Федор Подопригора спрятал усмешку под нависшими усами. Подмигнул неприметно Тимофею Чумаку, толкнул локтем Михася Огнивка, который стоял рядом, между ним и Гуляй-Днем: вот, мол, какие мы!

Ломающимся голосом полковник Шпачинский сказал:

— Сдаюсь на рыцарскую милость пана полковника.

Скользнул недобрым взглядом по распаленному лицу Гуляй-Дня и склонил голову, опустил глаза на устланный красными коврами пол.

— Поздно опомнился, — сказал Гуляй-День.

За открытыми дверьми послышались шаги. Окруженные казаками, протиснулись двое — войт и радца. Первый держал в протянутых руках серебряное блюдо, на нем лежал большой ржавый ключ. Руки войта тряслись, и ключ бренчал на блюде. Поклонился низко, в пояс, и, стараясь не смотреть на коменданта Шпачинского, протянул блюдо Гуляй-Дню.

— Ключ от города Шклова, пан полковник, в твои руки.

В покои, запыхавшись, протиснулся полковник Цыклер. Оттолкнул плечом Подопригору, стал рядом с Гуляй-Днем, рванул всей пятерней ключ с блюда и опустил в карман камзола.

Подталкивая перед собой кулаком в спину переодетого Михальского, в покои ввалился Степан Чуйков.

— Вот какую птичку поймал, — сказал он Гуляй-Дню, не выпуская из руки локоть пленника.

Пленник упирался, но рука у Чуйкова была железная.

— Пан полковник! — почти простонал комендант Шпачинский, — Вы — и в мужицкой одежде!..

— Я есть полковник драгун его величества короля Речи Посполптой! — надменно провизжал Михальский, расправляя грудь перед Гуляй-Днем. — Прикажите хлопу отпустить меня!

Лицо Цыклера налилось кровью. он сделал шаг вперед и тяжело ударил Чуйкова по щеке.

— Как смеешь, сволочь! Скот! Отпусти пана полковника!

Подопригора рванулся к Цыклеру. Гуляй-День крепко ухватил ого за локоть. Процедил сквозь зубы:

— Погоди.

Степан Чуйков проглотил набежавшую во рту кровь. Вздрагивала разбитая кулаком Цыклера губа. Глаза застлало багровым туманом. Покачнулся на ногах и, прикусим изуродованную губу, толкнул что есть силы Цыклера в грудь. Полковник пошатнулся и упал, хватаясь руками за край стола, В ту же минуту Чуйков опрометью метнулся за дверь, но никто не кинулся догонять его.

Комендант крепости Шпачинский кривил губы в презрительной улыбке. Ни Гуляй-День, ни Подопригора не помогли Цыклеру подняться на ноги. Только полковник Михальский услужливо поддержал его под локоть.

— Повешу, палками забью!.. — брызгал слюной Цыклер, гневно сверля глазами Гуляй-Дня.

У того только скулы дергались. Подумал про себя: «Не будь здесь панов-ляхов, я бы с тобой поговорил».

Сказал Подопригоре:

— Пленников отвести в табор. — Поманил рукой Чумака, шепнул на ухо: — Разыщи стрельца, возьми к себе…

Тимофей кивнул головой, придерживая саблю, выбежал из покоев.

Степан Чуйков остановился на площади перед монастырем. Куда бежать? Какое-то безразличие овладело им. Дрожала рука, которою только что угостил полковник Цыклера. А разве не так следовало отблагодарить?.. Заметил в проломе стены своих пушкарей. Как и велел им, стояли при пушке, не сходя с места. Удивленно глядели на Чуйкова. Сердце его, наполненное обидой, порывисто билось. Вот она, вся награда за честный бой, за меткие выстрелы по шляхетскому войску, за то, что региментаря в плен взял… Господи! Да где же правда? За что?.. Выплюнул себе под ноги сгусток крови. Рассердился сам на себя Да разве у Цыклера, пса заморского, искать правды? Мелькнула мысль: а у кого же? Может, у боярина Артамона Матвеева? Или у купца Бузкова на тульской мануфактуре? Повстречать бы сейчас своих побратимов, тульских оружейников, рассказать им, пусть бы своими глазами увидали позор Чуйкова…

О том, что сейчас стрельцы, по приказу Цыклера, могут схватить, заковать в цепи, увести в Москву, кинуть в Разбойном приказе в застенок, на дыбу поднять, — о том в этот миг и не думал… Иное грызло сердце, сушило голову: за что?..

Кто-то тронул за плечо. Оглянулся, хватаясь за саблю. Но встретил доброжелательный взгляд.

Тимофей Чумак воскликнул радостно:

— Вот где ты, брат! Я тебя уже за стенами искал, а ты вон где… Ну-ка, живей отсюда…

— Куда? — глухо спросил Чуйков, и сердце его за стучало сильнее, взволнованное надеждой.

— В хорошее укрытие, — ответил Чумак. — Поторопись, ежели не хочешь на перекладине качаться…

— Еще жить хочу, — признался Чуйков, следуя за Тимофеем.

Цыклер ночью пришел в казацкий табор. Оттолкнул караульного перед шатром кошевого. Откинув полу, вошел в шатер. Гуляй-Дню, встретившему его вопросительным взглядом, кинул в лицо угрожающе:

— Доподлинно известно мне: бунтовщик и вор, смерд поганый, пушкарь Чуйков в твоем таборе скрывается. Прикажи разыскать…

— Тебе известно, мне — нет.

Хотелось Гуляй-Дню другими словами угостить полковника. Через силу сдержался. Быстро поднялся с кошмы, кликнул казака, велел принести горелки, пригласил Цыклера садиться откушать что бог послал. На подносе оставалось еще с вечера жареное мясо, тарелка вишен, огурцы. Цыклер засопел, уселся на седло, сказал спокойнее:

— Такого не слыхано, чтобы смерд поганый на царского воеводу воровскую руку подымал… За такую дерзость быть ему на дыбе три дня и три ночи, а потом отрубят ноги и руки, чтобы другим разбойникам неповадно было такое чинить.

Выпил горелки. Ухватил грязной пятерней кусок солонины, рвал зубами, выпучив глаза от наслаждения.

Гуляй-День закурил трубку. Не хотелось ни пить, ни есть. Дело с пушкарем Чуйковым оборачивалось худо. Следовало бы для верности спровадить пушкаря куда-нибудь, где спокойнее, куда глаз боярский да старшинский не проникнет… Цыклера, который опрокинул уже третью чарку, успокоил:

— Ты, пан воевода, зря думаешь, будто твой солдат в нашем таборе. Он не дурак — здесь прятаться. Должно быть, далеко подался отсюда. Его где-нибудь в селах искать нужно…

Цыклер недоверчиво покачал головой.

— Здесь он. Здесь, А не велишь своим разбойникам выдать его мне, буду челом бить самому царю. Тебя за это не поблагодарят.

Вытер ладонью рот, рыгнул. Уколол взглядом Гуляй-Дня. Покряхтев, поднялся на ноги. Обиженно фыркая, ушел из шатра, даже не попрощавшись.

Гуляй-День подождал немного. Пристегнул саблю, вышел. Звездное небо было спокойно. Мелькнуло в голове: неужели несколько часов назад на этой земле шла страшная битва? Налетел ветер от Шкловки, принес едкий запах гари, как бы нарочно напомнил о недавней баталии. А какие еще предстоят вскоре?.. Гуляй-День вздохнул и пошел отыскивать Подопригору. Еще издалека услыхал многоголосый гомон. У погасшего костра было много казаков. Кое-кто вскочил на ноги, когда подошел Гуляй-День.

Сидевшие раздвинулись, дали место кошевому. Рядом с Подопригорой сидел Степан Чуйков. Увидев Гуляй-Дня, пушкарь тревожно замолчал. Гуляй-День, посасывая люльку, разглаживал усы. Подопригора тронул за плечо рукой, спросил тихо:

— Что сталось?

Гуляй-День не ответил.

Степан Чуйков усмехнулся, мотнул головой.

— А то, видно, что по мою душу полковник Цыклер приходил…

Гуляй-День пристально поглядел на пушкаря. Что за человек? Какою жизнью жил? Какие мысли у него? Чуйков выдержал внимательный и испытующий взгляд. Не ожидая вопросов, заговорил сам:

— Живым в руки не дамся. Знаю, прощения мне от воевод не будет… Быть мне на дыбе… А за что муку принять должен? За то, что шляхту гораздо воюю? Что шляхетского полковника полонил, не дал ему утечь?.. Ведь ты сам, своими глазами видел, как я по панам-ляхам стрелял? — Не ожидая подтверждения Гуляй-Дня, Чуйков продолжал: — Все выгорело в сердце, душу обожгли ироды…

Гневно блеснула глаза Чуйкова. Ударил себя кулаком в грудь, закричал хрипло:

— Да разве я один? Поглядите кругом, казаки! Да какие вы казаки? Пока панов гоните с земли нашей — казаками вас считают, а выгоните проклятых панов-ляхов — свои паны вас стреножат… Э! — горько выкрикнул пушкарь и, махнув безнадежно рукой, замолчал.