«Мы теперь вспоминаем погожие дни сентября…» Мы теперь вспоминаем погожие дни сентября, Бабье лето в прощальной красе придорожной березы. Мы теперь вспоминаем, как кровли домов серебря, Словно весть о зиме, по утрам приходили морозы. От высоких ометов тянуло соломой ржаной, Зеленели посевы, спеша подрасти до ненастья. Я краснел, без привычки тебя называя женой, Я при людях стыдился меня наполнявшего счастья. Только, как ни старался, скрывать его не было сил, Словно солнце за мной проходило невидимым следом. Я отборное яблоко утром тебе приносил, Самый лучший кусок отдавал я тебе за обедом. И сегодня, ребенка в горячие руки беря, Я дыханьем своим осушу его первые слезы. Как же можно забыть нам погожие дни сентября, Бабье лето в прощальной красе придорожной березы… «Ты нерасцветший колос подняла…»
Нерасцветший колос Расцветает от человеческого дыхания (Народное поверье) Ты нерасцветший колос подняла, К своим губам горячим поднесла, Дохнула на него, и, оживая, Расцвел тот колос у тебя в руке, Чтоб доцветать и зреть на сквозняке, Где зной течет, как пена дрожжевая. И я сказал: «Не так ли и людей Мы оживляем теплотой своей, Сокрытые в них силы умножаем, Чтоб каждый мог принесть посильный плод И мы средь человеческих забот Могли своим гордиться урожаем». «Опадает с яблони…» Опадает с яблони Белый цвет, Что-то друга милого Долго нет. Я, встречая на поле Свет-зарю, На дорогу дальнюю Посмотрю. А дорога дальняя Широка, А над ней крылатые Облака. Вся она исхожена, Вся она изъезжена Без него. Нет и нет прохожего, На него похожего, Нет и нет проезжего Моего. Как увижу издали, Позову. Рядом посажу его На траву, На колени голову Положу, Как я тут ждала его, Расскажу. Сколько счастья-радости Впереди! Где ж ты, долгожданный мой? Приходи! Знаю, друг без друга нам Счастья нет… …Опадает с яблони Белый цвет. «Застывшая за ночь, звенела дорога…» Застывшая за ночь, звенела дорога Под конским копытом на весь суходол, А к вечеру стало теплее немного, И снег с потемневшего неба пошел. Сначала совсем неуверенный, редкий, Как будто высматривал место, где лечь, Потом осмелел и серебряной сеткой У каждого дерева свесился с плеч. Ты вышла и взять не хотела косынки Пуховой, что я за тобою принес; И видел я — таяли сразу снежинки, Попавшие в желтое пламя волос. Вернулись, а комната — словно другая, Уютней, домашнее стало тепло. И долго сидели мы, не зажигая Огня, и от счастья нам было светло. Человек Ветер странствий, соленый и горький, Им да звездами юность полна. В море бриз. Апельсиновой коркой За лиманом желтеет луна. Степь лежит молчаливо и мудро, Одиноких раздумий сестра. Быль иль небыль намедни под утро Рассказал этот старый Чудра? Не ответишь вовек — и не надо, Только б верилось в дни неудач: Волю девушки ценят, как Радда, Парни любят, как Лойко-скрипач. А еще… Не наврала цыганка, Указала она, погляди: Поднял сердце горящее Данко, Чтобы путь озарить впереди. Не о том ли мечтает он с детства, Затаив неребяческий гнев, И прислушаться и приглядеться К человеческим судьбам успев. Дед Каширин, кунавинский книжник, Поучал за виски теребя: «Коль рубашки не снимешь ты с ближних, — Значит, ближние снимут с тебя». Враки! Снимет рубашку хозяин, Если будешь покорен, как вол. И от нижегородских [14] окраин Он до Черного моря дошел. Вьется в небе над ним спозаранку Журавлей путеводная нить. Если в мире не сыщется Данко, Он сумеет его заменить! Ветер странствий, соленый и горький, Им да звездами юность полна. В море бриз. Апельсиновой коркой За лиманом желтеет луна. «Чуть дымятся луговые плесы…» Чуть дымятся луговые плесы, Даль тепла, светла. То не ты ли косы у березы На ночь заплела? То не твой ли на реке гремучей Виден переход? Не твоим ли голосом над кручей Иволга поет? Пусть не видно в травах непримятых Твоего следа, Сердце верит: где бы ни была ты — Ты со мной всегда. И когда в лугах синеют росы, Ты на склоне дня, Заплетая косы у березы, Вспомнишь про меня. Про меня, про вешки в дальнем поле Да про те холмы, Где, грустя и радуясь до боли, Подрастали мы. вернуться В бумажной книге «нижнегородских». (прим. верст.) |