Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Прокофьев Александр АндреевичИсаковский Михаил Васильевич
Пастернак Борис Леонидович
Симонов Константин Михайлович
Шведов Яков Захарович
Комаров Петр Степанович
Кедрин Дмитрий Борисович
Заболоцкий Николай Алексеевич
Авраменко Илья
Лебедев-Кумач Василий Иванович
Рождественский Всеволод Александрович
Поделков Сергей Александрович
Софронов Анатолий Владимирович
Рыленков Николай
Чуркин Александр Дмитриевич
Светлов Михаил Аркадьевич
Тихонов Николай Семенович
Орешин Петр Васильевич
Асеев Николай Николаевич
Фатьянов Алексей Иванович
Ручьев Борис Александрович
Саянов Виссарион Михайлович
Семеновский Дмитрий Николаевич
Сурков Алексей Александрович
Твардовский Александр Трифонович
Ахматова Анна Андреевна
Берггольц Ольга Федоровна
Смеляков Ярослав Васильевич
Гусев Виктор Евгеньевич
Корнилов Борис Петрович
Тарковский Арсений Александрович
Васильев Сергей Александрович
Яшин Александр Яковлевич
Луговской Владимир Александрович
Смирнов Сергей Георгиевич
Браун Николай Леопольдович
Решетов Александр Ефимович
Недогонов Алексей Иванович
Бедный Демьян
Алигер Маргарита Иосифовна
Щипачев Степан Петрович
Васильев Павел Николаевич
Багрицкий Эдуард Георгиевич
Каменский Василий Васильевич
Голодный Михаил Сергеевич
 > Сборник лирики 30-х годов > Стр.67
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
66
67
68
...
99

Песня

За окнами сутемь
прессуется тесно,
заря западает
за облачный дым,
когда гармонисту,
водителю песни,
гармошка свои
открывает лады.
И песня плывет
по ковыльному следу
тосклива,
как русская старина.
Про горы златые
гармоника бредит,
про полные реки
хмельного вина.
   Забыл, видно, парень
   и удаль и грохот,
Борьбу и постройку
   победной эпохи.
И, выправив звона
   хороший полет,
по старому руслу
   надрывно ведет.
Мы слушали долго
   и парню сказали!
«Довольно гармонику
плавить слезами.
Сыграй-ка,
раздумье по-новому взвесив,
про наши участки,
ударные дни
хорошую песню,
веселую песню,
которая бодрости
ладом сродни.
Чтоб каждый
за доблесть, за славу, за стойкость
пришедший и строящий
Магнитострой,
от песни
с улыбкою вышел к постройке
и стройку же
родиной сделал второй».
   Парнишка спокойно ответил тогда,
что песен таких
   не сложили года.
И только гармошка
   с тоскою молчала,
что сорвано песни старинной начало.
Но молча лады
   тяжело сберегать
— парнишка запевку
     берет наугад.
И вот по бараку
весной полуденной
размерами марша
проходит крутая
штурмовая песня
о первой, о конной
спокойствием бодрости,
дробью атак.
Она закачалась
чеканно, игриво,
но скоро настойчивей,
выше, грузней,
пошла по бараку
гремящим наплывом,
сроднившись с губами
поющих друзей…
За окнами вечер…
   Рванули сердито
гремящие горы
   пальбой динамита,
ночная работа
   и с песней и с нами
сливается грохотом,
   звоном, огнями.
Полночным призывом
   тугая сирена
зовет отдохнувшую
   новую смену…
Гармоника сложена. В смену пора.
А песня походкою правит,
и стройка встречает безусый отряд
участком усилий и славы.
И песни водитель — бетонщик в строю
(по бодрости вызнать нетрудно)
назвал повечернюю песню свою
достойную доблести будней.

Сказка о синем самолете

Сердце,
   окрыленное биеньем,
сказка скоролетная моя…
Синий-синий. Крылья легче теней,
с дымчатой резьбою по краям.
Бьют часы на круглых башнях славы,
и в дыму земные округа.
Я сходил на городских заставах
и на океанских берегах.
И скажу с закрытыми глазами,
что плывут к Архангельску суда,
доспевают яблоки в Казани,
в Астрахани сохнут невода;
дятлы ходят на плотах и срубах,
руды тают в кованых печах,
и встают селения под трубы
птичьим перелетам до плеча.
Я летел от пресных рек заката
в хвойные сибирские леса
и, познав, чем родина богата,
золотом на крыльях написал:
лист деревьев, барки, ледоколы,
самоцветы солнца и луны,
рыб хвостатых, падающий колос,
птиц летучих, певчих, водяных,
все плоды — от яблока до груши,
хлеб ржаной и радуги вина,
ленты рек, крутые гребни суши,
городов железных имена.
Я летел на гром и на знамена,
на костры, на дым, на голоса,
но друзей душевных поименно
я не мог на крыльях записать.
Не хватало золота и счета —
Я поклялся вечно знать в лицо
мудрых рыбаков и звездочетов,
вечных горновых и кузнецов.
Петь меня строители просили,
агрономы звали на совет,
пивовары пиво подносили,
сталевары ставили обед,
звали капитаны в бой с прибоем,
гармонисты брали тон руки,
на волков водили зверобои,
в шахту наряжали горняки.
И велели жить легко и трезво,
чтя до смерти азбуку труда,
реки ставить, добывать железо,
стены класть в гранитных городах.
Родину не сравнивать с любимой,
а в правах гражданского родства
головой стоять неколебимо
за казну ее и торжества.
В праздники ходить в рубашках алых,
свиязь бить и стерлядь брать в глуби,
мир познать, прощаясь на вокзалах,
женщин приглянувшихся любить.
Слышать, как гремят громоотводы,
журавли спускаются в траву,
рушатся забои, солнце всходит,
сохнут росы и гудки зовут.
Я согласен.
   Крылья наземь бросил.
Прохожу по щебню (легкий хруст)
в знойные урочища ремесел,
в мир простых и сказочных искусств.
А когда товарищи спросили,
глянув в небеса над головой:
— Что случилось с самолетом синим?..
Я ответил:
   — С сердцем? Ничего!..
67
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"274648","o":1}