«Из камня высеченный идол…» Из камня высеченный идол У росстаней стоял века. Его прохожий каждый видел, Сворачивая с большака. Немой ровесник Древней Руси, Он вырастал из-под земли, Над ним весной летели гуси, Вокруг него хлеба росли. Шли мимо люди по дорогам, Встречая шумную весну, Уж им не верилось, что богом Был этот камень в старину. Когда ж зарей пылал пригорок, Где сосны медные стоят, К нему спешил седой историк С толпой веселою ребят. Он говорил, и были строги Глаза под крыльями бровей. «Глядите — умирают боги, Бессмертно — творчество людей». На пасеке
Отроились пчелы. Пахнут медом Вековые липы за прудом. Возвращаясь с поля, мимоходом Мы с тобой на пасеку зайдем. Постучим в калитку к пчеловоду, Он у нас приветливый старик: На меду заваренную воду Хоронить от гостя не привык. Только б гость вниманьем не обидел И подробный выслушал рассказ, Как рои готовятся на выдел И какой тут верный нужен глаз. Чем отличен мед, какой по цвету, Липовый, гречишный, луговой… Гости мы не редкие и эту Будем слушать повесть не впервой. Ну так что ж, пускай отводит душу, Он видал немало на веку. За привет, за добрую медушу Мы спасибо скажем старику. И еще мы скажем, что в артели Ото всех почет ему велик. Пчеловод он мудрый, в самом деле, И к тому ж приветливый старик. «Вновь сентябрь поджигает сухую листву на осинах…» Вновь сентябрь поджигает сухую листву на осинах, Рдеет каплями крови на кочках брусника в гаю, И, считая гусей в небесах, по-осеннему синих, Прислонившись к сосне, я с тобой на опушке стою. До весны покидая туманные наши озера, Гуси к югу летят. Значит, близится время дождей, Значит, нам расставаться, любимая, скоро… Что ж, бери мое сердце и сердцем в разлуке владей. В светлом поле темнеют сухие кусты чернобыла, И на них паутины прозрачные нити висят. Я дождуся весны, только б ты меня не разлюбила, С первой стаей гусей по весне возвратилась назад. «Цветет жасмин. От белых звезд…» Цветет жасмин. От белых звезд Всю ночь светло в саду нагретом, И Млечный Путь, как шаткий мост, Соединил закат с рассветом. В такие ночи слышен рост Хлебов и трав. По всем приметам, И теплых зорь и щедрых рос Еще немало будет летом. Живым текучим серебром Дожди июльские прольются. Ладони вытянув, как блюдца, Пойдем в поля, встречая гром, Где ржи густые за бугром Под тяжестью колосьев гнутся. «Смешался с запахом смолы…» Смешался с запахом смолы Томящий запах земляники, Где сосен тонкие стволы Торчат, как бронзовые пики. А тень бежит во все углы И ловит солнечные блики, На травы нижет без иглы Цветные бусы земляники. Дрожит под крылышками пчел Позолоченной сеткой воздух. Пичуги дремлют в темных гнёздах… И вправе я себя не счел Нарушить птиц полдневный роздых, Прервать полдневный взяток пчел. Ломоносов Куда бежать от сплетен и доносов! В просторных залах смрадно, как в аду! И вот опять Михайла Ломоносов Шумит в академическом саду. Строптивый сын архангельских поморов, Прямой, как ветер северной реки, Он сохранил неукротимый норов И песни, что певали рыбаки. Не он ли в школе Заиконоспасской Одной латынью голод утолял, Молокососов укрощал указкой И сметкою монахов удивлял? Поднявшись вне параграфов и правил, Везде дыханьем родины храним, Не он ли в старом Марбурге заставил Немецких буршей трепетать пред ним? Не он ли дал российской музе крылья, Нашел слова, звучащие, как медь! Доколе ж иноземное засилье Придется в Академии терпеть? В нее вошел, достойный славы россов, Как беломорский ветер молодой, Крестьянский сын Михайла Ломоносов, Родившийся под северной звездой. «Зима, закат, сторожка лесника…»
Зима, закат, сторожка лесника, На окнах тени спутаны и зыбки. Старик весну припомнил, и рука Смычком коснулась самодельной скрипки. И соловей взлетел из-под смычка, Подснежник распустился у пенька, Забил родник, и только по ошибке На мутных стеклах снег пятнался липкий. И я подумал: «Кто в родном краю Любил тропинку каждую свою, Берег травинку и лелеял колос, — К тому, когда вздохнет он от забот, Весна и в зимних сумерках придет, Услышав скрипки самодельный голос». |