Охотница ответила ему:
– Он брат моего отца, а зовут его Лесной Отец. Так его и называй. Меня же зовут Лучницей, потому что я метко стреляю. Эта старушка – жена моего дядюшки и могла бы заменить мне мать, если бы я была ребёнком. А тебе, прекрасноликий житель Дола, нет нужды в зеркалах, пока в Доле есть девушки, ведь их лица лучше любого зеркала расскажут тебе, как ты мил и пригож.
Все рассмеялись, а затем приступили к трапезе. На столе на блюдах лежало мясо лесных зверей и горных птиц – всего в достатке. Хлеба поставили немного, зато отличное вино лилось рекой. Златогривый отметил, что чаши, как и украшения рогов и деревянных кубков, были здесь серебряными, а не золотыми или из позолоченной меди, как в Доле (ведь серебро там было редкостью).
Все пировали. Златогривый постоянно посматривал на Подругу и часто заговаривал с ней. Ему казалось, что она приветлива и что ей нравится, когда он восхищается её красотой. У него даже мелькнула мысль, что девушка подталкивает его к этому. Лесной Хозяин был немногословен и даже грубоват, но всё же Златогривый подмечал, что он старается быть обходительным и жизнерадостным. Из остальных сидящих за столом самой разговорчивой оказалась Лучница.
Лесной Хозяин поднимал тосты в честь Солнца, Луны, всего воинства небесного, божеств земных, лесных духов и, наконец, за здоровье гостя. Пил он и за здоровье других, тех, кого Златогривый не знал. Так, звучали имена Волчьего Клыка, Среброрукого, Алой Длани, Золотой Корзины и Зазубренного Меча, но если юноша спрашивал Подругу, кто все эти люди, она только молча качала головой.
Но вот Лесной Хозяин вскричал:
– Ребята, ночь уже на исходе, а наш гость утомился. Пусть же все, кто хоть немного владеет искусством сказителя, покажут своё мастерство, ибо потом будет уже совсем поздно.
Тогда поднялся Приручивший Лес. Он подошёл к своей складной кровати и достал оттуда скрипичный футляр, из которого вынул весьма изящную скрипку. Он встал посреди зала, а с ним и Лучница. Приручивший Лес положил смычок на струны, и полилась мелодия. Тогда девушка запела, а он отвечал ей, и весь дом пел вместе с ними. Вот слова этой песни.
Девушка пела:
Зачем, о путник, ты вперёд идёшь?
Бурлят ручьи и хлещет сильный дождь!
Юноша пел:
На островке коровы, и вода
Всё выше – я быстрей стремлюсь туда.
Девушка пела:
Твои доспехи тяжелы, крепки.
Ты в них поскачешь к берегу реки?
Юноша пел:
И овцы в этот день в большой беде,
За ними надо пристально глядеть.
Из леса может выйти лютый волк —
И нет овцы – зубами только щёлк.
Девушка пела:
Зачем же знамя ты с собой берёшь?
Ведь волка знаменем ты не спугнёшь.
Юноша пел:
О женщина, когда мы в бой идём —
Мы Знамя дней наших отцов берём.
Девушка пела:
Ах, скоро сенокос, и кто играть
Под вечер с нами будет, целовать?
Юноша пел:
Вернёмся мы, когда травой опять
Покроются луга. Ваш жребий ждать.
И вместе они пели:
Прекрасен горный крутоярый склон,
Свидетель битвы станет нынче он.
И лето красное румяно и светло,
Пусть жизни юных сохранит оно.
Божественноликому песня понравилась, остальным же она была хорошо знакома. Лесной Отец произнёс:
– Воспитанник мой, для лесного жилища твой названый брат спел хорошо, но, сдаётся мне, для нашего гостя такое пение – это трели скворца по сравнению с тем, что может певчий дрозд. Житель Дола, спой нам одну из тех песен, что поют у вас. И если ты не против, пусть в ней поётся о садах и прекрасных каменных домах, о девах, которые живут в них, и о юношах, которым не нужно работать в поте лица, чтобы добыть себе скудное пропитание, в отличие от жителей дикого края, не ступавших на священные земли.
Златогривый ответил ему:
– Отец, негоже говорить за одинокого чужеродного странника, будто ему не нравится песня, вышедшая из сердца благородного дома, но против твоего предложения я не возражаю. Впрочем, спою я то, что вспомнилось. Это «Песня о броде».
Сказав это, юноша запел нежным и ясным голосом. Пел же он так:
Идём по лугу. Время сенокоса,
И редкие цветущие колосья
Кольчугу задевают. Скоро дом.
Сражение окончилось, и днём
Взойдёт на небо солнце, позлатив
Нам шлемы. Как покоен и красив
Мир без войны, и клевер так душист,
И впереди ручей прозрачен, чист.
Он ивняком зарос, и там, в тени
Ни тетива от лука не звенит,
Ни меч разящий не сверкает, но
Что блещет там, водой окружено?
В реке играют блики – так красны!
То ленты тонкие из девичьей косы.
То наши милые навстречу вышли к нам —
И волны ластятся к точёным их ногам.
А на руках сияют кольца. Вот и брод.
Мы встретим их на середине, и уйдёт
Печаль безумной, изнурительной войны.
В саду густом по двое бродим мы
И опускаемся на землю – мы поём
О том, что проиграли этот бой,
О том, что победила нас – легка,
Нежна, как бархат, девичья рука.
Когда Златогривый закончил петь, все похвалили и его, и песню. Впрочем, Лесной Хозяин чуть заметно ухмыльнулся, а Лучница заявила прямо:
– Нежная песня, её сочинили юноши и сказители, а не воины.
– Ну, родственница, – возразил Лесной Отец, – тебе сложно угодить. Наш гость добр, он спел именно то, о чём я просил, и я весьма благодарен ему за это.
Божественноликий улыбался. Он не слушал этих разговоров – он заметил, что Подруга ласково смотрела на него, пока он пел. Юноше показалось, что один-два раза она даже сделала движение рукой, словно хотела коснуться его, но каждый раз останавливала себя. Немного помолчав, Подруга вступила в разговор:
– Песня эта струилась подобно реке между горами и Долом. Она навеяла прекрасные мысли о прошлом и будущем.
Затем девушка повернулась к Златогривому и достаточно громко, чтобы все слышали, добавила:
– Теперь настало время пожелать тебе доброй ночи, житель Дола. Я так скажу: не думай о ночных опасностях, спи крепко, тебе ничто не угрожает. Когда же ты проснёшься, то если мы ещё будем здесь – хорошо, но если мы уже уйдём – не жди нас долго. Позавтракай тем, что найдёшь на столе, и возвращайся в свой дом. Впрочем, ты можешь не терять надежды увидеть нас ещё раз прежде своей смерти.
С этими словами девушка протянула юноше руку, он поцеловал её, и девушка поднялась в свою комнату в дальнем конце зала. Златогривый вновь подумал, что она из рода богов. С её уходом зал как будто стал темнее, меньше и словно наполнился туманом. Ночь же казалась ему такой длинной, что юноша уже сомневался, наступит ли новый день.
