Время как будто замедлилось, я видела, как поднимается для нового удара бронзовый кулак, и на этот раз уже не надеялась увернуться от него. У меня оставался только один выход, и я, действуя скорее инстинктивно, чем по велению разума, закрыла глаза и шагнула назад, туда, где еще при первом осмотре гробницы почувствовала искривление, о котором не стала рассказывать Огнии.

Искривление пропустило меня, и я, споткнувшись и потеряв равновесие, упала почти плашмя на твердый гранитный пол и сильно ударилась затылком. Прежде чем сознание оставило меня, я почувствовала, как кто-то непроницаемо-черный проскочил надо мной в светлый дверной проход, через который я только что прошла спиной вперед. Потом свет исчез, и я вместе с ним.

Я с усилием повернулась на левый бок, а затем и на живот, уперлась локтями в пол и, медленно приподнявшись, замерла, борясь со слабостью и подкатывающей к горлу тошнотой. Саднил ушибленный затылок, расцветая тупой болью с каждым ударом сердца; все мое тело протестовало против попыток подняться, но, набравшись сил, я все-таки умудрилась сесть, а сев, принялась ощупывать себя, пытаясь понять, насколько я пострадала при падении на жесткий каменный пол. Волосы сзади оказались липкими от крови, но, ощупав голову, я пришла к выводу, что череп уцелел. Собственно, никаких более повреждений у себя я и не нашла, а общая слабость, которую я ощущала, объяснялась как раз-таки ударом головой о твердый камень. Ничего, пройдет. Бывало и похуже.

Получив представление о собственном состоянии, я попыталась определить и свое местонахождение. С этим были проблемы, и дело даже не в том, что у меня кружилась голова, — просто вокруг царила непроглядная темнота, и я не видела ровным счетом ничего. Я достала из поясного кармана огниво и чиркнула кресалом по кремню — тьма на мгновение расцвела пучком неярких искр. Хвала богине, я не ослепла, это кругом темно! Увы, со мной нет ничего, из чего можно соорудить факел, так что придется пока примириться с темнотой.

Нащупав Месяц, я сначала встала на колени, а затем выпрямилась во весь свой рост. Когда-то очень давно, еще до того, как я стала старшей жрицей, Арника учила меня ориентироваться в темноте на манер летучих мышей. Для этого надо было всего лишь прищелкнуть языком и хорошенько прислушаться к эху. И три года ежедневных тренировок. «Слух будет как у кошки, — говорила мне Арника. — Сможешь в муху из лука попасть с закрытыми глазами. Саорэты так раньше своих дочерей тренировали, а ты одной крови с ними». Не знаю, что там насчет крови — Арника в этом вопросе непререкаемый специалист, но про саорэтов среди своих предков я слыхом не слыхивала, — однако муху налету я сбивать стрелой научилась. На слух. И расстояние до стены по эху от щелчка языком определять. Эхо мне и рассказало, что нахожусь я в центре небольшой — шагов по семь в ширину и длину — комнаты, и что отсюда только один выход, который ведет в какой-то длинный неширокий коридор. Идти этой дорогой мне не хотелось: я хорошо помнила, что говорила Огния о предназначении темницы, и встречаться с ее обитателем желания не испытывала никакого. Потому я медленно обошла комнату по периметру, отыскивая искажение, через которое сюда попала. И тут меня ждал неприятный сюрприз. Искажение-то нашлось — как раз напротив коридора; я хорошо чувствовала его, но сколько я не стреляла своими мысленными стрелами, а затем и стрелами настоящими, нащупать проход через него у меня не получалось: стрелы летели так, словно никакого искажения не было. Но я ведь как-то сюда попала!

Час, если не больше, я потратила на то, чтобы убедиться: выход мне не откроется. Стреляла, собирала стрелы, снова стреляла. Потом мой рассудок помутился: я стала бросаться на искажение, пытаясь своим телом продавить его, но встречала только твердую гранитную стену. Наконец, отчаявшись, я сползла спиной по стене и, обняв колени, замерла, слушая, как колотится в груди мое сердце. Этот стук постепенно успокоил меня, изгнав прочь остервенение и ярость. Придя окончательно в себя, и обдумав сложившуюся ситуацию, я поднялась на ноги и, наложив на тетиву серебряную стрелу, медленно пошла по коридору, «прощелкивая» себе дорогу.

Коридор оказался неожиданно длинным: сразу я не сообразила считать шаги, а когда спохватилась, то прошло уже минуты три. При этом, отправляя щелчок вперед, я до сих пор не слышала ответного эха, что говорило о том, что впереди нет ничего, кроме, конечно, самого коридора. Наверное, стоило удивиться: снаружи темница выглядела небольшой, а коридор был ровный, без уклона вниз. То есть внутри пространства было много больше, чем можно было ожидать. Но события этого дня, кажется, разучили меня удивляться. И все же удивиться мне пришлось, когда я случайно оглянулась назад и увидела, что в том направлении, откуда я пришла, темнота не такая плотная, как впереди. Будто там находился какой-то далекий источник света.

Я остановилась и задумалась. Я могла пройти мимо какой-то лампы или светового колодца и не заметить их, только если они в тот момент не давали света, или… Холодный пот вдруг покрыл мою спину. А если это открылся тот проход, через который я попала сюда? Что если он закроется до того, как я вернусь к нему?

Я рванула с места, наплевав на опасность споткнуться о какую-нибудь неровность на полу. Никогда прежде я не бегала так быстро. Успеть, успеть до того, как закроется выход! В том, что это может случиться, я отчего-то ни секунды не сомневалась. Быстрее, еще быстрее! Когда впереди неясное светлое пятно приняло очертание светлого прямоугольника, я, издав радостный вопль, утроила усилия. Еще немного, еще чуть-чуть. Да! Да!!!

Темный коридор остался позади, я почти что выпрыгнула из него, все свои силы вложив в этот рывок. Выпрыгнула и остановилась как вкопанная. Не на поляне я оказалась, как ожидала. Я и вовсе не покинула темницы. Вместо этого я очутилась в большом полутемном зале, полным каких-то странных застывших фигур. Их тут были сотни, если не тысячи; они стояли рядами, выстроившись слева и справа от прохода, который вел к двум большим черным саркофагам, разместившимся у противоположной стены. Впрочем, саркофаги я вначале и не заметила — настолько эти фигуры в первый момент завладели моим вниманием.

Они стояли спиной ко мне — молодые и старые, длинноволосые и лысые, долговязые и невысокие, худощавые и полные, одетые на один манер: в кожаные, до колен, юбки с нашитыми бронзовыми кольцами, в чешуйчатые стальные панцири поверх плотных шерстяных курток, в округлые высокие шапки, сплетенные из полос толстой кожи. Обувь тоже была одинаковой: деревянные высокие сандалии на кожаных завязках поверх толстых шерстяных чулков. А вот оружие, которое они сжимали в руках, отличалось некоторым разнообразием: кривые мечи-хопеши, короткие луки из рогов степного тура, длинные, с широкими наконечниками, копья, тяжелые топоры с изогнутыми лезвиями, палицы, усиленные клыками крупных кошек и степных вепрей. Целое войско несло свой караул в этой комнате, и в первый момент мне почудилось, что войско это живое. Лишь внимательнее присмотревшись к вооруженным фигурам, я поняла, что ошиблась: это были всего лишь статуи, очень искусно выполненные из керамики. Кто бы не ваял эти фигуры, он был великим мастером — каждая статуя имела уникальную внешность, а лица были выполнены так тщательно, будто лепили не простых солдат, а, как минимум, членов императорской семьи, причем при дворе этого императора в искусстве ценился реализм.

Помещение, в котором я оказалась, освещено было донельзя худо — в лунную ночь бывает больше света. При этом ни ламп, ни факелов, ни каких-то других светильников тут вовсе не было, а светился, кажется, сам потолок, давая света ровно столько, сколько надо, чтобы не споткнуться о ногу одной из статуй. Впрочем, после непроницаемо черного коридора я и этому освещению была рада: читать тут, кажется, нечего, а убранство зала оно худо-бедно осмотреть позволяло. Противоположного конца комнаты я при таком скудном освещении почти что не видела — метров шестьдесят, если не больше, отделяло меня от дальней стены, что касается боковых стен, то они находились метрах в десяти от меня. Керамическое войско занимало лишь половину помещения от неширокого входа до середины зала, оставляя свободной площадку перед саркофагами, подходить к которым я не торопилась, хорошо помня слова Огнии о том, кто должен находиться в этой гробнице. Тем более что у левого саркофага крышка была сброшена на пол и расколота, а значит где-то здесь мог быть и тот, для кого этот саркофаг предназначен.