Случилось это в разгар лета: дни были теплые, но вечера уже наступали рано. В нашем отеле остановилась приехавшая из Мюрдала незнакомая дама. Она, судя по ее брошенным вскользь словам, жила с мужем где-то на западном побережье. Одета — скорее броско, чем аристократично. Возраст оценить трудно: ей могло бы быть и тридцать пять, и сорок пять. Дама отличалась живым умом. За столом доктор Сен-Мишель был любезен как никогда. Он уже воспламенился. Спрашивал то одно, то другое. И узнал, что гостья здесь проездом — по пути в Лердал. Там она собирается дождаться мужа, который должен прибыть пароходом из Бергена. Она сама — поскольку ее время не так ограничено, как у него, — выбрала кружной путь через Осло. Этой ночью она намерена покинуть Ванген.
Доктор Сен-Мишель тотчас предложил ей воспользоваться вместо парохода принадлежащей ему моторной лодкой. Он, мол, отплывает вскоре после полудня. К вечеру они будут в Лердале. Для нее такая поездка окажется полной незабываемых впечатлений — в отличие от ночного плавания на пароходе.
Дама не отклонила эту идею, но высказала свои опасения: дескать, ее друг и партнер по браку определенно приедет в Лердал к полудню следующего дня и будет очень огорчен, если не найдет ее там. Он слишком чувствителен, сказала она двусмысленно.
Доктор Сен-Мишель успокоил ее с помощью многих хороших слов. Скуур после полуденной трапезы получил приказ держать лодку в готовности. В лавке прикупили кое-какие запасы. Стина упаковала корзину для пикника. Чемоданы прекрасной гостьи отнесли вниз к причалу. Путешественникам предстояло провести вместе великолепный погожий день. Скуур поднял флаг.
Смеющийся Элленд опять стоял на крыльце, уже когда моторная лодка отчалила, потирал руки и возвещал: «Доктор сегодня торопится. Он должен показать даме наш фьорд. У него слабость к женщинам».
Насколько многообещающе эта поездка началась, настолько же унизительным было ее продолжение. Уже вскоре за Бейтеленом — пока доктор и его спутница любовались великолепием лишенных растительности крутых гор, обрамляющих разветвление фьорда, — мотор отказал. Короткий щелчок в выхлопной трубе… и машина остановилась. Все попытки вновь запустить ее ни к чему не привели. Скуур, впрочем, довольно быстро сдался. Сказал, что он, мол, старый человек и не может крутить тяжелый маховик, как если бы это была ручка шарманки. Доктор Сен-Мишель доработался до того, что на ладонях у него появились большие пузыри. Но толку от его усилий было так же мало, как от бессмысленных советов Скуура. Пришлось смириться с неизбежностью. Сколько-то времени они еще подождали, не принимая никакого решения, — в надежде, что машина все же одумается. Подрегулировали механизм, проверили подачу горючего, снова разогрели запальные головки. Наконец врач еще раз покрутил пусковую ручку. Но мотор оставался мертвым. Проходили часы. Сгустились сумерки. Чужая жена неизвестного мужчины начала беспокоиться. Ее опасения принудили доктора Сен-Мишеля в ускоренном порядке принять какие-то меры. Он дал Скууру весло, сам взял второе и объяснил старику, что, хоть лодка моторная, но к берегу они будут грести. Скуура такая идея не вдохновила; однако хозяин к его возражениям не прислушался, и шкиперу пришлось подчиниться. С молчаливым рвением доктор трудился впереди, стоя рядом с каютой; Скуур — хоть и против воли, но усердно — делал то же самое на корме. Доктор Сен-Мишель сказал что-то старому шкиперу. Но в тот вечер старик был еще более глухим, чем обычно. Доктор громко окликнул Скуура. Теперь шкипер понял, что от него чего-то хотят, и бросил весло. Когда он приблизился к говорящему рту доктора Сен-Мишеля, того вдруг охватил страх перед злым роком. Доктор крикнул:
— Скуур, весло… Скуур!
Они оба бросились на корму. И как раз застали момент, когда и ручка весла плюхнулась в воду. Лодка медленно удалялась от глупой деревяшки, канувшей в темные воды фьорда и в темную ночь. И опять дело дошло до того, что доктору захотелось совершить убийство. Он принялся бранить старика. Скуур же только повторял:
— Доктор, вы сами меня позвали.
Теперь доктору ничего другого не оставалось, кроме как доказать, что он в самом деле рыцарь. Скуур ведь наотрез отказался галанить тяжелую моторку, работая единственным веслом. Да он и не справился бы. Доктор Сен-Мишель осуществил почти невозможное. У него в буквальном смысле сошла кожа с ладоней. В серых предрассветных сумерках лодка наконец причалила к берегу поблизости от устья какого-то ручья. Доктор совершенно обессилел… Еще прежде, ночью, в каюте был исполнен смехотворный ритуал. По мере того как пролетали часы, все отчетливее ощущалась потребность освежиться, чтобы усталость и нетерпение не взяли верх. На борту имелся кофе — немолотые зерна; но кофемолка отсутствовала. Тем не менее доктор Сен-Мишель взялся приготовить хороший кофе. Он разбивал молотком каждое отдельное зерно. Чужая дама казалась немного озадаченной, тем более что лицо доктора при этом светилось радостью. — Скуур позже пространно описал всю сцену: как доктор, с веселым лицом и израненными руками, вооружившись молотком, крушил кофейные зерна. Коричневая пыль покрывала столешницу и пол, маленькие зерна разлетались во все стороны, попадая даже в глотку заезжей дамы. — Скуур смеялся. Все смеялись над доктором. И передразнивали его движения, когда он разбивал кофейные зерна.
Когда они добрались до берега, доктору еще предстояло совершить утомительное путешествие к поселку, расположенному на северо-западном склоне Блоскавла. (Название этого поселка я забыл или никогда не знал.) В конце концов ему удалось разыскать и вытащить из постелей четырех парней, работающих лодочниками. Вместе с доктором они спустились с горы, выволокли из сарая лодку и столкнули ее в воду. Подплыли к месту, где была пришвартована моторка, где их терпеливо ждал старый Скуур и нетерпеливо — чужая дама. Лодочники взяли посудину доктора на буксир. Остальные трое вернулись на моторную лодку.
Теперь и дама сумела сообразить, что вперед они продвигаются очень медленно, что ее драгоценный супруг в Лердале — около полудня — напрасно будет высматривать свою законную половину. Она уже жалела, что пустилась в эту невинную авантюру, которая наверняка будет истолкована не в ее пользу. Она ожесточилась против доктора Сен-Мишеля. На все попытки развеселить ее отвечала сердитым молчанием. Извинения же и оправдания отметала оскорбительным взмахом руки. Скуур радовался. Говорил, что лучше бы их взял на буксир пароход; да только доктору захотелось поупражняться в гребле, а теперь, мол, уже поздно жалеть.
«Доктору захотелось поупражняться в гребле. Доктор поупражнялся в гребле. В кои-то веки и ему довелось поупражняться с веслом. В результате этих упражнений он стер себе с ладоней всю кожу. Доктор ведь не принимает ничьих советов. Если ему приспичило погрести, значит, он будет грести… Я-то видел, как мимо нас проплывал пароход; а вот доктор этого не видел: он греб. Ну, может, он в тот момент как раз разбивал кофейные зерна. В каюте, наедине с женщиной. И к тому же он в нее сильно втюрился. Так что я не решился ему помешать. И просто наблюдал, как пароход проплывает мимо». Примерно такие вещи рассказывал Скуур впоследствии.
Когда через два-три часа путешественники оказались в Согне-фьорде, лодочники вытащили весла из воды и стали кричать что-то обитателям моторной лодки. Они, оказывается, договорились, какой оплаты потребуют. И сочли разумным высказать свое требование на полпути, после чего, по возможности, сразу получить деньги. Кроме того, они уже истомились от жажды и голода… Изрыгнув сколько-то проклятий, доктор Сен-Мишель стал рыться в своем бумажнике. И действительно обнаружил там стокроновую купюру. Он протянул ее — вместе с остатками пикника — людям в лодке, которая теперь качалась на волнах под бортом невезучей посудины. Скуур сказал, что тоже попробует добыть с помощью молотка кофейной муки и приготовит для лодочников напиток. Но доктор Сен-Мишель и слышать такого не хотел: мол, эти вымогатели обойдутся водичкой.
