Честно сказать, мне не свойственно восхищаться красотами природы, хотя за городом я очень даже часто бываю. Если не волколаков гоняю, то разбойников, а то и нежить какую-нибудь — у нас, под Ицкароном, в лесах кто только не жил в свое время, так что древних развалин и, соответственно, могил — полным-полно. Водятся у нас чудища и покрупнее: мантикоры (те, правда, больше в горах жить предпочитают), дракулиски, хвостодеры, жлобоглазы, болотобрюхи и минотавры; попадается и всякая разная нелюдь помельче. Это если не считать того, что замещения и их предвестники[100] из других миров приносят. Короче, когда на охоту выходишь — не до любований ландшафтом. Нужно полностью сосредоточиться на задаче, иначе ни вариативный фенотип, ни иммунитет к магическим воздействиям не спасут. А вот сейчас, когда мы шли к храму, в котором почти наверняка особо сильный и опасный демон запечатан в компании с Ларой Уиллис, у меня отчего-то какое-то совсем нерабочее настроение образовалось. Каждому встречному цветочку, каждой голосистой птичке радовалась. Едва ли не до эйфории. Почти как тем вечером в гномской гостинице.
Сказать точнее, вначале я в самом отвратительном настроении проснулась. Впервые после Катая взглянула на себя и осознала, кем была все эти дни, — ах, как меня скрутило в ужасе и отвращении к себе! И обидно было, и мерзко, и совестно! Ведь могло же, могло так получиться, что я стала бы демоницей навсегда, и ничто и никто не спас бы меня от этой доли. Более того, ведь я прекрасно понимала, что, там, в Катае — это ведь тоже я настоящая была. Ведь не было никого, кто залез в мою дурную голову и принялся мне свои идеи, мысли и желания внушать. Чужая вера? Да, но обвинять только ее в произошедших во мне переменах все равно, что обвинять ветер в том, что он повалил дерево с гнилой сердцевиной. Понимание этого жгло меня, и я, не опомнившись еще от пережитого, в самую форменную истерику впала. Да, я, сэр Соня эр Нурани, Истребитель Чудовищ и Защитник Людей, истерила как самая последняя невоздержанная дура. Пу чуть не развоплотила, с Лу поругалась, с Эни поцапалась. Сама себя накрутила до такого состояния, что едва трактир не разнесла! Обозлилась на весь мир и обиделась, и чем дальше — тем больше злилась и себя жалела.
И кто снова меня успокоил? Эни. Пришел, сел напротив, пригубил бренди, заглянул в глаза и стал мне рассказывать, какая я на самом деле. Я и не думала даже, что столько хорошего обо мне сказать можно. Так он это все просто и красиво рассказывал, что очень ему хотелось поверить. И я поверила. Эни убеждать умеет — у него не отнять. Я и сама не заметила, как расслабилась, как меня обида душить перестала и обозленность на все вокруг ушла.
А затем случился со мной приступ какой-то нечеловеческой радости. Сделалась я вдруг совершенно счастливой! От самых простых, от самых банальных вещей: от того, что я никого убить не хочу, от того, что на столе обильное угощение, от того, что в камине огонь жарко горит, от того что Лу поет ладно, от того, как запросто и легко мы общаемся. Даже присутствие Пу настроение мне не портило, хотя я ежеминутно, ежесекундно от него каверзы или подвоха какого-нибудь ждала. Напротив, я даже тому, что мне в полглаза за ним следить надо — даже это меня счастливой делало. Потому что мне нравилось собой быть, такой, какой я раньше была.
И сейчас нравится собой быть. Понимаю: сказать такое, все равно, что сказать — нравится дышать. Но ведь так и есть, пусть это даже глупо и странно звучит и безумием отдает. И вообще: жизнь, если разобраться, прекрасная штука! Да, всякие разные в ней неурядицы случаются, но главное — уметь довольствоваться тем, что есть. Вот сейчас, к примеру, отчего бы не радоваться? Мои органы чувств никакой опасности на километр вокруг не находят, даже за Пу — и за тем Лу вызвалась присматривать. Группу нашу Эни ведет. Тяжелый мешок Пу тащит. А я — словно на прогулке. Хорошо! Иди, сэр Соня эр Нурани, радуйся жизни, слушай птичек.
Кстати, по поводу птичек. Вот сейчас птица мимо пролетела — таких птиц я не видела никогда: небольшая, поменьше голубя или горлицы, и синяя. Я, конечно, не орнитолог, чтобы всех птиц знать, может, бывают и в нашем мире такие птицы, но отчего-то мне кажется, что Эни нас опять по иномирью тащит. Так, а сколько тут солнц? Одно. Не показатель, конечно.
— Странно тут как-то, — вдруг подал голос Пу. — Чувствуете, мастер Сувари? Пу. Неправильно тут…
А ведь прав наш песец: неправильно здесь. Так сразу и не объяснишь, что не так. Впрочем, если задуматься, то ощущения мне вполне знакомые — как перед очередным замещением. Точно! Только воздух не дрожит.
— Что ты выдумываешь? — подала голос ведьма. — Я не чувствую ничего.
— Да нет, Пу прав, — сказал Эни. — Это из-за закрученного пространства. И, собственно говоря, мы почти у цели.
Он остановился, и мы тоже, конечно, остановились. Ничего особого не было в том месте, куда мы пришли. Тот же лес-каштанник, те же деревья, та же трава, те же птицы. Ровным счетом все то же самое, только едва-едва заметной тропинки, по которой Эни нас вел, дальше нет. Но вовсе не потому, что она именно сюда вела, а потому что Эни ее перед собой прокладывать перестал.
— И где храм? — спросила Лу. — Я ничего не вижу.
— Его спрятали, — ответил Эни, рассматривая что-то, видное только ему одному. — Очень хорошо спрятали. Взяли ткань пространства, закрутили вокруг него, а потом хорошенько разгладили. Так посмотришь — и не заметишь ничего. Особый врожденный талант надо иметь, чтобы тут что-то почувствовать. Потому, ты, сядзе, и Сонечка не замечаете ничего, а Пу чует ненормальность.
— А ты? — спросила я, решив не уточнять, что я тоже ощущаю ненормальность этого места, чтобы ведьму не расстраивать.
— А я — вижу все как есть, — ответил Эни с пафосом в голосе. Точь-в-точь как тогда, в гномской гостинице утром, когда объяснял мне, как так получилось, что мы не переспали, когда оба этого хотели.
Там ведь как получилось? Нет, я вдруг с ума не сошла, и как мужчину его не полюбила. Ничего подобного! Просто мне тем вечером подумалось: вот, мучается мой замечательный мальчик, страдает. А из-за чего? Из-за меня? Или просто из-за упрямства своего глупого? Он ведь очень упрям — если в голову себе что-то вобьет, то проще гору с места подвинуть, чем его в чем-то переубедить. Так может и не надо его переубеждать-то? Не можешь поставить прямой блок — парируй. Зачем пытаться силой выбить клинок, если можно пропустить его мимо себя, подтолкнуть, направить туда, где он никакой опасности не представляет? Отчего бы мне и не пойти ему на встречу? Пусть он получит, чего желает. Пусть убедится, что цель не стоила потраченных усилий. Пусть разочаруется во мне, а разочаровавшись — уйдет. Мы очень близкие друг другу люди; любовная интрижка, конечно, несколько попортит нам отношения, но не более, чем портит их сейчас его одержимость мной. А потом, когда он переболеет расставанием, когда успокоится, мы, наконец, сможем относиться друг к другу, как должно было быть с самого начала.
Короче, я решилась. Момент, как мне показалось, самый подходящий для этого был. Во-первых, настроение такое у меня. Во-вторых, по законам жанра, принцесса должна достаться рыцарю после того, как он ее спасет. Не раньше, но и не позже — как-то нелогично, когда награда за подвиг находит героя спустя годы и десятилетия. Он меня спас, дело за мной. В-третьих, хоть я и не сторонница пьяной любви, очень мне привлекательной показалась идея в случае чего на алкогольный угар сослаться: выпила лишнего, расслабилась, плохо понимала, что происходит, пошла на поводу у инстинктов.
Только я сама себя перехитрила. Понадеялась на свой метаболизм, и он меня подвел. Мне ведь запьянеть очень непросто. Алкоголь — яд, а мой создатель позаботился, чтобы отравить меня было нельзя. Чтобы запьянеть, мне надо защиту от этанола отключить, и даже после этого я пьянею плохо — мне очень много надо выпить, чтобы какой-то эффект был. А там вначале настроение было напиться с горя, потом — отметить примирение, да еще и планы на ночь. Ну и, как это бывает, сначала пила — мало, нет эффекта. Я еще — нет результата. Еще — снова нет. А потом вдруг раз — и есть. Да еще как! Короче, в комнате у Эни я отключилась совершенно не вовремя. Если Эни верить, конечно — сама-то я не помню ничего после того, как в комнате у него оказалась. Вернее, помню смутно, обрывками: как целовались, как смеялись, как под одеялом друг о друга грелись, как Эни мне какие-то стихи читал… А утром…
