— Никогда, — признался я.

— Интересные дела… — Она переломила сигарету посередине. — А я-то думала — это все так очевидно. Но хоть сейчас мы что-то можем делать вместе. — Она прижалась ко мне, чуть раздвинув губы для поцелуя. Струйки дыма все еще срывались с самых их краешков, делая ее похожей на дракона. — Хоть сейчас мы что-то делаем вместе… помимо того, что будем делать прямо сейчас.

Я приготовил для Рози завтрак: бекон, яйца, тосты. Каждые пару недель я ездил в Калифорнию на ферму и привозил продукты. Раз уж принял решение жить в глубинке, нет никакой нужды два часа тратить на то, чтобы ехать в город за каким-то фастфудом. Лучше питаться нормально и ценить отведенное тебе время.

— Какой у тебя план? — спросила она за чашечкой кофе.

Я вдруг почувствовал себя неуютно и с хилой улыбочкой сделал вид, что очень уж сосредоточен на процессе намазывания масла на хлеб.

— Никакого плана у меня нет. Если бы она была человеком, я бы спросил, какие чувства у нее вызывает музыка.

— Все равно спроси ее об этом.

— А она, по-твоему, умеет чувствовать?

Рози развела руками.

— Не знаю. Она умеет моделировать человеческие эмоции. Оценивать их изменения. — Рози подалась вперед. — У людей есть базовые цели: выживание, рождение себе подобных, поиск средств к существованию. И у Точечки такие цели тоже есть. Я знаю наверняка — я сама прописала их для нее. Система, которую я создала, видоизменяет сама себя. Она ищет новые решения. Ее начинка — это тысяча «интелов девять тысяч двести двадцать-s», питаемых двадцатью тысячами соединенных в сеть интеллектуализированных чипов «ай-би-эм четыре тысячи четыреста два». И все это связывается с внешним миром посредством одного из самых мощных, одного из самых продуманных аналитических механизмов из всех, что когда-либо были созданы. И даже если она выработает модель получения опыта, на который сможет ссылаться в дальнейшем, я об этом не узнаю.

Я обдумал услышанное.

— Хочешь сказать, она обладает самосознанием?

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под самосознанием.

— Я не мастер по части определений. Думал, ты и сама знаешь, о чем я.

— Ну что ж, самосознание — процесс, вытекающий из фазовой задержки зеркальных нейронов, моделирующих активные нейроны, в режиме реального времени нагруженные входной информацией сенсорного либо любого другого типа. Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. — Она улыбнулась и отпила из чашки. — Сознание — одно из таких понятий, как любовь, жажда, нежность. Мы знаем, что вещи, скрывающиеся за ними, существуют, более того, являются частью нашего жизненного опыта. Но мы понятия не имеем, что они есть на самом деле.

— Однажды я наелся какой-то дряни и «улетел». И мне привиделось, что я сам на себя со стороны смотрю. А потом — на себя, смотрящего на себя со стороны. Потом — на себя, смотрящего на себя, смотрящего на себя со стороны. Тогда, как мне показалось, я примерно понял, что представляет собой сознание.

— Хороший образ. Каждый новый создаваемый наблюдатель понижает приоритет наблюдаемого объекта на одну ступень. — Она окинула меня изучающим взором. — Не думала, что ты все еще способен меня удивить. — Повисла задумчивая пауза. — Пойми, люди чертовски умны. У млекопитающих есть только инстинкты, спаривание — у нас есть любовь. Любовь, имеющая множество прикладных векторов и выражаемая по-разному. Любовь к детям. К родителям…

— К сексуальным рабам.

Ямочки обрисовались на щеках Рози.

— Не знала, что ты считал себя моим рабом. Польщена. — Она потерлась ногой о мою ногу. — Словом, я к чему: ничто из вышеперечисленного для Точечки недоступно. Чувства? Опыт? Самосознание? Если нечто подобное и зарождается в ней, то это, надо полагать, нечто совсем иное, не то же самое, что у нас, у людей.

— А мне казалось, тебе досконально известно, что там творится в ее голове.

Рози засмеялась.

— Если бы.

— Как же так?

— Я могу отметить изменение в состоянии каждого «Интела девять тысяч двести двадцать-s». Каждого из двадцати тысяч ай-би-эмовских чипов, объединенных в систему. Все связи видны налицо — запрос, вложенный запрос, фильтр. Каждое дерево принятия решения выполняется в облачном хранилище данных. Я могу ухватить всякий метод, всякую подпрограмму, функцию, подсистему — как только она сгенерирована, как только ей присвоили имя и порядок, как только запустили в исполнение. Я могу что-либо измерить. Могу вытащить из нее терабайт-другой. Проанализировать, применив определенный подход. Но я не знаю, на что я смотрю, что именно анализирую.

— Разве ты не наблюдала за тем, что происходило, когда она писала ту песню?

— Я наблюдала за вспышками активности. Будто при томографии мозга — видно, как циркулирует кровь, но не видно, как активируется работа нейронов, в каком порядке они вообще активируются, ну и все такое прочее.

— «Неспешно бьющееся сердце» — отличная песня. Интересная с точки зрения звучания. Она не отправляет слушателя в электронную страну Нетландию[54], как другие ее песни, по крайней мере те, что я слышал. В этой песне есть глубина чувств. Мне стало это ясно уже по нотам. Откуда это все взялось, если Точечка не может чувствовать? Если у нее нет личного опыта?

— Не знаю. — Рози сложила руки перед собой. — Будь то общая модель человека или эмпирический алгоритм, разработанный ею, она управляется с тем, что имеет, достаточно умело.

Я отстранился от столешницы.

— И тебя это радует.

— Черт бы меня побрал, если нет. — Она допила кофе. — Давай-ка зажжем ее звезду.

Точечка могла работать сутки напролет, но мне требовался отдых. Несколько последующих дней захлестнули нас с головой чистейшей рутиной. Мы трудились по утрам вместе, а потом прерывались на долгий ланч. Потом снова работали — теперь уже до обеда. Ну а потом мы с Рози проводили время вместе. Как правило, в объятиях друг друга, так как ко мне потихоньку начала возвращаться память о том, кем мы с ней когда-то были.

Порой мы все трое собирались в гостиной пообедать. Я приносил стол и ставил его к активной стене, на которой Точечка создавала иллюзию его объемного продолжения, чтобы сидеть с нами. Сходным образом она создавала блюда, подобные нашим, и делала вид, что ест. Мне это нравилось, но Рози всегда начинала нервничать, когда мы с Точечкой слишком уж сильно забалтывались о нашем деле. У Точечки, увы, была довольно-таки ограниченная сфера интересов. Кажется, со временем я стал воспринимать ее своего рода гением-аутистом… и потому мне стало как никогда легко последовать совету Рози.

И я спросил:

— Ты умеешь чувствовать?

Рози от неожиданности чуть не подавилась салатом. Одной рукой выхватив планшет и оживив его экран, другой она отчаянно нашаривала чашку с чаем.

Точечка наколола на вилку немножко салата.

— Не знаю. Рози в одном неправа. Я пока не выработала хоть какую-нибудь модель переживания эмоций. Но так не пойдет. Если у меня есть эмоции, они должны быть следствием способности переживать, насчет которой я не уверена, что она у меня есть.

— Не понимаю, — произнес я, наблюдая за гипнотическим вращением вилки.

— Представь ноту. Сама по себе она ничто, точечка. Звучания у нее нет. Можешь дать ей название — до, ре, ми, но, называя что-то «до» или «ми», ты не получишь ни «до», ни «ми», пока эту самую ноту не сыграешь. Нота имеет

объем, глубину, тембр, текстуру, продолжительность — все те качества, существующие только тогда, когда нота воспроизводится и не заключена в существительные, которыми эти качества описываются. Имея много нот, можно сложить песню, но опыт песни происходит только тогда, когда качества, характеризующие песню, преобразуются в реальные величины. Когда кто-то слышит, как я пою, он переживает музыку. — Она остановилась на мгновение. — И кто же тогда я сама — нота или всего лишь ее письменный символ? Действие или представление действия? Опыт по сути своей динамичен, так что я могу испытывать что-то только тогда, когда действую. Не может быть статической модели состояния опыта; наблюдается только динамическая активность.