— Пожалуй. Значит, совесть вас не мучает?

— Нет, — усмехаясь, покачал головой Михайлов.

— А сами бы вы, какой режим установили?

— Я?! — Михайлов удивился такому вопросу.

— Да.

— Я уже вышел из этого возраста.

— Ну, а всё-таки? — настаивал Валера.

— Я в этом не силён, — задумчиво сказал Михайлов, — но, наверное, такой, чтобы все жили счастливо. Чтобы не было границ. Не было политиков, которые разжигают войны, обкрадывают свой народ; национальные распри. Чтобы все люди, наконец-то, смогли просто жить. Спокойно работать, заниматься своими делами, никого не боясь и не опасаясь. К сожалению, это невозможно.

— Почему? — спросил Валера, внимательно выслушав своего зама.

— Почему… За тысячи лет люди испробовали всевозможные режимы правления — и насильно, и добровольно. И за столько веков так ни к чему и не смогли прийти. Так что, как бы ни старались разные там диктаторы облагодетельствовать человечество, ничего хорошего из этого не получится.

— У них не получилось, — возразил Валера, — потому что они думали только о себе. Но ведь к власти может прийти такой человек, который будет думать и о других.

— Валера!.. — мягко улыбнулся Михайлов. — Если бы так было, мы бы уже давно коммунизм построили! Не так всё просто. Все диктаторы, даже Гитлер, хотели осчастливить свой народ, но что из этого вышло? Каким бы ни был человек хорошим, из каких бы благородных порывов он ни действовал — со временем ему ударяет власть в голову, и он начинает забывать, к чему стремился. Кроме того, дело не во внешней силе, устранив которую можно сделать людей счастливыми. Дело в самих людях. Скажи, что мешало нам за семьдесят лет построить коммунизм? Ничего. Люди сами не захотели. Все хотят быть счастливыми, но за счёт других. Вот и вся мораль. Ещё Екатерина Вторая заметила, что не реформами и законами нужно улучшать жизнь в обществе, а воспитанием. Только таким образом. Когда все начнут уважать друг друга, станут любить других, как самих себя, — вот тогда и наступит эпоха всеобщего счастья. Но беда в том, что каждый хочет, чтобы его любили и уважали, но вот поступать так сам, по отношению к другим, не хочет! И ни какими указами это не изменишь.

Для Валеры это был оглушительный удар. Михайлов выбил у него из-под ног опору. То, ради чего всё было затеяно, теряло смысл. Необходимо срочно либо восстановить позиции, либо найти новое направление, иначе весь колосс, построенный им за эти годы, мог рухнуть.

— Неужели всё так плохо? — спросил он с надеждой.

Михайлов улыбнулся.

— Нет, — сказал он, усмехаясь, — всё гораздо хуже.

— Не политики, враги человека, — продолжил Михайлов, — не религия, не коммунизм, не капитализм, а косность и тупость. А с ними бороться очень и очень трудно. Танки здесь не помогут. Их не застрелишь, и не отравишь. Это война личная. Каждый должен "убить дракона" внутри себя. Иначе — никак.

Валера лихорадочно искал какой-либо аргумент, чтобы возразить, но ничего не мог придумать.

— По-твоему, получается, — пылко сказал он, — что власть вообще бессильна!

— Нет, почему. Власть может заставить всех стать счастливыми, и временами это у неё очень хорошо получается. Вот только люди этого не ценят, они прилагают все усилия, чтобы вновь стать несчастными, — Михайлов сказал это усмехаясь.

— Всё-равно, я не согласен с тобой. Ты сводишь роль государства до нуля. Ты ещё скажи, что не власть управляет народом, а народ властью!

— В каком-то смысле так оно и есть, — возразил Виктор. — Всякий народ имеет лишь то правительство, которое может управлять им — это аксиома. С этим трудно поспорить. Но отсюда же вывод — мы до сих пор можем иметь лишь диктаторов во главе государства. Мы даже мечтаем о "железной руке". Лишь тиран может нас заставить измениться, и вопреки своему желанию стать лучше. Ты вспомни — при всякой революции вспыхивают беспорядки. Начинают всё без разбора громить, но лишь появится на сцене Хозяин, так сразу все успокаиваются, вспоминают о законах, правах. Разве нет? Мы до сих пор нуждаемся в надсмотрщике, который бы следил за нами и в нужный момент бил по рукам. Без него, такого надсмотрщика, мы почему-то разом превращаемся в баранов. Вот что печально.

По хрустящему искрящемуся снегу двое лыжников на широких охотничьих лыжах пробираются между пушистых елей. Неожиданно перед ними возникает забор из колючей проволоки.

— Может не надо? — спрашивает, останавливаясь, молодой мужчина у своего старшего товарища.

— Надо, — решительно говорит он, — Пусть скажут, что они тут делают. Пошли.

Он первым направляется вдоль забора, прокладывая путь.

— Смотри! — испуганно восклицает молодой лыжник, когда они прошли сотню метров вдоль забора.

С другой стороны забора уже спешили люди, в белых маскхалатах, с автоматами.

— Стой, стрелять буду! — кричит один из них.

"И ведь, действительно, застрелит" — думают путники, останавливаясь.

— Руки за голову, не двигаться! — приказывает пограничник, направляя автомат сквозь "колючку" на незваных гостей.

Ещё человек пять подходят к ограждению. Двое солдат приподнимают проволоку, третий проползает под ней.

— Попытаетесь сбежать, — строго предупреждает взводный наряда, — пристрелим. А теперь, отвечайте на мои вопросы. Кто такие? Что здесь делаете?

— А вы, кто такие?! — начинает возмущаться старший из лыжников. — Мы — лесники. Это — наше хозяйство, мы работаем здесь. А вот, что вы здесь делаете, на нашей территории, без согласования с нами?! Очень хочется услышать ваши объяснения! На каком основании вы тут устроились?!

Такая контратака несколько обескуражила пограничников.

— Заткнись! — грубо прерывает лесника взводный. — Обыскать их!

После чего начинает вызывать кого-то по рации:

— База, это группа четыре. Мы взяли двоих, штатских. Называют себя лесниками, оружия нет. Что делать?

— Проверьте документы, — приказывает рация.

В результате обыска документы находятся, взводный передаёт их содержание по рации.

— Ждите, — приказывает Мурашкевич, а сам поднимает трубку спутникового телефона. — Сотый? Плохие новости…

Пока длятся переговоры, и разведка выясняет личности задержанных, пограничники, расположившись возле забора из колючей проволоки, держат "туристов" под дулами автоматов.

— Ладно, — говорит рация взводного, — гоните их в шею. И скажите им…

— Вот что, мужики, — говорит взводный, — Валите отсюда, по добру, по здорову. И помалкивайте о том, что видели, если не хотите неприятностей. Сами понимаете, наша часть секретная, и если начнёте болтать везде об этом, то ФСБ с вами быстро разберётся. У нас шутить не любят. Запомните это.

— Привет, Лёня, — сказал Валера, встретившись с Волковым в джунглях Амазонки.

— Привет, привет…

— Ну, как жизнь?

— Да, что… Жив, здоров, лежу в больнице; сыт по горло…

— А что так?

— А-а… Вчера печененкой отравился. Из-за тебя, между прочим. Хотел настроение себе поднять, загнал меня в самую глушь… Сижу тут…

— Фу, Лёлик! Как ты мог?! Я, как раз, хотел тебе новую работу предложить…

— Опять "яму" рыть?!

— Нет, на этот раз другое.

— Что ты можешь мне предложить?

— Как с тобой серьёзно разговаривать, если ты — "не в состоянии".

— Это я-то?! Да ты не видел меня, когда я бываю "не в состоянии"! Это — так, ноль целых, ноль десятых. Можешь смело выкладывать. Что у тебя там?

— Там, у меня, большая, серьёзная работа, которая потребует от тебя максимум "интеллектуальных способностей". Сможешь ли ты? Оправдаешь ли ты "столь высокое доверие"?

— Да я страной управлять могу… И не одной…

— Ну что ж, это меня радует. Однако, задача будет не простая.

— Слушаю тебя внимательно.