— Ты бы не забирал у меня епархию, брате. Совсем тоща переяславская казна, не знаю как воев оружить. А Митрофан твой, и без того богат.
— Не прибедняйся, Ярослав, и твои сундуки не меряны. А богатству не завидуй, оно от смерти не избавит.
— Не скажи, брате. Богатого, хоть дурака, но почитают. И не токмо. У рака мощь в клешне, а у богатого в мошне. А как моему княжеству сильным быть, когда ты у меня треть земель отсекаешь. Негоже так, брате.
— Да я-то причем? — развел широкопалыми руками Юрий Всеволодович. — Так митрополит всея Руси порешил. Я ж в церковные дела не вмешиваюсь и тебе не советую.
— Да ведаю, ведаю, как ты не вмешиваешься! Скажи кому другому… Не забирай епархию, брате.
Но Юрий Всеволодович не внял просьбам Ярослава: попы должны ходить под его рукой и усердно служить великому князю.
Ярослав крепко осерчал на Юрия. Приехав из Владимира в Переяславль, он вызвал в свои покои сотника Агея Букана из старшей дружины, и молвил:
— Предстоит тебе особое дельце, Букан. И чтоб ни одна душа не изведала о том, что я тебе скажу.
— Чай, не впервой, Ярослав Всеволодович.
Был сотник невысокого роста, но кряжист. Глаза цепкие, пронырливые; рыжая окладистая борода, крепкая бычья шея; обладал Букан непомерной силой и зычным голосом. Вот уж добрый десяток лет он был доверенным человеком князя, выполняя его самые тайные поручения.
— Вновь поскачешь в Ростов. Надень худую одежонку. Перед городом коня брось и войди в Ростов нищебродом.
— Жалко коня-то.
— Слушай, что тебе велят!.. На обратном пути коня тебе Сутяга даст, у него табунов хватает. Передашь Бориске еще одну калиту, в ней пятьдесят гривен серебра. Скажешь: Василька пусть боле не костерит, а меня на княжение в Ростов не зовет.
У Букана — глаза на лоб.
— Дык, за что ему гривны, князь? Всё с ног на голову.
— Не твоего ума дело, Агей. Слушай дале… Пусть Сутяга наведается к епископу Кириллу и молвит, что переяславский князь не желает отдавать епархию в руки Митрофана, а хочет её оставить Кириллу. Тот будет зело рад, ибо готов любому горло перегрызть за свои потерянные владения. Скажешь еще, что Кирилл должен встать не только на сторону Ярослава, но и призвать на защиту епархии и ростовского князя.
Епископ Кирилл охотно согласился на предложение Ярослава. Он до сих пор не мог успокоиться, что лишился своих богатых владений. Ростово — переяславская епархия должна вновь стать единой.
Кирилл пошел в народ.
— Церковь — не слиток гривны, её нельзя рубить. То дело не богоугодное. Аль можно рубить икону надвое? То — святотатство! Сколь лет мы жили в одной епархии, а ныне её, как мечом рассекли. Не бывать расколу! Сие тяжкий грех. Переяславские прихожане давно сие уразумели и желают, как и допрежь, молиться у одного пастыря. А их заставляют под владимирским владыкой ходить.
Кирилл бил по больному месту. Ростовцам никогда не забыть жестоких походов владимирцев на их град.
— Не желаем Митрофана!
— Пущай не загребает нашу епархию!
— Вкупе стоять с переяславцами!
Но кое-кто толковал и другое:
— А может, суседи наши и не шибко-то перечат Митрофану? Как — никак, а Ярослав — брат великого князя.
— Перечат! — убежденно сказывал Кирилл. — А коль сомненье есть, пошлем в Переяславль ходоков..
— Воистину, владыка. Пошлем!
Ростов отрядил семерых ходоков. Кирилл был спокоен: переяславцы вот уже многие годы не только не любят владимирских князей, но и их подручных пастырей, да и Ярослав ныне вовсю усердствует. Ему-то с церковных земель перепадает немалый куш.
Через неделю ходоки вернулись в Ростов.
— Владыка Кирилл истину глаголил. Переяславский люд намерен отшатнуться от Митрофана. Ярослав просит Василька быть в одном кулаке, дабы помешать князю Владимирскому… Стоять за Кирилла!
Дело принимало серьезный оборот. Ярослав, не желая терять смачный кусок, бросил вызов брату Юрию. Теперь дело за Константиновичами: ростовским князем Васильком, ярославским — Всеволодом и углицким — Владимиром. И коль три княжества выступят заодно с переяславским — Юрий Всеволодович не решится идти войной на брата и племянников.
Ярослав пригласил Константиновичей на совет, но Василько ехать в Переяславль отказался и предложил Ярославу прибыть в Ростов.
— Дядя должен ехать на совет к племяннику?! — возмутился князь.
Но того ж потребовали и остальные Константиновичи. Ярославу ничего не оставалось делать, как обуздать свою гордыню. После пролетья, на Акулину гречишницу,[75] он выехал в Ростов, где собрались уже все его племянники.
Все последние дни Василько провел в напряженных думах. Пожалуй, впервые в Ростово-Суздальской земле может разразиться кровавая брань не из-за «стола», а из-за церковных владений. Четыре княжества из пяти сошлись на том, чтобы Ростову и Переяславлю, как и в былые времена, сохранить единую епархию. Разорвать её — еще больше усилить могущество князя Владимирского. Православие, в княжеских устремлениях, стало играть великую роль: народ набожен, за кого святые отцы — за того и народ. Ныне в любом княжестве глас духовного владыки может поднять тысячи людей. Воистину: сильна Божья рука, она пути кажет.
Обычно надменный князь Ярослав на совете держался скромником. Ни родом, ни старшинством не кичился, вел себя с племянниками учтиво. Он первым произнес свою речь:
— Не так уж часто и видим мы друг друга, племянники. Всё в походах, заботах и хлопотах. И вот привел Господь потолковать с вами о богоугодном деле. Богоугодном! Никогда еще того не было, дабы четыре княжества не захотели раздела ростово-переяславской церкви. И что зело славно, любые мои племяннички, что не токмо мы, но и сам народ того не желает. Чернь с нами! А это, скажу я вам, уже победа. В сей светлый и достопамятный день мы заключим р я д, скрепим его своими княжьими печатями, благословим владычным знамением и отошлем брату моему Юрию. Думаю, великий князь прислушается к нашей просьбе, и не будет чинить нам порухи… Не так ли, Василько Константиныч?
— А ты уверен, дядя, что Юрий Всеволодович прислушается? Допрежь у тебя был с ним разговор?
Ярослав замешкал с ответом. Он наверняка знал, что Юрий, изведав о его тайной встрече с племянниками, впадет в небывалый гнев, потому-то он и готовил р я д за спиной великого князя, дабы поставить его перед совершившимся фактом. Другого пути, как считал Ярослав, нет. Брат уважает только силу. А сила и разум, и солому ломит. Князь примирится и вернет епархию… А с племянниками придется хитрить, иначе все его козни и денежные затраты — псу под хвост.
Долгое молчание Ярослава на совете могло насторожить князей, но Ярослав, пристально глянув на племянника, насмешливо изронил:
— Я вот всё смотрю на тебя, Василько, и думаю. До чего ж ты Фома Неверующий. Да говорил, говорил я с братом. Он так сказал: коль все будут заодно — перечить не стану, верну Ростову и Переяславлю епархию.
Всеволод и Владимир оживились.
— Добро, дядя. Верим тебе. Не должен же Юрий Всеволодович на нас обиду держать. Дело-то наше и впрямь богоугодное.
Князь Василько подписал грамоту последним, однако, повернувшись к Ярославу, молвил:
— Дай Бог, Ярослав Всеволодович, чтобы твои слова о брате оказались доподлинными, иначе бы я к р я д у руку не приложил.
— Опять ты за свое, Василько. Ведь сказал уж!.. Грамоту лично сам отвезу. Ждите гонца с добрыми вестями.
Юрий Всеволодович был взбешен. Он сорвал с грамоты княжеские печати и швырнул ими в лицо Ярослава.
— Иуда! Ишь, какое дельце обстряпал. Поганец, оборотень! Не зря тебя из многих городов изгоняли. Да как ты смел на меня, твоего верного заступника, племянников подбить?! Иуда!
— Погодь, брате, не кипятись… Тут моей вины нет. Так, самая малость. Василько кашу заварил. С братьями грамоту настрочил и мне подсунул, да ещё молвил, что с тобой обо всем заранее договорился. Вот и я за гусиное перышко взялся. Был с великого похмелья. Сам ведаешь, как перепью, ничего не соображаю.