Неожиданно послышался шёпот:
— Боярин, слушай! Добрые вести. Юшка Путивль миновал. И крестик при нём.
Фёдор узнал голос Малого, сына Устима, но не вдруг понял, о каком крестике тот говорит. За стеной раздался стук, и Малой поспешно выскользнул вон.
Крестик... Фёдор вспомнил давний разговор о том, будто князь Мстиславский, приходившийся Димитрию крёстным отцом, сохранил его нательный крестик, затем при неясных обстоятельствах крест был похищен и передан Григорию Отрепьеву.
Лишь теперь Фёдор понял, какой успех это сулило Григорию Отрепьеву, ибо крестик был личным достоянием царевича. Это стало великим искушением в будущем для доверчивых людей. Каково ныне Борису? Он мог бы легко одолеть монаха-расстригу, но бессилен против природного царевича.
У Фёдора даже появилась слабая надежда, что сейчас, перед этой новой опасностью, Борис смягчит свой гнев на Романовых. Он вспомнил, что Ксения должна пойти к царице, и теперь это будет кстати. На Ксению можно надеяться. В её характере было много родственного ему самому: та же склонность к решительным и рискованным действиям, то же властолюбие.
Ксения, выполняя волю Фёдора Никитича, вновь отправилась к царице Марье Григорьевне. То ли от неуверенности в себе, то ли по чувству справедливости, она укоряла себя, что в прежнее время не обдумала, какой подход найти к царице-гордячке. Она спешила переговорить с царицей до решения боярского суда. В памяти стояли слова Фёдора, сказанные ей на Пасху, когда он просил: «Сходи к царице. Узнай, за что Борис держит нелюбие на Романовых, на весь наш род». Она же тогда заметила ему: «Зачем ты пошёл супротив Бориса? Зачем говорил, что мы близки к царской семье Фёдора? Всё это ныне ушло. Нам бы о животе своём подумать. Если дела твои с Борисом не заладятся, все наши недруги подымутся на нас». Он же, Фёдор, ответил ей: «Скажи царице Марье, что всё старое в прошлом и Романовы станут служить Борису со всей верностью. А лиха роду Годуновых Романовы никогда не желали».
То была правда. Когда случилось несчастье с братом Марьи Григорьевны Максимом, они всем домом печаловались о беде Годуновых. И позже не раз Ксения с матерью приходили к ним на праздники с подарками.
Итак, помолившись Владычице Небесной, Ксения отправилась к царице Марье. О, сколь мучительной для её своенравной и гордой натуры была эта необходимость! Унижаться перед Скуратихой, которую она прежде ни во что не ставила! Она заранее обдумывала каждое своё слово и готовилась к тому, чтобы смирить себя, но в душе не была уверена, что это удастся ей. Природа отпечатала на её лице признаки сурового нрава. Черты лица у неё были крупные: большой нос, полные щёки, крутой подбородок, огромные надменные глаза. При медленных повадках лицо её, однако, выдавало властные движения души.
Волевая натура, Ксения павой проплыла в царицыну палату. Марья Григорьевна сидела за пяльцами возле окна. Она любила вышивать. Ксения низко поклонилась ей, подумала: «Красивая и надменная», — но слова её были мягкими и ласковыми:
— Доброго здравия тебе, царица-матушка!
— И ты будь здрава, — ответила царица Марья, не отрываясь от работы. — Зачем пожаловала? — холодно осведомилась она, зная, какая беда привела к ней эту гордячку.
— Нужда моя ведома тебе, свет-царица. Пришла ныне молить тебя быть заступницей в беде нашей.
— Может быть, я и ведаю о твоей беде, но ты расскажи сама, коли пришла...
Голос был недобрым. В нём таилась издёвка. Ксения почувствовала, как лоб её покрылся потом. Она достала платок, отёрла лицо. Взор царицы Марьи был по-прежнему опущен на пяльцы, но она всё видела и была довольна.
Стараясь совладать с волнением, Ксения рассказала о злых умышлениях бояр.
— Всё в воле Божией, — сухо заметила царица, — не захочет Господь, и ни один волос не упадёт с головы... Желать зла ближнему — великий грех. Зло упадёт на твою же голову.
— Я на то и уповаю, царица-матушка, что злодеи себе самим худо сделали. А мы соблюли правду перед Господом и своим государем.
Царица бросила на неё быстрый резкий взгляд.
— Все встанем перед лицом Господа. Была правда, или не было её — решит суд Божий. Иди, Ксения, я не держу тебя более!
Марья всё же поднялась и проводила гостью до дверей. Ксения снова склонилась в низком поклоне.
— Помилосердствуй, царица-матушка! Попроси государя, дабы не пострадал невинный супруг мой, спаси от сиротства деток моих и меня, грешную!
— Все дела вершатся не царским, но Божиим судом. Государь-батюшка милостив и не держит нелюбия на злодеев своих.
Так и ушла Ксения ни с чем, как это уже было однажды. «Ужо тебе, злодейка! — в сердцах твердила себе она. — Отольются тебе мои слёзы!»
Но пока плакать приходилось ей. Не только Фёдора Никитича с братьями, но и всех его родных, в том числе и кровных родственников Ксении, взяли под стражу, будто опасных преступников. Ксения с детьми оставалась под домашним арестом. Свидеться с супругом не удалось. На подворье царила смута, всех слуг приводили к пытке, и многие приняли смерть в застенке, но о своём господине не сказали ничего дурного. От верного Устима, которого тоже приводили к пытке, Ксения узнала, сколь плачевна была участь Фёдора Никитича и его братьев и что не столь пытки были ему тяжелы, сколь невыносимое сознание утраты всего, что было дорого сердцу.
Ксения поняла, какой безотрадной была скорбь супруга, ибо он слишком надеялся на себя и свою судьбу.
Тем временем Фёдор ожидал вестей от своих верных слуг. Действительно, Устим, которого вместе с прочими дворовыми кинули в застенок, сумел проникнуть к Фёдору Никитичу и шепнуть ему:
— Боярин, тебе станут говорить, будто твои холопы давали на тебя затейные доводы о твоём злом умысле на царя. Вот те крест, твои холопы показали, что ты о царе ничего не говорил. Царёвы слуги мучили нас понапрасну.
Фёдора допрашивали бояре Туренин и Стрюцкий. Полнотелый, похожий на татарина Туренин в кафтане из пёстрой ткани жёг ему руку раскалённым железом и, когда Фёдор пошатнулся, спросил:
— Не нравится? Думал, даром обойдётся тебе злой умысел? Государю нашему Божьим милосердием, постом, молитвой Бог дал царство, а ты, изменник, хотел его достать ведовством и кореньями!
— Зла на царя я не думал и не изменял ему ни в чём!
— А брат твой для чего коренья припас?
— Отнюдь он никаких кореньев не припасал. Посягать на царя у него и на мысли не было. Царь наш правит крепко, навеки.
Недовольный результатами допроса Годунов велел быть на пытке Фёдора Никитича и другим боярам. Он знал, что многие из них осуждали опальных Романовых, чтобы о них самих не подумали, что они с ними заодно. Иные затаились в своих домах от страха и помалкивали, но когда их звали в свидетели, на допросе Фёдора Никитича они шипели на него:
— Злодей окаянный!
— Через тебя, властолюбец, вся смута!
Фёдор молчал. Он боялся новых пыток, молился: «Господи, да минует меня чаша сия».
Не добившись от Фёдора покаяния, его вновь кинули в застенок. Дух его не был сломлен, но он был ожесточён неправедной судьбой. За что же покарал их Господь? За какую ложь? Была у них жизнь, обустроенная прародителями, был мир, известный до мелочей. Его прародители испокон веков служили царям. А ныне всё порушилось по одному лишь ложному доносу. Это ли угодно твоему человеколюбию, Господи?!
Фёдор Никитич ожидал боярского приговора, но не страшился его. «Годунов слишком труслив, чтобы погубить его, но его самого погубит трусость», — думал Фёдор. Ужели в державе не найдутся силы, чтобы сбросить Ирода с неправедно захваченного трона? Царство захватил человек, не сведущий в Священном Писании. Сколько помнит Фёдор, Годунов не был прилежен к буквенному разумению. Видно, и ведать не ведает, что в книге «Второзаконие» есть остережение ему: «Жизнь твоя будет висеть перед тобою, и будешь трепетать ночью и днём и не будешь уверен в жизни твоей».
Про себя он решил, что не станет трепетать перед судом боярским. Он скажет им слова из Писания, что помнил наизусть: «Горе тем, кто мудры в своих глазах и разумны перед самими собой. Горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного! Зато как огонь съест солому и пламя истребляет сено, так истлеет корень их и цвет их разнесётся, как прах».
