— Старт, — произнес я.

Ворчун, искусственный интеллект, руливший моим домом, команду понял.

Рози снова нарисовалась на стене.

— Как я уже сказала, — как ни в чем не бывало, сообщила она, — нам с тобой нужно поговорить.

— Зачем? — Мне было неведомо, спрашиваю я о причинах ее звонка или о том, почему она оставила меня.

— У меня есть хорошая работенка для тебя, доктор-песенник. Очень перспективная.

Я растерялся:

— Это что… какой-то деловой звонок?

— Полагаю, даже может вылиться в студийную работу. Ты же еще занимаешься студийной работой, не так ли, Джейк?

— Иногда. Ты теперь музыкальный агент, что ли? — Я внезапно почувствовал себя очень усталым.

— Я делаю одолжение для друга. — Она склонила голову набок. — Ну и потом, разве не это получается у тебя лучше всего? Перековывать творческий хаос в музыкальный порядок. Расценки очень вкусные.

— Нет. — Я покачал головой.

С Рози я зачастую лишался тверди под ногами, и память об этом ощущении — будто ты не поспеваешь и не понимаешь — все еще была жива.

— Послушай. — сказала она с неожиданным сочувствием в голосе. — Я знаю, сейчас у тебя не лучшие времена. Проблемы с закладной, так?

— И с оплатой счетов.

— Боже! Я бы скорее дьяволу предпочла задолжать, чем штату Калифорния. — Она глубоко вздохнула. — В общем, тебе срочно нужны деньги. Одна-единственная песня, Джейк. И все. Ты сможешь покрыть все задолженности по счетам и даже по закладной.

Я любил этот дом: два этажа, несколько спален, двадцать личных акров. От Большого Лос-Анджелеса — далеко, так что цена за все смешная, без дурных завышений. Собственное электричество, водоснабжение, канализация — я был параноиком до мозга костей, когда покупал этот дом. Двенадцать лет назад мир казался мне гораздо более неустойчивым. В прошлой жизни я не боялся сорить деньгами, жил на широкую ногу. Но это скромное гнездышко подходило мне. Кухня, ванная, несколько пустующих гостиных, рабочий кабинет с кроватью. Хорошее студийное помещение — потолки высоки, акустика великолепна, на всю восточную стену — активное пространство. Местечко тут уединенное, далекое от людских толп. В общем, дом, милый дом. Дорогой сердцу.

— Что ж, — протянул я.

— Прекрасно. Высылаю тебе контракт. Думаю, все будет круто.

— Но…

Нас уже разъединило. Мгновение спустя Ворчун сообщил, что все документы по контракту прибыли. Со вздохом я попросил его вывести их на активную стену.

Набор страниц расположился по всей длине стены на высоте моих глаз. Я прошелся вдоль, читая. «Неспешно бьющееся сердце». Одна песенка, десять страниц. Ноты. Не табулатура — настоящие музыкальные ноты. И не только вокал и кое-как набросанный гитарный аккомпанемент — все в полном объеме. На каждой странице — вокал, гитара, клавишные, бас, барабаны, а в одном пассаже даже требовался тимпан. Тимпан? Для синтезатора были прописаны все настройки, относящиеся к частоте и мощности звука. Предлагались конкретные модели и подробнейшие инструкции по их приведению к желаемому звучанию.

Интересная, однако, мелодия. Трехтактное арпеджио для четырехтактного баса. Странно. Нет, вы только попробуйте: правой рукой настучите три такта, левой — четыре, и все это — одновременно. Правой руке приходится нагонять левую каждые двенадцать тактов. Сама идея не новая, но достаточно редко реализуемая в поп-музыке. Песня, явно созданная для дивалоида[50], — протяжное глиссандо[51] восходило в ту часть звукового спектра, куда не всякая собака достанет, что уж там говорить о человеке. Безумный эксперимент, написанный богатым, но лишенным певческого таланта фанатом, которому проще доверить исполнение шедевра программе-перфекционистке, чем переписать свое творение под нужды человеческих голоса и слуха. По диапазону и общей структуре мелодии я сразу догадался, что композитор написал эту балладу в качестве своеобразного признания в любви к Точечке. Ну да, у Точечки самая большая фан-база, дивиться нечему.

Мой интерес мгновенно поостыл.

Ладно, подумал я. Написано на «Синтаккорде» или «ПроМузыке» — а такие вот профессиональные системы далеко не всякому по карману. Очень богатый фанат дивалоида. Не лишенный мании величия, я бы сказал.

Но деньги есть деньги, контракт есть контракт. Рози есть Рози.

Я понял, что прокручиваю мелодию в уме. В одной тональности, потом в другой. В ускоренном темпе, в замедленном темпе. Со сменой тональности в самой середине. Так, чтобы можно было напеть другие слова. Добавляя более агрессивную барабанную партию и сменяя гитарное сопровождение. Инвертируя припев. Проигрывая ее задом наперед. Выворачивая мелодию наизнанку.

Что ж, я пал жертвой предубеждения. Это оказалось куда лучше, чем стандартная песенка от Точечки.

Примерно в полночь я скомпоновал вещицу по полной и отправил ее Рози с накладной. Оплата пришла через час. Ворчун принял ее и разослал по банкам и счетам штата Калифорния. Деньги были не более чем кусочками программного кода, идущими на мой виртуальный счет — и столь же быстро его покидающими.

Работа выдалась куда веселее, чем я ожидал. Меня даже смутно угнетал тот факт, что я так быстро с ней разделался.

Завтра надо бы приколотить фотоэлектрическую черепицу на место. Или взяться за ум и починить сортир. Хотя кто в здравом уме по собственной воле станет чинить сортир?

Осознание того, что еще месяц меня никто из дома не выселит, умиротворяло, и я со спокойной душой отправился на боковую.

Ранним утром меня разбудил какой-то звук снизу.

Включив свет, я прислушался. Нет, кажется, ничего. Наверное, сон, подумал я и потянулся к выключателю… и тут звук повторился. Позвякивание. И чье-то бормотание.

Выскользнув из спальни, я застыл на лестнице, глядя вниз и вслушиваясь. Ага, снова. На копов рассчитывать не приходится — пока они сюда доберутся, меня уже успеют трижды разделать. В шкафчике я нарыл древнюю бейсбольную биту и, забросив ее на плечо, стал так тихо, как только мог, спускаться по ступенькам.

До моего носа донесся запах кофе и сигарет.

Рози сидела за столом перед активной стеной, с клавиатурой на коленях. На стене громоздились одно поверх другого несколько рабочих окон, но происходящее на них мне было непонятно. Позади нее, на другом столе, высилась башня из четырех вскрытых системных блоков, подключенных к портам передачи данных.

На ней был светлый костюм. А еще подвески, браслеты и кольца, нанизанные на все, что можно: пальцы, запястья, плечи. Пока она набирала, весь этот переизбыток бижутерии творил поистине колокольный звон. Даже со своего места я обонял сигаретный дым и ее особый аромат, воскресивший целую прорву воспоминаний. С тех пор как я встретил ее, меня привлекали курящие женщины. А еще она носила очки для чтения, которые — Господи, помоги мне! — делали ее невыносимо привлекательной.

Она перестала печатать и взглянула на стену. Дымок тихо закручивался в колечки и воспарял к потолку.

— Как ты сюда попала? — Я положил биту на стол и сел напротив нее.

Она щелкнула клавишей, и все рабочие окна исчезли со стены.

— Ты дал мне ключ, когда купил дом, забыл? — сказала она. — Незадолго до того последнего грандиозного тура «Безвестных».

— Двенадцать лет назад.

— И ты так и не поменял замки. — Она поднесла к губам чашку с кофе и взглянула поверх нее на меня. — О чем это говорит?

— О том, что пора менять замки. — Я почувствовал себя загнанным в угол. Надо же — угодил в собственный капкан. — Так что ты здесь делаешь? — прорычал я.

Она сняла очки.

— Моему клиенту понравилось то, что ты сделал для «Неспешно бьющегося сердца», — а тебе самому?

Разумеется, мне понравилось. Чем больше я думал о песне, тем больше мне была по душе и она сама, и результат моей работы с ней. Потому что трудиться над ней оказалось куда веселее, чем обычно. Она стала мне глотком воды в самом сердце пустыни. Что же это могло означать?