И от нее мы переходили к «Жертве всех этих сюрпризов».

Эту песню Точечка написала в последние несколько дней специально для гранд-финала. «Жертва…» была трогательным обращением к кому-то навек утраченному. Ее лирическая героиня говорила с кем-то, кто угодил в ловушку безотрадного бытия, — и никакой конкретики нам не давалось. Но к кому бы она ни обращалась, становилось ясно: чтобы встретиться вновь, ей нужно вырваться за рамки жизни и ждать этого кого-то «там, на другой стороне». Речь шла о потерянной любви? О каком-то родственнике, сестре к примеру? Или это просто такая метафора абсолютной свободы? Понять наверняка сложно — слишком уж непрозрачен текст.

Начиналась песня едва ли не монотонно — после «Тернистой дороги домой» она звучала как выдох облегчения. Но мало-помалу ее сила росла.

Мы прогнали мелодию несколько раз. чтобы хорошо прочувствовать и, как всегда, украсить парой-тройкой звуковых завитушек. Потом сыграли всерьез, набело. Все прошло прекрасно — стартуя медленно, песня набирала темп и глубину, превращавшиеся в поистине ударную силу.

Точечка начала «Жертву всех этих сюрпризов» мягко. Простой шаблон — четыре ноты с незначительными вариациями. Оби обеспечил нам ненавязчивый бэкграунд, дабы сгладить монотонность, — что-то вроде легкого колокольного звона в летний день, ну или так мне послышалось. Точечка пела о жизни отщепенца, отшельника. За окнами день ли, вечер ли, ночь — уже не имеет значения, ведь ты — это ты, и ты так и живешь — в свободном своем заточении…

Она смотрела прямо на меня.

Вот и припев — она стала петь о том, что может быть там, за стенами. Небеса, луна и звезды — выйти из темницы просто.

Куплет. Темные глубокие воды.

И снова припев — смерть против тьмы.

Там, на другой стороне, буду я ждать тебя.

Она пела обо мне. Для меня. Только для меня.

Когда мы закончили, в комнате повисла тишина. Точечка все еще следила за мной. Она подошла к стене и приложила руку к разделявшему нас барьеру. И я протянул руку к ней. И почувствовал тепло.

Из-за спины донесся какой-то шум. Повернувшись, я увидел Рози — она смотрела на нас во все глаза, позабыв про свой извечный планшет.

— Она тобой манипулирует. — прошипела Рози, как только мы оказались в спальне. — Вот что она делает. Такова ее натура. Она привыкла оперировать и анализировать — и ровно тот же самый подход, что и на концертах, она испытывает сейчас на тебе.

— Не думаю…

— Ничего из того, что ты видишь в ней, не реально. У нее нет тела. Нет голоса. Она не видит своими большими глазами, не слышит своими нежными ушками. Это все — иллюзия. Она следит за тобой через набор камер и слышит тебя через микрофоны. Все, что она говорит, каждое движение, которое делает ее маленькая фигурка, предназначено для того, чтобы получить то, что она хочет.

— И что же она, по-твоему, хочет?

— Повышения производительности. Неужто ты так глуп и думаешь, что у нее к тебе любовь? О, могу представить, что творится сейчас у тебя в голове. «Так это вы зовете любовью, Джейк? Научи меня». Конечно, так ты сильнее к ней привяжешься.

— Это не имеет ничего общего с любовью.

— Я-то знаю! Я знаю ее до последнего алгоритма, до самой захудалой причинно-следственной связи.

Глядя на Рози, я понимал, как ширится разрыв между нами.

— Она пытается мне что-то сказать. Что-то до меня донести.

— Ну конечно же. Сердечная попытка налаживания романтически окрашенного контакта между вычислительной машинкой и ожиревшим комком нервных клеток.

— Нет, я не это имею в виду.

Я опустил глаза к рукам. Руки были частью меня. Рози права в одном — все, на что я реагировал, общаясь с Точечкой, задумано заранее; усредненное, отточенное… не являющееся частью ее истинного «я».

Или все же являющееся?

Имела ли моя гитара ценность отдельно от моих рук? Если весь окружающий мир для Точечки был лишь полигоном по отточке манипуляторских способностей, был ли он для нее отличен от моей гитары для меня?

— Мы сейчас будто бы строим мост между двумя странами-антагонистами, — сказал я. — У нас пока нет ничего общего, кроме моста. Но это новый опыт. Важный опыт.

— Ерунда. Все дело в настройке ее производительности. Чем она больше, тем сильнее влияет Точечка на аудиторию. Ей нужен максимальный эффект… и сейчас ее аудитория — ты, Джейк.

Ее слова вдруг разозлили меня. Я посмотрел на Рози — посмотрел прямо и здраво, без розовых очков на глазах. Так я последний раз смотрел на нее двенадцать лет назад… но двенадцать лет — большой срок. Двенадцать лет она занималась вещами, которых я не понимал. Вникала в тонкости производства думающих машин. Я понятия не имел, каков он — ее огороженный, ограниченный внутренний мир; слишком уж занят был житием в своем собственном.

— А чего хочешь ты? — спросил я.

— Дело тут совсем не во мне. Не в том, что я хочу.

— Неправда. — Я уселся в кресло и еще раз взглянул на нее прямо. — Всегда дело было только в том, что хочешь ты. Когда-то ты хотела быть со мной, спать со мной, и ты успешно работала в этом направлении. Искала способы сделать меня преданным. А вот сейчас тебе интересно, что происходит у Точечки в голове. Тебе хочется взять это и попользоваться хорошенько. Продать. Переделать. Как будто ее программы для анализа производительности не могут быть использованы политиками — ха! Как ты тогда сказала? Успех инструмента измеряется тем, насколько хорошо он справляется с задачами, на которые не был изначально рассчитан. Что ты хочешь от нее, Рози? Что она должна создать для тебя? Аудионаркотик? Песню сирены? Фоновую музыку для фильмов, которая заостряет внимание зрителя на скрытой рекламе?

— Я просто хочу вникнуть в суть ее работы!

— Что ж, спроси ее сама. Я тебе для этого не нужен.

С лица Рози схлынула краска; она явно была в ярости.

— Ты думаешь, я не пробовала? Со мной она откровенничать не станет. — Она потыкала пальцем в свой планшет. — Я на верном пути, я знаю. Надо просто прорваться через все ее препоны.

Тут я не сдержался — засмеялся в голос.

— Присутствующие при творении, равно как и сотворенные, не станут говорить с творцом. Так что придется тебе славно покопаться в ее внутренностях, чтобы найти то, что нужно. — Мысль пришла сама собой, и я ляпнул без оглядки: — Вот только Точечка умнее, чем ты думаешь. Она прячет это от тебя.

На лице Рози проступил натуральный шок. Кажется, ее озарило.

— Ну конечно. Умный ход, — затараторила она. — Размазать операции по всем своим процессорам, чтобы ни на один из них не легла ключевая задача. У нее ведь есть воля, все верно. Новейшие разработки, мать их за ногу. — Она даже хлопнула в ладоши от восторга. — Ах ты маленькая сучка.

Она потянулась к планшету, но я перехватил ее руку.

— Не здесь, — твердо сказал я. — Не у меня на глазах. Иди и препарируй ее где-нибудь в другом месте.

Рози выхватила у меня из-под руки планшет и прижала к себе. Одарив меня кратким, полным отчаяния взглядом, она выбежала из комнаты.

К тому моменту, как я проснулся, Рози уже ушла. Инсталляция все еще была внизу. Точечка по-прежнему работала.

Когда я вошел в гостиную, она сразу обратилась ко мне, будто ждала меня:

— Она отбыла.

— Понятное дело. — Я сел за стол. — Наверное, она следит за тобой удаленно?

Точечка кивнула:

— Я чувствую.

Откинувшись в кресле, я призадумался.

— Она вернется, как пить дать. Все, ради чего она трудилась, пройдет испытание огнем на субботнем концерте. И только ей известно, какие шестеренки у тебя внутри. — Я посмотрел на Точечку. — Знаешь, быть может, я навлек на тебя беду.

— Но как?

— Я догадался, что ты прячешь свою начинку от Рози. Но, прежде чем хорошенько все обдумать, я рассказал ей об этом. Она может прямо сейчас начать шерстить тебя мелким гребнем.

Точечка засмеялась.