Он поднялся со своего места, давая понять, что наш разговор окончен. Через четверть часа лошадь мастера Квуна увозила его в Няйнян.

Мой меч описал широкую дугу и улетел в траву, я инстинктивно отпрянул назад и пригнулся. Сверкающая сталь просвистела над головой, я упал на правый бок и кувыркнулся вправо, потом еще раз и еще раз, стараясь разорвать дистанцию. Конечно, из этой затеи ничего не вышло, и когда моя рука схватилась за рукоять меча, на нее сверху наступила нога в высоком кожаном сапоге. Я поднял голову, чтобы посмотреть в лицо противнику или, вернее будет сказать, противнице; мы встретились взглядами, и в этот момент острие ее меча больно царапнуло меня под подбородком.

— Пять-ноль, — сказала Сонечка, отчего-то не спеша убирать Хрисаору от моего горла.

— Я делаю успехи, — ответил я ей. — В этот раз я смог простоять против тебя больше минуты.

Сонечка усмехнулась. Мы оба понимали, что я лукавил. В реальном бою она убила бы меня с третьего удара максимум. С другой стороны, у меня голова на плечах, в том числе, и для того, чтобы не оказаться в реальном бою.

— Ты жив только потому, что я знаю тебя с рождения, — заявила мне химера.

Произнесено это было таким тоном, будто Сонечке было крайне досадно, что из-за нашего долгого знакомства она вынуждена оставить меня в живых, вместо того, чтобы избавить мир от такого неумехи, как я.

— Не так-то и много людей, которые способны победить тебя в поединке, — решил подольститься к химере я. — Отец, Крис…

— Чайфанг, — с неожиданной для меня злостью произнесла Сонечка, резко развернулась и пошла к реке, на ходу засовывая Хрисаору в ножны.

Это что-то новенькое. Прежде Сонечка так эмоционально не реагировала на свои неудачи. Ее с детства учили самоконтролю, она в этом любому магу сто очков форы даст.

Вообще, в последние дни мне моя химерочка решительно не нравилась. Она стала какой-то задумчивой, ее губы постоянно кривились в непонятной мне усмешке, а во взгляде появилась не свойственная ей прежде жесткость. Она избегала чьего бы то ни было общества, даже моего, часами просиживая у себя в комнате или где-нибудь на берегу местной речушки. Первой она более не заговаривала, а когда я, она, Лу Ай Лей и, иногда, мастер Квун, собирались вместе за трапезой, то в общей беседе участия не принимала, да и, кажется, не прислушивалась к тому, о чем мы говорили. Если ее кто-то о чем-то спрашивал, отвечала скупо и с явным раздражением. Мастер Квун и ведьма такое поведение химеры списывали на варварское воспитание и особо ему не удивлялись, но я-то прекрасно видел, что с моей Сонечкой творится что-то не то.

Вначале я было подумал, что она играет плохую девочку специально для меня, чтобы я понял, что она совсем не такая, какой я ее представлял. Однако эту мысль я отбросил прочь. Я вполне отдавал себе отчет, что она отчасти права, говоря о том, что мое представление о ней искажено впечатлениями детства, и что она не такая, какой я рисую ее в своем воображении. Но говорить о том, что я ее совсем не знаю — значит сильно погрешить против истины. Пусть я ее в чем-то и идеализирую, но уж не до такой степени, чтобы произошедшую в ней перемену можно было объяснить только тем, что она дала мне узнать себя получше. И уж, тем более, я не верил, что моя честная Сонечка станет притворяться плохой ради того, чтобы я от нее отстал.

Немного пофехтовать было моей идеей. Предложил я это, в первую очередь, от скуки — заняться в загородном имении мастера Квуна было решительно нечем: книг на понятных мне языках хозяин тут не держал, рыбной ловли я не любитель, а местная флора была полностью мною изучена в первые три дня нашего здесь пребывания и найдена не слишком интересной. Разве что я отыскал неизвестную мне ранее разновидность женьшеня — с голубоватыми мелкими цветками. Полдня провозился, чтобы собрать семена — время для сбора было неподходящим, пришлось ускорять природные процессы с помощью моего магического таланта, который, кажется, для таких вещей и предназначен. Во всяком случае, кроме подобного рода фокусов, серьезно помогающих мне в садоводстве — увлечении, которое чуть не стало моей профессией, — я не умею почти что ничего. Даже свечу зажечь не могу. Конечно, я еще с Дорогой и тенями неплохо управляюсь, но мне кажется, эти таланты не вполне магические.

Вернемся к фехтованию. Раньше подобного рода упражнения доставляли Сонечке некоторое удовольствие, хотя, конечно, никакой практической пользы от наших поединков для ее мастерства и быть не могло — слишком разные у нас в этом плане весовые категории. Сонечка вначале даже слегка обрадовалась моему предложению, во всяком случае, она не стала отказываться, да и скривилась менее обычного. Однако этот поединок разительно отличался от тех, какими мы развлекали себя по вечерам на Обочине, когда ехали в Катай.

Что изменилось? Раньше наши стычки происходили по примерно одному сценарию: вначале Сонечка позволяла мне атаковать ее, лишь защищаясь от моих ударов и давая мне возможность проявить некоторую инициативу. Грубых ошибок она, конечно, не прощала, но некоторую иллюзию того, что я могу с ней потягаться, я получал. При благоприятных обстоятельствах я мог даже провернуть какой-нибудь хитрый трюк и показать, что я чего-то реально стою. Далее игры заканчивались — Сонечка постепенно поднимала планку, переходя от обороны к нападению, и перехватывала инициативу. Спустя некоторое время я выдыхался, если еще раньше не пропускал один из ее ударов, после чего следовала короткая передышка, и мы начинали новый раунд, как правило, короче предыдущего.

В этот раз ничего похожего не было. Я атаковал — мои атаки отбивали и тут же атаковали меня. Нельзя сказать, чтобы Сонечка не сдерживала себя — я все еще жив. Но никакой игры, никакого намека на иллюзию возможной победы. Ее удары были быстрыми, жесткими, и, пожалуй, их вполне можно назвать злыми. Со мной не церемонились: я вволю повалялся на траве, в третьем раунде мне разбили нос яблоком Хрисаоры — спасибо, что без перелома обошлось, в четвертом я остался без доброй пряди волос, а чем закончился пятый раунд, вы уже знаете.

Я подхватил свой клинок и поспешил за Сонечкой. Шла она быстро, и у меня получилось нагнать ее только у самой кромки воды. Подошел сзади и обнял за плечи, которые были напряжены до такой степени, что казались каменными. Она тут же сбросила мои объятья коротким раздраженным движением. А я, между прочим, обнимал ее без всякой задней мысли — как друг или как брат, каким она любит представлять меня.

— Ну чего ты злишься? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более успокаивающе. — Я ведь тебе помочь хочу.

— Я не злюсь, — ответила она раздраженно. — Со мной все в порядке, и ни в чьей помощи я не нуждаюсь.

— Злишься, — сказал я. — Ты сама не своя после того поединка и злишься на себя, потому что тебя чуть не уделали. То есть это ты так думаешь. Я это по-другому вижу: ваша схватка прервалась до того, как определился победитель, и еще реально неизвестно, чем все это закончилось бы. А если смотреть по чистому результату, то победа осталась за нами: мы спасли Лу, не получив даже царапины.

Она усмехнулась и принялась рассматривать ногти на своей левой руке.

— Если все дело только в этом…

— Не только! — резко оборвала она меня. — Не только, Эни!

— А что еще не так? — спросил я.

— Все! Все не так! Все неправильно! — почти закричала химера, минутой раньше утверждавшая, что с ней все в порядке.

— Неправильно?

— Все здесь неправильно, — уже гораздо тише ответила она. — Я чувствую себя… странно. Будто я — не я. Со мной что-то происходит здесь, Эни. Что-то нехорошее.

А то я не вижу!

— Что? — спросил я.

— Меня все раздражает, все злит. Мы тут уже четвертый день, и меня все достало! Ты с твоим детским вниманием, эта соплячка Лей с ее досужим любопытством и желанием услужить, Квун с его приторной вежливостью. То, что мы прячемся от толпы фанатиков, решивших, что они знают, как все должны жить. То, что мы сидим без дела. То, что мы зависим от этого трусливого чинуши-катайца, который и не собирается поторапливаться с поисками рухляди своего наставника.