Хотя Квинкс и был крупнее Гоинса, он оставался тем не менее небольшим человеком с поджарой фигурой, которая предполагала силу даже в возрасте под семьдесят. Глубоко посаженные глаза отливали серым, как воды моря. А кожа на лице имела столь темный цвет, с которым не стыдно было бы появиться и дебютанту на первом балу Верхнего уровня. Одетый в рясу, выцветшую от носки и стирок, но все еще крепкую, он носил маленький серебряный Крест Мира на шее. Его образ не вязался с земным богатством, с которым Морган обычно ассоциировал священников высшего ранга.

— А теперь я знаком с вами обоими.

— К нашему огромному взаимному удовольствию, — ответил Квинкс тоном, предполагавшим совершенно противоположное.

Гоинс резко кивнул, бросив взгляд дальше на пирс.

— Достаточно. У нас срочная миссия. Отзовите ваших людей, и можете сопровождать нас. Если вы просто должны побеседовать с доктором Абатти, сделайте это по дороге.

— Среди ваших бандитов? — В голосе Квинкса прорезалась легкая, мягкая угроза. — Я гораздо более привычен к собственной комнате и инструментам для таких бесед.

— Этот остров — моя комната, Билиус, — отрезал Гоинс. — Я был бы благодарен, если бы вы не стали удобрять его жизненными соками моих коллег.

— О, мы отказались от этих методов много поколений назад, — ответил Квинкс. — Наши инструменты более изысканы теперь. Искусство разума могущественно.

— Отзовите своих людей, или искусство разума будет бесполезно сегодня. Квинкс кивнул, затем направился вдоль пирса к двум стражам.

— Он очень энергичен для старика, — сказал Морган.

— Этот человек — острый кончик длинного клинка. Мы не боимся его, но мы отдаем должное его могуществу.

Морган размыслил минуту.

— Я слишком молод, чтобы помнить брата Люпана. Но я читал о нем.

— Вам теперь преподают историю? — спросил Гоинс удивленно.

— Не в общеобразовательных школах и даже не тогда, когда я учился на бакалавра. Но когда я работал над дипломом, мы разбирали личность Люпана на семинаре, посвященном науке, мифу и общественному сознанию. Книга о нем представляла собой манускрипт. Ее еще не отцензурировали.

Председательствующий судья фыркнул:

— Удивляюсь, что вы не сделали никаких выводов.

Священник впереди поравнялся со своими дьявольскими приспешниками. Гоинс снова коснулся руки Моргана — жест, быстро вошедший в привычку и потерявший новизну и очарование.

— Идем.

Они отправились дальше по пирсу, сопровождаемые процессией талассократов и слуг. Приближаясь к Квинксу, который был поглощен спешной беседой, Морган испытал шок, когда увидел, что в услужении у него пара белых людей: огромный грубый мужчина и женщина с жестким взглядом.

Она посмотрела на Моргана. Ее холодные, как у рептилии, глаза казались постоянно настороженными. «Опасность», — говорили они, Морган никогда не думал столкнуться с подобной угрозой в женщине.

Его способность удивляться достигла крайних пределов.

— Со странной компанией водится преподобный Квинкс, странной для священника.

— О, Латеранская церковь не обращает внимания на цвет кожи. — Голос Гоинса сочился сарказмом. — Но я не вижу объяснений для женщины, учитывая, какую роль в обществе отводит им Церковь.

Рука его опустилась, сделала несколько быстрых движений, подавая сигнал кому-то позади.

— А что с вашими людьми? — спросил Морган, указывая на тела поодаль.

— Будет расплата, — ответил Гоинс. — Очень скоро. Но не сейчас.

Священник и его слуги быстро шли вперед, так что Морган стал первым из талассократов, кто приблизился к поверженным людям. Их было четверо. Двоих, со сломанными шеями, уже объяла смертельная бледность, двое других стонали, истекая кровью.

Морган склонился посмотреть, но его оттолкнул отряд матросов, двое из которых были медиками: на их брезентовых сумках красовался символ Красного Шара.

Морган вновь выпрямился и пошел за Гоинсом.

Задыхаясь, Квинкс шагал в ногу с еретиком Абатти. Они уже поднялись высоко над деревней у доков, следуя дорогой не шире, чем козья тропка на склоне центральной горы острова. Какую бы глупость ни задумал Гоинс, Квинкс мало что мог сделать с этим. Чем ближе они подходили к вершине горы, тем ближе была спасительная любезность — или грубая сила — «Слепой Джастесс». Брат Куртс и женщина держались поблизости, прикрывая спину, но отряд Талассоправосудия, кажется, шел безоружным.

Когда он закончит с делами, ему останется лишь выстрелить из сигнального пистолета. И, может быть, организовать для доктора Абатти удобное падение со скалы.

— Преподобный, — сказал еретик.

Вежливо, но нервно.

Квинкс всю свою жизнь работал с такими намеками.

— Доктор Абатти.

И пусть катится в преисподнюю слушающая толпа, неплотно обступившая их.

Тропа впереди сузилась, став немногим шире ступни, справа поднимался крутой откос, слева зияла бездонная пропасть. К скале крепилась цепь, за которую можно было хвататься при подъеме. Почти тридцать человек прилепились к стене, словно мухи.

— Ч-чем я могу быть вам полезен?

Квинкс взял с места в карьер:

— Это сложное дело. В том, что вы, как я понимаю, даже сейчас утверждаете, замешано много историй и страстей. Я бы хотел пригласить вас озвучить свои тезисы перед Латеранской церковью, прежде чем вы вынесете их на публику.

— Я пока что не такая уж публичная персона, преподобный. — Ответ Абатти прозвучал странно печально. — Меня изгнали из Планетарного общества. А талассократы не спешат посвящать меня в свои секреты.

— Так вы говорите, что мы можем забыть об этом, не предавая огласке?

Слова медом текли с губ Квинкса.

Потом стало трудно дышать, и от страха закружилась голова, когда они карабкались вокруг скалистого выступа на склоне горы. Затем Абатти ответил:

— И меня навсегда оставят в покое, преподобный? Я видел тех людей в доке. Я знаю ваше место в иерархии.

— Вас не обманешь, — сказал Квинкс. — Если говорить прямо, вы коснулись своим телескопом вопросов, которые лучше не обсуждать. Экстернализм — не пустяковое дело.

— Так мне и сказали. — Голос Абатти чуть дрожал от гнева. — Если вы решите, что ваши головорезы должны столкнуть меня с вершины скалы, преподобный, я не смогу остановить вас. Но я не единственный астроном с телескопом на Земле. Факты всплывут наружу. Даже ваши Несотворенные не могут отрицать истины, начертанной на небесах.

— Мои Несотворенные? — Квинкс был одновременно и удивлен, и возмущен допущением, вложенным в эту фразу. — И да… Я едва ли могу запретить телескопы по всему миру. Вне зависимости от того, в чем, по-вашему, заключается истина.

Абатти остановился, повернулся к Квинксу, крепко держась за цепь, пока сосны шептали на ветру в сотне футах под ними.

— Разве вы не знаете, что я нашел?

— Нет, точно не знаю, — признал Квинкс. — И, по правде говоря, это не имеет значения. Вы стремитесь свергнуть святую истину Несотворенных и восстановить экстерналистскую ересь. Этого для меня достаточно.

— Вы обвиняете меня в церковных преступлениях, тогда как все, к чему я стремлюсь, это объективная правда!

— Двигайтесь, — крикнул один из талассократов позади них.

Абатти развернулся и поспешил по тропинке туда, где она расширялась до выступа, а затем, стоя в высокой траве, дождался священника.

Квинкс нагнал его, тяжело дыша не столько от тяжести подъема, сколько от всего разом.

— Не боитесь, что я столкну вас сам? — спросил он, бросая взгляд на склон за спиной Абатти.

— Нет. Такие люди, как вы, не сбрасывают других со скал. У вас есть слуги, чтобы делать это. Вот почему с вами этот жуткий монах и кошмарная женщина.

Абатти помедлил, явно раздумывая над следующими своим словами.

— Не так давно для таких, как я, у вас имелся высокий столб и жаркий костер.

— Святая Матерь Церковь никогда никого не сжигала, — ответил уязвленный Квинкс.

— Нет, вы всего лишь выносили приговор и позволяли светским властям привести его в исполнение. Меня учили логике, преподобный. Я знаю, кто тут несет ответственность.