— Всё в твоей власти, великий хан.

— В моей, юный князь, — самодовольно кивнул Берке. — Я давно присматриваюсь к тебе. Хоть и говорят, что яблоко от яблони недалеко падает, но эта премудрость не всегда верна. В твоих жилах хоть и течет кровь дерзкого отца Василька Константиновича, но ты совершенно другой. Нрав твой мягкий и податливый, и с таким нравом можно далеко пойти. Что толку от твоего грубого и вызывающего дяди Андрея Ярославича, что едва уцелел в битве под Переяславлем, затем бежал в чужую страну, откуда вновь попросился на Русь, и со слезами выпросил у Александра Невского Суздальский удел. Теперь он, как смиренная овца, служит на побегушках у великого князя. Ты можешь далеко пойти, князь Глеб, если я тебя выдам за дочь Сартака, бывшего великого хана Золотой Орды.

Юный, семнадцатилетний Глеб растерялся.

— Но я… но я уже женат. Три года назад прошел обряд венчания в храме.

Берке беззаботно рассмеялся:

— Это не может служить преградой, и ты волен выбрать себе новую жену. Многие русские князья, задумав обручиться в другой или третий раз, отправляют своих опостылевших жен в монастырь. У вас это не возбраняет даже церковь… Ты любишь свою супругу?

— Не знаю, великий хан. Она еще совсем маленькая девочка. Ей всего тринадцать лет.

— Детей, как слышал, у тебя еще нет?

Князь Глеб покраснел. О каких детях спрашивает великий хан, когда он еще ни разу не был с Агафьй в постели. Жена все дни проводит на своей половине, и ни о какой еще любви и не думает.

— Детей пока не предвидится, великий хан.

— Вот и отлично, — вновь ласково улыбнулся Берке. — Кучу джигитов тебе принесет новая жена.

Хан трижды хлопнул в ладоши, и тотчас в шатер проскользнула невысокая, гибкая, скуластая девушка в шелковом узорчатом халате и шароварах. Она низко поклонилась сначала Берке, а затем князю.

— Ее зовут Зейнаб. Она, как и ее отец, довольно сносно говорит на русском языке. Она умна и покорна, и готова исполнять все твои прихоти. Зейнаб станет тебе отличной женой.

Глеб вновь пришел в замешательство:

— Извини, великий хан, но брак на Руси возможен только с согласия родителей. Мне потребуется благословение матушки.

— Я, надеюсь, княгиня Мария с благодарностью примет мое предложение. Я дам твоему уделу большие льготы от всех поборов. Возвращайся домой, о мой юный князь. И поторопись! Как только ты отправишь свою жену в монастырь, немедля приезжай за невестой в Орду. Я устрою тебе пышную свадьбу.

Александр Невский привез хану много золота и серебра, на кои он выкупил сотни пленников. Но возвращение его во Владимир было тягостным.

Осенью 1257 года, под началом Китаты, двоюродного брата великого кагана Менгу, на Русь хлынули ордынские численники. Китата, как верховный баскак, остановился в стольном граде и незамедлительно приступил к переписи населения. Перепись велась по домам, и устанавливала поборы в виде дани. Были использованы исконные русские единицы обложения — «соха», «плуг», «рало», к коим были присовокуплены подводная повинность и обязанность русских князей, как вассалов, служить своими дружинами хану-сюзерену в походах.

Татаро-монгольские численники создали на Руси «баскаческую» военно-политическую организацию. Принудительным путем они сформировали особые военные отряды, частью укомплектованные из местного населения, поставив во главе их татаро-монгольский командный состав. Эти отряды поступали в распоряжение баскаков и были обязаны контролировать выполнение повинностей и вообще всю жизнь данного княжества. Баскаческие отряды были поставлены в землях Муромской, Рязанской, Суздальской, Тверской, Курской, Смоленской и других, а позднее в землях Юго-Западной Руси — Болоховской и Галицкой. Баскаки и их отряды, в сущности, заменяли монгольские войска. Основное назначение баскаческой организации состояло в том, чтобы «держать в повиновении Русь».

Пересчитав жителей, татары поставили над ними десятников, сотников, тысячников и даже темников. Однако поголовная перепись вызвала во многих княжествах ожесточенное сопротивление народа. Особенно в Новгородской земле (о чем уже рассказывалось выше). Александру Невскому приходилось подавлять каждое народное выступление. У него не было другого выхода. Не подавишь мятеж — жди страшного ордынского нашествия. Не зря хан Берке держит на рубежах Северо-Восточной Руси пятьдесят туменов. Биться с ними тщетно. Русь еще не готова собрать на Орду огромного войска. Надо ждать и ждать, терпеливо ждать!

Иногда Александр Ярославич приходил в отчаяние. Усмирив очередное восстание, ему неистребимо хотелось взбежать на высокий крутояр и кинуться вниз, оземь, дабы тотчас обрести смерть. Все последние годы приносили ему многочисленные страдания. Прежняя слава непобедимого полководца уходила в песок. Он всё чаще и чаще становился (страшно молвить!) карателем своего же народа. Он, Александр Невский, кой самозабвенно любил своё Отечество, когда-то героически защищая оратая и ремесленника от чужеземных завоевателей. Его слава гремела по всему миру, и его готов был носить на руках весь русский народ. Имя Александра Невского было символом Руси.

Было… А что же ныне? Его ненавидят, как злейшего врага и презирают, как подлого Иуду. Сколь не толкуй народу, что на безбожных татар не приспело время подниматься, и что лучше перетерпеть худые времена — не верят! И от этого на душе Александра Ярославича становилось настолько мучительно и горько, что порой, и в самом деле, ему не хотелось жить.

Среди князей, в те времена, его мало кто понимал. После поголовных поборов каждый удел начал стремительно хиреть. Не выдерживали ордынского обложения даже бояре. Татарские отряды безнаказанно врывались в родовые имения и забирали куда больше установленной десятой доли. Был у боярина в вотчине табун в сто лошадей, а после татарского набега не оставалось и половины. Так же и с хлебом. Бояре жаловались баскакам, а те пожимали плечами:

— Мои джигиты лишку не берут. Что численники переписали, от того числа и взимается. Мой джигит — честный джигит. Это ваши людишки табуны и хлеб грабят.

— Какие людишки?

— А те, что нашим джигитам подсобляют.

Баскаки, конечно, нагло врали: они тщательно припрятывали добычу. Но и среди «подсобников» оказались люди, готовые поживиться на людской беде. (Во все времена и веки немало было на Руси и всякого сброда, готового на любые гнусности и даже убийства. Вот эти головорезы и вливались в татарские отряды).

А случалось, попадались среди ордынцев даже бывшие княжьи дружинники и бояре. Среди них — небезызвестный в Ростово-Суздальской Руси — Агей Букан. Когда-то он еще служил сотником у великого князя Ярослав Всеволодовича, был его доверенным человеком и проворачивал всякие темные, пакостные делишки. Ярослав возвел его в чин ближнего боярина, но Букан вскоре крупно обворовал своего государя и с треском был выдворен с великокняжеского двора. Тогда изворотливый Агей предательски донес на «злые умыслы» Ярослава против хана Батыя (коих практически и не было) и вскоре вновь оказался ближним боярином нового великого князя, младшего брата Ярослава — Святослава Всеволодовича. Но Букан торжествовал недолго: через нескольких месяцев недалекий Святослав[260] был смещен с владимирского стола. На его место пришел Андрей Ярославич, кой простил Агею все его прежние грехи и взял к себе сотником. Но опять не повезло Букану. Вспыльчивого и дерзкого Андрея разбили татары, и вновь Букан остался не у дел. Новый великий князь Александр Невский, прознав о многих подлостях Агея, никакой службы ему не дал, твердо сказав:

— Мерзавцев у себя не держу.

Агей затаил злобу на Александра Ярославича, а когда во Владимир прибыл с численниками верховный баскак Китата, Букан решительно двинулся к его двору. На службе баскака Агей, при выколачивании дани, был настолько жесток и беспощаден, что Китата доверил ему тысячный отряд.