встретил пришельцев на вершине холма в Неваде?

— Ага, о нем самом.

Теперь Кетчум казался обеспокоенным:

— Мистер Нельсон, вы, должно быть, неверно ее поняли. Трумен Бетурум скончался в шестьдесят девятом. Он восемь лет как мертв, сэр.

Я застыл, уставившись на рододендрон, но видя перед собой красивое лицо под круглой шляпой и слыша певучий голос, звучавший так, будто его обладательница учила английский по книжкам.

Затем развернулся и зашел в дом, позволив сетчатой двери захлопнуться за спиной, но не потрудившись ее запереть.

— Мистер Нельсон?

Грудь теперь просто пылала. Я прошагал в чулан и включил свет. Вещи так и валялись на полу, где я их оставил. Я отпихнул в сторону Мэрилин и газетные вырезки и схватился за книги.

— Мистер Нельсон? — Голос приближался, двигаясь по дому, точно блуждающий огонек.

Вот она: «На борту летающей тарелки», автор Трумен Бетурум. Я перелистывал страницы, проглядывая только изображения, пока наконец не нашел ее: темные волосы, темные глаза, острый подбородок, круглая шляпа. Такой старик Трумен нарисовал капитана Ауру Рейнс, сексуальную Космическую Сестру с планеты Кларион, навещавшую его одиннадцать раз. Она являлась прямо к нему в спальню в своей узкой красно-черной униформе так часто, что миссис Бетурум ревновала и подала на развод. Я слышал, вконец одряхлев, Трумен начал нанимать таких ассистенток для разбора корреспонденции, которые внешне походили на Ауру Рейнс.

— Мистер Нельсон? — позвал юнец Кетчум от двери. — Вы как?

Я бросил книгу и встал:

— Все нормально, сынок. Ты меня извинишь? Мне кое-куда надо.

Захлопнув дверь у него перед носом, я забаррикадировал ее. книжным шкафом и достал визитку мисс Рейнс, которая уже так раскалилась, почти обжигала пальцы. На ней не было ни единого слова, лишь блестящая серебряная поверхность, точно зеркало отражавшая мое лицо… а за лицом виднелось еще что-то, что-то внутри карточки, движущееся в серебристом мраке — словно мириады звезд неслись ко мне навстречу. И пока я пялился на горячий прямоугольник в попытке что-нибудь разглядеть, мое отражение скользнуло в сторону и исчезло, и карточка стала окном, большим окном, а затем и дверью, в которую я вошел, не сделав ни шага. И кто-то там играл на скрипке, не танцевальную мелодию, нет, просто медленно и грустно скрежетал смычком по струнам, пока вокруг меня кружили звезды, а перед глазами появлялась окольцованная планета. Кольцо сначала казалось единым и плоским, но потом наклонилось, стало толще, а когда я нырнул вниз — приблизилось и разделилось на полосы, как на срезе дерева. Затем я увидел повсюду камни, нереально прекрасные, неземные, море камней так близко друг к другу, и я упал между ними, точно муравей меж обломков на гравийной дорожке, и понесся к светящейся точке. Все быстрее и быстрее, и точка все увеличивалась, расширялась и принимала грушевидную форму; рядом тянулась длинная сверкающая линия, будто шахта космического лифта или цепь, и на самом конце этой цепи луна превратилась в пылающую лампочку. Лампочку в моем чулане. Я уставился на нее, ослепленный, моргающий. Голова болела, карточка беззвучно выпала из ослабевших пальцев. Я все еще шаркал ногами по полу, словно куда-то шел, хотя скрипка уже не играла. Я вообще ничего не слышал за стуком, лаем и голосом юнца Кетчума: