— Стой! Руки вверх!
Басмачи вздрогнули от этого громкого, неожиданного окрика, остановились, озираясь по сторонам. Один начал поднимать руки, другой схватился за винтовку. И тут тишину гор разорвали три винтовочных выстрела — оба басмача ткнулись головами в каменное дно ущелья.
Невоструев поднялся, посмотрел с укором на Манапа и двух красноармейцев, хотел спросить их почему без команды стреляли, однако передумал.
— Снимите с них оружие.
Невеселыми возвращались домой пограничники. Операция в общем-то была удачной: пять басмачей убито, семь взято в плен, но погиб их товарищ. Особенно тяжело переживал Невоструев. Он десятки раз задавал себе вопросы — правильно ли командовал боем, правильно ли поступил Кропоткин. И каждый раз, анализируя действия свои и Кропоткина, приходил к выводу — правильно. Но вывод этот не успокаивал. Проходило немного времени, и он снова спрашивал себя: «Что можно было сделать иначе?»
Кропоткина похоронили на посту. Боевые товарищи простились с ним трехкратным залпом.
Агнесса Гендлина
ЖЕНА ПОГРАНИЧНИКА
На далекой заставе ждали нового офицера. Об этом пока никто официально не объявлял, но о его приезде уже несколько дней знали все. И как-то поздним вечером разговор о новом заместителе зашел в канцелярии, где, кроме начальника заставы и старшины, сидел и прибывший утром из части седой полковник.
— Как вы фамилию назвали того, кто к вам едет? Зимин? — переспросил он. — А имя и отчество его не помните?
— Евгений Константинович.
Полковник улыбнулся.
— Ну конечно! Это же сын пограничника старой гвардии, генерала Зимина Константина Николаевича, моего давнишнего сослуживца. Я всю их семью знаю. А если сын в отца пошел, то можете считать, что вам повезло с заместителем!
Полковник встал и начал ходить по комнате, как человек, на которого нахлынули неожиданные воспоминания.
— Да, служили когда-то вместе, когда вы, капитан, пешком под стол ходили, — продолжал он. — Я ведь и мать Евгения — не Зинаиду Ивановну, а первую жену Константина Николаевича, Ирину, — хорошо знал.
Он сделал, как опытный рассказчик, паузу.
— А что, интересно дальше послушать? Вы ведь про то время только по книжкам знаете. А у нас, у нашего поколения, это все происходило на глазах…
* * *
На маленьком полустанке поезд задерживается всего на две минуты. Молодой командир и его жена, еще более юная, заранее собрали весь свой багаж — два небольших чемодана, подхватили двух почти одинаковых маленьких толстых мальчишек. Пассажиры, ехавшие с ними вместе, проводили Зиминых с шутками, добрыми напутствиями.
Костя Зимин, получая назначение «для дальнейшего прохождения службы», знал, что поездом ехать придется трое суток, а дальше — на лошадях, около ста километров.
Ночевали они в небольшом селе, в хатке у Ивановны, где всегда проездом останавливались пограничники. Она встретила гостей так, будто знала их давным-давно. Накормила, приготовила постели и сама уложила ребятишек, которых дорога совсем утомила.
А утром снова в путь.
…Жизнь на заставе шла своим чередом. Ушли наряды на охрану государственной границы. Инструктор Загоруйко занимался со своей овчаркой, кто чистил оружие, кто коня… И каждого из них занимали одни и те же вопросы о новом начальнике: какой-то он? будет ли он для них таким же «батей», каким еще совсем недавно был Березин? Березин погиб всего три месяца назад в схватке с басмачами, и на заставе была свежа память о нем — умном, требовательном и душевном командире.
— Слышь, Петро! Петро Загоруйко! За Мухтаром своим ты смотришь гарно, а як гвинтивочка? Тебе Березин не раз робыв надир, а що скажет новый?
— Петру надо раз в неделю мозги обязательно чистить, — сказал подсевший к ним Бейсек. — Как мой старик дома арыки чистит, так и Петру…
Загоруйко не дал ему договорить.
— А уж ты, Бейсек, помолчал бы! Самому недавно попало, а туда же — с критикой лезешь. Нашелся Белинский! Слыхал про такого? Нет? Ничего, семилетку после заставы кончишь, там тебя просветят.
— Семилетку? Семилетка — мало… Москва поеду, вернусь — буду начальник. На «губу» посажу тебя за такой разговор.
Но чем бы они ни занимались — службой или шутками, а мысль о новом начальнике не выходила из головы.
К вечеру он приехал. И сразу пошел в обход по заставе. Знакомился с бойцами, осмотрел лошадей.
— Как звать?
— Жумакулов Бейсек, товарищ начальник!
— Кто родители?
— Отец — мираб, дома много ребятишка есть. Я приходил сюда, помогал по хозяйству. Время подошло, начальник мне сказал, Березин: «Скоро примешь присягу, винтовку получишь. Границу будешь беречь, воду будешь беречь, чтобы больше баям не досталась». Теперь присягу принимал, винтовка — есть.
Отправив на границу наряд, Зимин долго сидел в канцелярии, знакомился с делами, рассматривал карту участка. Тускло светила керосиновая лампа.
Поздно… Неподалеку в неустроенной квартире спят Сашка и Женька. Женька хмурит во сне темные брови, что-то ворчит. Ирина, набегавшись за день, свернулась калачиком на диване.
Потихоньку, чтобы не разбудить жену, Костя загородил лампу журналом, сел за стол, выпил кружку молока и достал свою тетрадку. Была у него такая тетрадка — давнишнее тайное увлечение: записывать интересные разговоры, запомнившиеся в книгах мысли, а главное — впечатления о людях, о работе.
«Баккал Владимир. Что ты за боец? В тумбочке у тебя лежит томик Дидро, а Загоруйко сказал, что Володя читал им стихи какого-то Омара Хайяма и что многие выучили. «Вот, например, послушайте, товарищ начальник». И Загоруйко прочитал стихи, которые мне тоже очень понравились. Омар Хайям? Таджикский поэт? Да, кажется так.
Чтоб мудро жизнь прожить,
Знать надобно немало.
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
У Баккала отец ученый, профессор. Парня, видимо, любят здесь. Загоруйко сказал мне доверительно, что Вовка парень хороший, «тильки дюже хлипкий». Я ему ответил: мол, ничего, привыкнет Владимир, все будет хорошо».
Только в третьем часу Зимин прилег. И сразу заснул.
Незаметно подошла осень. Теплая, с долгим бабьим летом. На заставе успели заготовить много грибов, ягод. Служба шла относительно спокойно: задержали трех нарушителей границы, а по тем временам это было очень мало. В самом начале зимы внезапно загорелось сено — поджег по всей вероятности кто-то из банды Темирбека. Но пожар заметили, сгорел только один стог.
В конце февраля заболела прачка, пришлось отправить ее в часть, а оттуда в город. Приехала новая — украинка Зина, тихая, улыбчивая. Ира быстро подружилась с ней. Сашка и Женя любили слушать, как поет тетя Зина трогательную песню про лихого Петруся, у которого бело, как снег, лицо и черные-пречерные усы.
Весна наступила по-южному быстро. Теплый ветер покрыл зеленой листвой деревья.
— Костя, милый, отчего мне так тревожно? Почему ты поздно домой приходишь? Все сидишь и сидишь там, уезжаешь тайком от меня. На кого ты похож? Похудел, почернел весь. Что, опять неспокойно?
Она не договорила. Жена пограничника тоже ведь должна быть мужественной, сдержанной. Ира посмотрела на него виновато и настороженно, прижалась щекой к его лицу и зашептала в самое ухо:
— Костя, у нас опять будет маленький. Слышишь?
Зимин подхватил ее на руки, поднял под потолок.
— Как же я могу не слышать, когда ты шепчешь в самое ухо! Ирка, молодец! Ты просто молодец у меня.
Но им не суждено было вместе пережить эту радость.
