Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Кедрин Дмитрий БорисовичЛуговской Владимир Александрович
Софронов Анатолий Владимирович
Лебедев-Кумач Василий Иванович
Рождественский Всеволод Александрович
Заболоцкий Николай Алексеевич
Семеновский Дмитрий Николаевич
Симонов Константин Михайлович
Тарковский Арсений Александрович
Щипачев Степан Петрович
Орешин Петр Васильевич
Каменский Василий Васильевич
Яшин Александр Яковлевич
Ахматова Анна Андреевна
Рыленков Николай
Тихонов Николай Семенович
Комаров Петр Степанович
Фатьянов Алексей Иванович
Голодный Михаил Сергеевич
Поделков Сергей Александрович
Твардовский Александр Трифонович
Васильев Сергей Александрович
Берггольц Ольга Федоровна
Сурков Алексей Александрович
Саянов Виссарион Михайлович
Бедный Демьян
Светлов Михаил Аркадьевич
Смирнов Сергей Георгиевич
Смеляков Ярослав Васильевич
Браун Николай Леопольдович
Чуркин Александр Дмитриевич
Шведов Яков Захарович
Недогонов Алексей Иванович
Гусев Виктор Евгеньевич
Корнилов Борис Петрович
Пастернак Борис Леонидович
Ручьев Борис Александрович
Алигер Маргарита Иосифовна
Багрицкий Эдуард Георгиевич
Прокофьев Александр Андреевич
Асеев Николай Николаевич
Васильев Павел Николаевич
Исаковский Михаил Васильевич
Решетов Александр Ефимович
Авраменко Илья
 > Сборник лирики 30-х годов > Стр.23
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
22
23
24
...
99

«Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе…»

Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе,
Чтоб останавливать мрамора гиблый разбег
   и крушенье,
Лить жеребцов из бронзы гудящей, с ноздрями, как
   розы,
И быков, у которых вздыхают острые ребра.
Веки тяжелые каменных женщин не дают мне покоя,
Губы у женщин тех молчаливы, задумчивы и ничего
   не расскажут,
Дай мне больше недуга этого, жизнь, — я не хочу
   утоленья,
Жажды мне дай и уменья в искусной этой работе.
Вот я вижу, лежит молодая, в длинных одеждах,
   опершись на локоть, —
Ваятель теплого, ясного сна вкруг нее пол-аршина
   оставил,
Мальчик над ней наклоняется, чуть улыбаясь,
   крылатый…
Дай мне, жизнь, усыплять их так крепко — каменных
   женщин.

«Не добраться к тебе! На чужом берегу…»

Не добраться к тебе! На чужом берегу
Я останусь один, чтобы песня окрепла,
Все равно в этом гиблом, пропащем снегу
Я тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом.
Я над теплой губой обозначу пушок,
Горсти снега в прическе оставлю — и все же
Ты похожею будешь на дальний дымок,
На старинные песни, на счастье похожа!
Но вернуть я тебя ни за что не хочу,
Потому что подвластен дремучему краю,
Мне другие забавы и сны по плечу,
Я на Север дорогу себе выбираю!
Деревянная щука, карась жестяной
И резное окно в ожерелье стерляжьем,
Царство рыбы и птицы! Ты будешь со мной!
Мы любви не споем и признаний не скажем.
Звонким пухом и синим огнем селезней,
Чешуей, чешуей обрастай по колено,
Чтоб глазок петушиный казался красней
И над рыбьими перьями ширилась пена.
Позабыть до того, чтобы голос грудной,
Твой любимейший голос — не доносило,
Чтоб огнями, и тьмою, и рыжей волной
Позади, за кормой убегала Россия.

«Сначала пробежал осинник…»

Сначала пробежал осинник,
Потом дубы прошли, потом,
Закутавшись в овчинах синих,
С размаху в бубны грянул гром.
Плясал огонь в глазах саженных,
А тучи стали на привал,
И дождь на травах обожженных
Копытами затанцевал.
Стал странен под раскрытым небом
Деревьев пригнутый разбег,
И все равно как будто не был,
И если был — под этим небом
С землей сравнялся человек.

«Я завидовал зверю в лесной норе…»

Я завидовал зверю в лесной норе,
Я завидовал птицам, летящим в ряд:
Чуять шерстью врага, иль, плескаясь в заре,
Улетать и кричать, что вернешься назад!

«Вся ситцевая, летняя приснись…»

Вся ситцевая, летняя приснись,
Твое позабываемое имя
Отыщется одно между другими.
Таится в нем немеркнущая жизнь:
Тень ветра в поле, запахи листвы,
Предутренняя свежесть побережий,
Предзорный отсвет, медленный и свежий,
И долгий посвист птичьей тетивы,
И темный хмель волос твоих еще.
Глаза в дыму. И, если сон приснится,
Я поцелую тяжкие ресницы,
Как голубь пьет — легко и горячо.
И, может быть, покажется мне снова,
Что ты опять ко мне попалась в плен.
И, как тогда, все будет бестолково —
Веселый зной загара золотого,
Пушок у губ и юбка до колен.

К портрету

Рыжий волос, весь перевитой,
Пестрые глаза и юбок ситцы,
Красный волос, наскоро литой,
Юбок ситцы и глаза волчицы.
Ты сейчас уйдешь. Огни, огни!
Снег летит. Ты возвратишься, Анна.
Ну, хотя бы гребень оброни,
Шаль забудь на креслах, хоть взгляни
Перед расставанием обманно!

«Я тебя, моя забава…»

Я тебя, моя забава,
Полюбил, — не прекословь.
У меня — дурная слава,
У тебя — дурная кровь.
Медь в моих кудрях и пепел,
Ты черна, черна, черна.
Я еще ни разу не пил
Глаз таких, глухих до дна,
Не встречал нигде такого
Полнолунного огня.
Там, у берега родного,
Ждет меня моя родня:
На болотной кочке филин,
Три совенка, две сестры,
Конь — горячим ветром взмылен,
На кукане осетры,
Яблоневый день со смехом,
Разрумяненный, и брат,
И в подбитой лисьим мехом
Красной шапке конокрад.
Край мой ветренен и светел.
Может быть, желаешь ты
Над собой услышать ветер
Ярости и простоты?
Берегись, ведь ты не дома
И не в дружеском кругу.
Тропы все мне здесь знакомы:
Заведу и убегу.
Есть в округе непутевой
Свой обман и свой обвес.
Только здесь затейник новый —
Не ручной ученый бес.
Не ясны ль мои побудки?
Есть ли толк в моей родне?
Вся округа дует в дудки,
Помогает в ловле мне.
23
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"274648","o":1}