– Куда сегодня? – спросил я, выискивая на карте маршрут нашего движения.

Чем дальше мы жили и узнавали друг друга, тем настойчивее Аня меня допытывала. После поворота на кольцевую дорогу, она пошла в наступление.

– Ты и в самом деле веришь в то, что тебе удастся вырастить Наполеона? Или Ленина, Сталина, Тутанхамона?.. В клонирование Ленина я готова поверить, но оживить фараона, мумию, кусок воска…

Я ни словом не обмолвился о том, что клеточки крайней плоти вождя пролетариата давно были в Америке и уже дали первые всходы. Может быть, я проболтался под действием паров коньяка? Или Аня назвала только тех, кто в тот момент пришел ей на ум?

– А ты? – ответил я вопросом на вопрос. – Разве ты не веришь? Разве мы с тобой уже не вырастили его тогда в бане? Ты же помнишь Азу?

Вскоре мы выехали за городскую черту. Аня вдруг резко приняла вправо, так что раздался скрип тормозов и на нас понеслись крикливые гудки клаксонов. Машина подрулила к высокому, одиноко стоявшему дереву и остановилась в его тени.

– Давай, в конце концов, поговорим, – сказала она, – выкладывай все свои идеи и предложения, мне надоела вся эта мышиная возня, разговоры вокруг да около… 

Мне казалось, что все уже сказано: Аза, Ленин, Тутанхамон… И Пирамида! И Пирамида!.. Я же подробно о Ней рассказывал. Но Аня до сих пор мне не верила. Была среда, кажется, среда. Я начал издалека, из самой бани. Я, как разведчик легенду, выучил наизусть свой рассказ. Конечно же, мне не надо было ничего учить, вся история была у меня в голове, и мне доставляло удовольствие разматывать клубок задуманного, чтобы его нить, как нить Ариадны, вывела Аню из лабиринта неведения. Время от времени Аня спрашивала, я отвечал. Мимо проносились машины, мы их не замечали. Я вглядывался в бесконечную изумрудную даль виноградных полей и, как и день тому назад, с задором пылкого юноши лепил на ее глазах из глины своей мечты Пирамиду жизни.

– Но зачем тебе я?

Я не слышал вопросов. Я пер, как танк.

– Ты просто… Ты не слышишь меня.

– От тебя требуется всего-ничего – бросить все к чертовой матери и последовать слепо за мной.

– Для этого мне нужно сначала сдуреть.

– Кто тебе мешает? Порадуй меня.

– Ты – Иисус? Слепо следовать можно только поверив…

– Верь же, верь!

– Ну, хорошо, хорошо! Допустим, тебе удастся…

– Нам!

– Я не уверена, что подхожу для таких дел.

– От тебя требуется только одно – быть рядом, быть другом!..

Аня, казалось, пропустила эту фразу мимо ушей.

– У меня нет друзей, – грустно сказала она. – Но как, скажи, ты себе представляешь?..

Она спрашивала и спрашивала, задавала даже совсем нелепые вопросы, но я видел, что и глаза, и уши ее полны одной-единственной моей фразой – «быть рядом»! Мы вышли из машины и теперь бродили по густой траве.

– Ты живешь в своем мире, рисуешь картины, на которых все люди друг другу улыбаются, где нет места зависти, и не за что зацепиться предательству. Тебе кажется, что из твоих картин вылетают волшебные птицы и селятся в кронах деревьев твоего райского сада… 

Теперь говорила она, я отбивался, как мог.

– Мой мир не нов, – произнес я, пытаясь защитить свою Пирамиду. – На земле уже были Лемурия и Атлантида, и страна My, ты же помнишь: рай был на земле! И человечество снова живет ожиданием прихода мессии. Люди бредят Золотым веком и Царством Небесным. Разве не так?..

Аня сдвинула свои темные очки на самый кончик носа и подозрительно посмотрела поверх них на меня.

– Да, но в твоей Пирамиде невозможно жить!

– Я – живу.

– Ты не живешь, ты летаешь. Но настанет время, и ты приземлишься, грохнешься как сноп, и тогда…

– И тогда?..

– И тогда люди свернут тебе шею, – произнесла она, чеканя каждое слово. И, уперев указательный палец в дужку очков, снова водрузила их на переносицу.

– Вполне вероятно, – легко согласился я, – и это не исключается.

Мы какое-то время молчали. Слышны были только шум ветра и шуршание шин проносившихся мимо нас на большой скорости автомобилей. Аня первая нарушила молчание.

– Ты живешь как ребенок, – негромко сказала она.

Но я и не думал отступать:

– Завтра так захотят жить другие.

– Создал свой теплый мир, построил свой виртуальный город, населил его ангелами и теперь затягиваешь туда и меня…

– Всегда существует прекрасное завтра, – наступал я, – нужно только набраться сил, сил и духа. И крепкой веры…

– Существует только вечное сегодня, сейчас.

– Зачем тогда жить?

Теперь мы шли рядом, держась за руки, по заросшей тропинке. А затем уселись на теплые круглые валуны. Прошло столько лет, и я с удовольствием отметил, что Аня ничего не забыла, что она легко принимает мои идеи и планы, а отдельные ее вопросы ставили меня в тупик. Она не переспрашивала, как многие, с кем мне приходилось обсуждать эту тему, она предлагала свои варианты решения.

– Ладно, поехали, садись в машину. Скажи, у тебя есть семья?

– Конечно! Хотя я не так удачлив, как большинство из людей.

Аня посмотрела на меня и ничего не сказала. Какое-то время мы ехали молча. Я снова сверил по карте маршрут нашего движения. Вдруг Аня произнесла:

– Нет, нет, это невозможно, непостижимо… Это – утопия. Как вообще можно жить, когда в твоей голове такой кавардак?

– Там царит абсолютный порядок! Я все продумал. И не только я, думала целая уйма умников…

– Со слов Жоры ты – гений.

– Когда он успел тебе это сказать?

– Он все успевает.

Я вдруг вспомнил Юлию. Она точно так же отзывалась о Жоре.

– Что он еще успел?

– И что же придумала уйма умников?

– Семь лет коллективный мозг, – сказал я, – разрабатывал стратегию и тактику воплощения этой мечты. Целых семь трудных лет… Мы купили остров…

– Я-то вам зачем?

– Ты же знаешь.

– Да. Дальше.

– Что «Дальше»? Дальше все – как по маслу.

Потом я снова рассказывал, рассказывал, чуть не крича, споря с ветром и шуршанием шин, сидя вполоборота и уже привычно, помогая пальцами обеих рук, обретать своим словам убедительность и правдивость. В конце концов я сказал, что это – дело моей жизни.

– И если у нас есть хоть капля гордости за свой народ и свою страну, хоть грамм национального достоинства, гран! – заключил я, – мы должны положить его на алтарь отечества…

– Да ладно тебе, – остановила она поток моего высокого красноречия, – нельзя быть патриотом страны, где идет поголовный мор, где… Ну, да ладно, ты все это знаешь, ты скажи: почему ты считаешь это делом своей жизни? Пройдет год или два, ты добьешься каких-то результатов и придет к тебе какой-то успех, мир признает тебя, но достигнуть того, о чем ты мне так страстно рассказываешь, согласись, невозможно.

– Как ты не поймешь…

– Я понимаю, что я в этой игре – просто никто, но, ты послушай меня: и никто может быть прав. Тебе вскоре наскучит вся эта кутерьма с улучшением человеческой породы и ты захочешь стать известным картежным шулером или неизвестным вором, или режиссером кино, а то и отцом большого семейства.

– Что все это значит?

– Это значит, что ты снова пойдешь нарасхват и вразнос.

– Ань, послушай.

– Где гарантии того, что таких метаморфоз с тобой больше не произойдет, не случится? Даже ты не в силах изменить работу своих генов. Все твои утопические аферы сидят в них, как… как пули в обойме. Дай им только волю!

– Почему же как пули? Как зерна добра…

– Гены, ты же это прекрасно знаешь, как стальные оковы, держат каждого в своем стойле. Разве не так? И, главное, согласись – человек всегда грешен и никогда совершенным не станет. А его неистребимая вера в то, что из дерьма можно сделать пулю, выстроить, как ты предлагаешь, какую-то пирамиду справедливости и добра, эта вера ведет к катастрофам, к таким потрясениям, в сравнении с которыми мелкие жизненные неурядицы и даже трагедии кажутся манной небесной на парном молоке. История натоптана такими примерами, как энергией атом…