Марденов слышал, как Марюхнич докладывал начальнику заставы, что видел всадника в ста метрах. Пограничники отрезали ему путь от границы, но тот, заметив их, галопом поскакал по степи. Густой кустарник и темнота укрыли его. «Путь нарушителю нужно было преградить с тыла и фронта, — подумал Булат. — Тогда не ушел бы лазутчик».

И снова шаг вправо… Вперед. Глазам больно. Кочки, кусты, ямы. Подкашиваются ноги: Марденов не спал уже двое суток. Кажется, никакими силами не удержать падающих век. Но только прикроет глаза Булат — перед ними мельтешит степь, а по ней скачет незваный гость. И он снова сжимает автомат. Может, сейчас произойдет встреча?

…На Павлодарщине, в Краснокутском районе, хорошо знают семью Марденовых. Сам хозяин, отец Булата, работает бухгалтером в автопарке. Спокойный, работящий. И сын пошел в отца.

После окончания училища механизации Булат работал трактористом в совхозе «Коминтерн». В его памяти надолго остался бригадир Владимир Андреевич Хлынцев. Требовательный, большой души человек, он привил своему питомцу трудолюбие, напористость в достижении намеченного, необходимые навыки в обслуживании техники. Скуп был Владимир Андреевич на похвалу, ну, а уж если похвалит Булата, то ходил тот целый день именинником, работал за троих.

Один из весенних дней 1966 года запомнился Булату надолго. Больше суток он не покидал штурвала трактора. Три нормы выполнил. Обычно у бригадира самое щедрое слово «молодец». То же он сказал и сегодня. А товарищи хлопали Булата по плечу и говорили:

— Ты, Булат, стал настоящим трактористом.

К середине дня прибежал отец. Молча подал удивленному сыну повестку в военкомат. Значит, пришла пора на службу.

В армию Марденова провожал весь совхоз. Напутствий было много. В заключение директор сказал:

— Ты, Булат, смотри, того, нашу трудовую честь не урони. Служи Родине так же хорошо, как работал. Ну а после армии назад возвращайся.

И вот Марденов на юго-восточной границе. Здешние места похожи на Прииртышье. Это обрадовало Булата. Только здесь ветры посильнее и жарче лето.

А как преобразили полтора года службы на заставе сельского паренька! Смуглолицый, статный, в хорошо подогнанном обмундировании, он выглядит повзрослевшим, возмужавшим. Да и с границей на «ты». Службу несет исправно, из личного оружия стреляет метко, его портрет помещен на Доске отличников. А недавно коммунисты заставы оказали ему высокое доверие — приняли кандидатом в члены КПСС. Начальник заставы Григорий Петрович Петляков с большой похвалой отзывается о нем, ставит Булата в пример другим…

Следы насторожили Марденова. Они тянулись длинной цепочкой. Заставские кони ходить здесь не могли, к тому же они подкованы на четыре ноги. А этот след? Но почему он идет вдоль границы?.. Бесхозная лошадь не может ходить так строго: она отклонялась бы вправо, влево, петляла бы… И тут пограничнику пришла мысль: о нарушении границы сержант Марюхнич немедленно доложил по телефону на заставу. Поднятые по тревоге воины ехали на машине к месту происшествия с включенными фарами. Это и заставило нарушителя резко повернуть вправо, вдоль границы.

И вот уже выводы солдата о возможном уходе лазутчика в другом направлении передаются по цепи поисковой группы. А там… на командный пункт…

Рядовой Булат Марденов и его боевые друзья успешно выполнили задачу.

Турсунгазы Мыкыянов — один из тех, кто устанавливал колхозный строй в своем селе, он был смелым разведчиком на фронте в период Отечественной войны. И сейчас Мыкыянов на самой стремнине жизни…

Турсунгазы живет в приграничном селе. Его часто приглашают на заставу, и он рассказывает солдатам о прошлой войне, о делах в колхозе.

Мыкыянов всегда верен гражданскому долгу, дорожит землей, за которую воевал, любит ее. И когда появляется в приграничье чужой, Турсунгазы не спустит с него наметанный глаз, поможет заставе задержать врага.

Мыкыянову в горах все знакомо: кустарники шиповника, отшлифованные дождем и ветром серые валуны, небольшие, но бурные ручейки.

— От меня, — говорит он, — тут никто не скроется. Кругом все пройдено вдоль и поперек.

И это так.

…Стояла в разгаре летняя страда. На березках, что росли у подножия гор, появились первые золотистые пряди, а осинки, шумевшие над ущельем, уже хвастались появившимися лиловыми листьями.

Турсунгазы с самого утра в устье пологого буерака ворошил вилами валки накошенной травы. Он с жадностью вдыхал горячий и сладкий аромат разнотравья. «Глотнешь воздух сенокоса — куда и усталость девается, — думал про себя аксакал. — Даже молодит старика».

Вороша покосы, он нет-нет да и посмотрит то в ущелье, над которым плыл причудливый клочок тумана, то на снежные вершины, то на дальний перевал. «У нарушителя сотни дорог, — вспомнил он рассказ начальника заставы, — и чтобы его заметить, нужно быть очень внимательным. Глаз да глаз нужен, особенно в горах. А проморгаешь — ищи ветра в поле».

Солнце висело в зените. Старику захотелось пить. «До ручейка осталось немного, там и утолю жажду», — решил он, поднимая и опуская большие охапки сена с его пряным ароматом. В это время невдалеке от большой круглой сопки, издали похожей на стриженую голову, он заметил всадника. Рядом иноходью трусила еще одна лошадь. «Кто бы это мог быть? — спросил самого себя Мыкыянов. — И почему он показался со стороны перевала. Что-то не помню, чтобы колхозники здесь ездили».

Неизвестный, свернув влево, направился к лощине, где стояла старенькая, уже потемневшая юрта. «Может, знакомый, — угадывал Турсунгазы, — а может… чем черт не шутит, надо проверить». И тут старик вспомнил, что в юрте оставил охотничье ружье, так необходимое ему сейчас.

С вилами прямиком, мимо кустарников побежал он к юрте. «Быстрее, быстрее, опередить неизвестного» — подгонял он себя. Вот лощинка, а рядом с юртой уже жердяная изгородь. В юрте от земляного пола тянуло прохладой. Над деревянной кроватью висела двустволка. Мыкыянов зарядил и спрятал ее за посудным шкафом.

Вскоре подъехал всадник. Он был в темно-коричневом пиджаке, таких же брюках, заправленных в хромовые, давно не чищенные сапоги. Воротник рубашки расстегнут, смят, со следами въевшейся пыли. На левой руке, положенной на луку седла, блестели овальные часы. В глубоко посаженных серых глазах заметна усталость. На небритой щеке выделялся синий шрам. Лошади всадника тяжело дышали, холки и бока чернели от пота.

— Салам, старина! — развязно крикнул незнакомец, легко соскакивая с коня.

— Саламат сызба, — кивнул головой Турсунгазы и тут же подумал: «У нас так грубо не здороваются». Лицо у него стало серьезным.

— Ну и трава по лощинам вымахала — залюбуешься, — сказал мужчина в темно-коричневом. — В прошлом году, помнится, такой здесь не было. А ныне — и тропы позарастали.

«Что-то не туда гнешь, — подумал Турсунгазы. — И в том году эта сторонка с таким же сеном была, а тропы здесь никогда не проходили». Потом добавил:

— Дожди, дожди повадились, растет все как на опаре… Едешь-то далеко?

— Ты сперва закурить дай, — уклоняясь от ответа, попросил незнакомец. — Думал бросить — не получилось: сосет под ложечкой.

Турсунгазы вытащил из кармана брюк начатую пачку «Беломора».

— Закуривай. Вот и спички.

— Где курево-то брал? — разглядывая этикетку на пачке, спросил мужчина.

— Известно где: в сельпо, в Карабулаке, — схитрил Турсунгазы, произвольно дав название поселку.

— Вот туда и курс держу. Лошадь надо отвести, как-то ее оставил у нас их бригадир, да и насчет воды договориться для полива огородов. Но это уже с председателем решим.

— С Джунусовым? — вновь назвал вымышленное имя Мыкыянов.

— Да, с ним. Человек он покладистый, — второпях сказал незнакомец, готовясь садиться на лошадь. — Так дорога на Карабулак…

«Чужой он, — уже не сомневался Турсунгазы. — Видно, тертый калач», — и забежал в юрту. В этот же миг он выбежал с ружьем.