Синея от злобы, папа Иннокентий X еще летом 1648 года читал в Ватикане полученный с курьером от своего варшавского нунция универсал Богдана Хмельницкого:
«Поругана вера наша. У честных епископов и иноков отнят хлеб насущный; над священниками ругаются; униаты стоят с ножом над шеей; иезуиты с бесчестием преследуют нашу веру отеческую. Над просьбами нашими сейм польский насмехается, отвечая нам поношением и презрительным именем «схизматики»…
Смотрите на меня, сотника Войска Запорожского, старого казака: я уже ожидал отставки и покоя, а меня гонят, преследуют только потому, что так хочется тиранам; сына у меня забили плетьми, жену обесчестили, достояние отняли; лишили даже походного копя и напоследок осудили на смерть. Нет для меня иной награды за кровь, пролитую для их же пользы; ничего не остается для тела, покрытого ранами. Неужто и дальше терпеть будем? Неужто останемся в неволе? Притеснения и тиранство иезуитское не имеют предела на нашей земле! Народ стонет и умоляет о помощи. Народ жаждет бороться за честь свою, за волю родного края, за веру. Я положил себе отомстить за пытки и муки, причиненные нам изуверами иезуитами, шляхетской нечистью, за поругание веры нашей, за насилие над украинским народом. Смерть палачам иезуитам! Смерть унии!
Приспел час, желанный всем людям нашим. Время возвратить свободу и честь веры нашей. Веками православная вера терпела постыдное унижение. Нам не давали приюта даже для молитв. Вставайте защищать свою жизнь. Смерть тем, кто с огнем и мечом пришел на нашу родную землю! Меч и огонь на мерзкие головы их!»
Так Зиновий-Богдан Хмельницкий, сотник реестрового казачества, ставший по воле непокорной черни и казачества гетманом, бросил вызов Ватикану и всей армии его, в авангарде которой шли отряды иезуитов.
Тысяча шестьсот сорок восьмой год принес немало огорчений папе Иннокентию X. Более того, события этого злосчастного года сократили в конце концов жизнь святому папе. Но ни этот папа с его, как считалось во всем свете, дьявольской проницательностью и никто из других владык католической церкви, как и Речи Посполптой, не предвидели, однако, к каким последствиям приведет дело, начатое Богданом Хмельницким под Желтыми Водами, так горячо поддержанное всею чернью.
Но вызов еретика Иннокентий X принял.
Иезуитам был дан строгий наказ: любою ценой удержаться на украинской земле. Ради исполнения этого своего повеления святейший папа разрешал все, даже переход в православие. Это считалось не изменой, а временной мерой для достижения цели.
Папа поднял крик на весь мир о злодействах еретиков и надругательстве их над католическою верой. Во многих королевских дворах, услыхав об этом, только улыбались.
Венецианский посол Альберт Вимина, возвратись в 1650 году с Украины, на вопрос венецианского дожа по этому поводу только пожал плечами и с дозволенной ему по его положению и богатству свободой сказал:
— Превзойти отцов иезуитов в казнях и пытках невозможно!
Между тем иезуиты делали свое сатанинское дело. Их руку узнавали повсюду, где люди впезапно умирали, испив обыкновенного меда, где сын, как иуда, за тридцать сребреников продавал отца и мать, а сотник или полковник, целовавший крест на верность гетману, как оказывалось, встречался со злоумышленниками, продавал им важные тайны.
Иезуиты пробрались в дом гетмана и несколько лет держали возле него женщину с тремя именами: Юльця, Анелька, Елена, как это позднее удалось установить Лаврину Капусте, Чигиринскому городовому атаману и старосте гетманской разведки.
Но сила, на которую натыкались каиновы сыны, была железной, и чем дальше, тем больше разбивали они свои мерзкие головы о нее. Их вылавливали как бешеных волков, уничтожали, но Ватикан слал новых, и эти новые были еще коварнее, еще осторожнее и еще опаснее.
Ватикан не дремал. Но и Хмельницкий твердо стоял на своем. Мысль о том, что можно поколебать его твердость с помощью золота, оказалась тщетной. Яд и пули встречали отпор. Снова и снова на их пути возникал неизвестный до того в Ватикане Лаврин Капуста, и сам его святейшество Иннокентий X изволил заинтересоваться этим еретиком со странным именем, которое в благородном обществе произносили только с усмешкой.
Имя было плебейское, но деяния этого человека свидетельствовали о твердой воле и остром уме. Но без ведома папы был дан приказ укоротить жизнь гетманскому помощнику, и известные во всех европейских странах мастера петли и ножа ревностно принялись за это дело. Время от времени Иоганну Торресу в Варшаве приходилось ронять своими сухими губами холодное слово: «Аминь!» — ибо то и дело сообщали о внезапной смерти, которая постигла в Киеве или Чигирине торговца, или богомаза, или церковного служку, или услужливого купца, под маской которых засылались убийцы на Украину… Но настойчивость и упорство были чертами, свойственными папским легатам.
Самым настойчивым из них и самым коварным считался Иоганн Торрес.
Ватикан знал, кого посылает своим нунцием в Речь Посполитую.
В конце концов теперь уже речь шла о том, что лучше выжечь и вырезать весь край, чем уступить. Если бы совершилось последнее, это был бы черный знак для всей дальнейшей судьбы Ватикана. То же твердила шляхта Речи Посполитой, Такого же мнения придерживался ее король Ян-Казимир.
И снова сошлись интересы Речи Посполитой и Ватикана.
5
Шесть лет с небольшими перерывами продолжалась уже война.
На коронных землях подняли ропот посполитые.
Подати панам, тысячи убитых в далеких украинских городах и селах, наконец, пламя войны, которое перебросилось и на коронные земли, — все это не сулило доброго шляхте и королю. Но разве мог Потоцкий примириться с потерей десятков городов и сотен сел? Разве согласились бы во имя спокойствия государства прекратить войны Вишневецкий, Калиновский, Сапега, Радзивилл, Конецпольский, Любомирский, Острожский и с ними сотни шляхтичей, которых Хмельницкий и его армия согнали с насиженных мест, где было вдоволь меду и вина, даровых хлебов и беспечального жития?
Пускай ропщут посполитые. Для их успокоения и существуют кардинал-примас Гнезненский, костелы и монастыри. Их дело — втолковать, что без этой войны поспольству не жить на свете, что Хмельницкий и его схизматы всех католичек — жен и девиц — отправят в полон, в Крым и Турцию. Костелы превратят они в конюшни, потопчут всю Речь Посполитую, и станет она Диким Полем.
Канцлер Лещинский объявил на сейме год назад:
— Не может раздор в королевстве идти долго. Рано или поздно Хмель или запросит милости у короля, или будет качаться на виселице перед королевским замком Вавель в Кракове.
Большие надежды возлагала короипая шляхта на крымскую орду. Хан Ислам-Гирей со своим стопятидесятитысячным войском должен был стать грозным союзником Речи Посполитой в весенней кампании. Канцлер Лещинский был в этом неколебимо уверен. Все эти слухи о переговорах Хмельницкого с Москвой только ослабят нерешительность хана. Москва в союзе с Хмельницким — смерть Крыму. Да разве только Крыму?
Приезд Репнина с посольством во Львов уже забылся. Мало мыслимо, чтобы Московское царство расторгло Поляновский мир. Да и то, что шведы нависли над Московией на северных рубежах, турки из Азова через донские земли на южные рубежи зарятся, а Речь Посполитая угрожает со стороны Смоленска, — весит немало. Недаром войско коронного гетмана литовского, князя Радзивилла, сохранялось про запас и в полной боевой готовности.
Нет, Москва военную помощь Хмельницкому не подаст!
Канцлер в этом был уверен и с присущим ему умением убеждал не только короля, что было не так трудно, а даже таких упрямых сенаторов, как коронный гетман Станислав Потоцкий, который уже выехал в Каменец, к войску, ибо пришли вести, что жолнеры забеспокоились, стремятся домой и проявляют непокорство.
На всякий случай коронному гетману было поручено, минуя бахчисарайского хана, наладить отношения с Буджакской ордой и янычарами в Хотине. А жолнерам дать возможность погулять в украинских селах, чтобы не скучали на чужбине…
