Шофер повозился еще какое-то время, потом захлопнул капот, снова устроился в кабине, и машина тронулась. Вскоре она исчезла за гребнем холма, и темнота сомкнулась.

— Пошли дальше? — спросил Леонид.

— Подожди… — отозвался Курсаков. — Мне показалось, двое выпрыгнули из машины. Надо осторожнее…

Они отползли назад и потом двинулись вдоль контрольно-следовой полосы. Солдаты осматривали ее буквально сантиметр за сантиметром, но ничего не обнаружили. Никаких следов нарушения не было.

— Может, показалось? — спросил Леонид.

— А черт его знает! — зло сказал Курсаков. — Это филин в темноте, как днем, видит! А я не филин… Но внимания не ослаблять!

На обратном пути через каких-нибудь полчаса на ровном песке КСП они увидели отпечатки босых ног.

— Где же второй? — сказал встревоженный Леонид. — Ты же видел двоих!

Анатолий поднялся с колен.

— Двое и есть, — сказал он. — Двое перешли, — старались ступать след в след. Бегом к розетке — докладывай на заставу.

Телефонный звонок в дежурной комнате.

Валентин Иноземцев, сидя на табуретке, берет трубку, слушает. Вскакивает, не отпуская трубку от уха:

«Есть… Есть…» — повторяет.

И, прогрохотав сапогами по ступенькам крыльца, бежит доложить начальнику заставы, который только что отправил очередной наряд и пошел на часок прилечь.

— Заста-а-ава!.. В ружье!

Первыми за ворота выскакивают верхом сержант Михаил Сорокин и ефрейтор Николай Александров: в эту ночь они были назначены в тревожную группу. Рядом с конем Сорокина, прижав уши и распластываясь по земле, мчится здоровенный пес Маркиз.

Возле следа Курсакова и Попова уже не застали: доложив на заставу о нарушении границы, они ушли отрезать обратные пути к границе.

Маркиз, дрожа от нетерпения, поглядывал на своего хозяина, словно поторапливал его. Глаза собаки в темноте вспыхивали зеленоватыми огоньками. Когда хозяин приказал, Маркиз тотчас взял след и, низко пригнув голову, помчался вперед, увлекая за собой всадников.

Какая-то неясная фигура впереди метнулась в сторону — голова втянута в плечи, но собака прыгнула человеку на спину и, повалив, прижала к земле.

Второго нарушителя — тот находился шагов на двадцать в стороне, справа — заметил и остановил Александров. И в ту же минуту откуда-то с тыла донесся дробный конский топот. Из темноты вынырнули два всадника — начальник заставы капитан Петрушин и с ним рядовой Быргазев.

Они по тревоге отправились наперерез нарушителям по пути наиболее вероятного их движения в тыл.

— Тридцать пять минут… — сказал Петрушин, взглянув на часы со светящимися стрелками. — Тридцать пять минут прошло с тех пор, как Курсаков и Попов обнаружили след на полосе. Молодцы, ребята!

Застава Н.

Самая обычная застава в песках.

Но и здесь, как всюду на границе, все тропы нарушителей в конце концов неизбежно приводят на заставу.

Ветер дергал и дергал раму, словно хотел настежь распахнуть окно и ворваться в казарму.

Стекла вызванивали непогоду.

А снаружи тот же ветер хлестал прямо в лицо дождем с колючей изморозью. Темнота встала перед дверью непроходимой черной стеной. В такую ночь очень трудно сделать первый шаг от порога, трудно спуститься с высокого крыльца. Но, если ты служишь на границе и назначен сегодня с 22.00 в наряд, тут раздумывать не приходится — идти или не идти… Иван Ященко, старший, обернулся напоследок на желтые пятна окон, поправил автомат, нахлобучил ушанку и решительно зашагал в темноту, чтобы не думать больше о натопленной печке и о своей койке в уютном правом дальнем углу казармы.

И он и его напарник Плыско — тоже Иван, были в тот раз пешими.

Службу им предстояло нести в горах, за песчаными перевалами. На этом участке конь не всюду пройдет. А человек и днем может так запрятаться в извилинах склонов или щелях между холмами, что по носу сапогом заденешь, а ничего подозрительного не обнаружишь.

Плыско шел, несколько отстав от старшего.

Он тогда всего два месяца служил на заставе. Все здесь было не так, как дома, на Днепропетровщине, в Преображенке Царичанского района, где он в колхозе работал помощником комбайнера. И на первых порах, парню нравилось бывать в наряде с Иваном Ященко — неторопливым, осмотрительным, скупым на слово ростовчанином, солдатом второго года службы. Хоть у Ященко за все время и не было на счету задержаний, но он считался одним из лучших знатоков пограничного дела, на которого всегда и во всем можно положиться.

С Ященко Иван Плыско всегда чувствовал себя увереннее. На этот раз их путь шел по одному из самых трудных для охраны участков заставы — то вверх по склонам, то вниз… Ровный круг фонаря полз по песку впереди Ященко, выхватывая из темноты ровные, будто отглаженные, бороздки контрольно-следовой полосы.

Ровным размеренным шагом Ященко и Плыско уже два раза обошли свой участок. На полосе не было ни вмятины, ни царапинки. А нарушитель не птица, он не может миновать ее, не оставив хоть какого-нибудь следа, который укроется от глаз пограничников. Копыта лошадиные наденет на ноги, на ходулях перепрыгнет, задом наперед переберется — все равно его ухищрения будут разгаданы.

Сложная для охраны зимняя ночь проходила спокойно.

Ященко уже почти два года провел на границе, и утром, значит, как всегда, доложит начальнику заставы или дежурному офицеру, что никаких происшествий не было, ничего подозрительного они не обнаружили.

Они покинули заставу уже больше четырех часов назад. Горело от снежной крупы лицо, приходилось часто вытирать слезящиеся глаза.

Оба солдата спустились с холма в небольшую лощину и начали взбираться на соседний холм. И дошли почти до самого гребня, когда им навстречу появились двое.

Ященко рывком кинулся вперед.

Плыско — следом, не отставая ни на шаг.

— Стой!

Но нарушители продолжали двигаться вперед.

Коротко щелкнул затвор.

Двое в белых шерстяных халатах подняли руки, остановились. Они не понимали по-русски, но, очевидно, хорошо знали, что делать в таких случаях.

С беспомощно поднятыми кверху трясущимися руками нарушители бормотали на незнакомом языке.

Плыско крепко сжимал карабин.

Тут он услышал короткое приказание:

— Ракету!..

Ященко, более опытный Ященко, не мог не обратить внимания на какой-то едва уловимый шорох, который раздался в стороне, когда он останавливал нарушителей, направляя на них дуло карабина и луч фонаря.

Ослепительно зеленая ракета прочертила черное небо. И на мгновение ночь превратилась в день, как это бывает в сильную грозу. Всего мгновение, но его было достаточно.

Ященко не ошибся.

Метрах в десяти вверх по склону, стараясь, как степные удавы, утонуть в песке, распластались двое в черных халатах. Оба подняли головы, как только стало светло, потом снова уронили их, не решаясь встать.

— Вот теперь порядок, Иван, — говорил немного спустя старший наряда, не спуская глаз со всех четверых, которые стояли рядом с поднятыми руками, словно взывали к аллаху, и широкие рукава халатов спадали до плеч. — Ишь ты, как хитро… Первые двое — вроде как приманка. А вторая парочка думала под их прикрытием ускользнуть…

— Я бы не догадался… — честно признался Плыско.

Он стоял в нескольких шагах и держал их всех под прицелом, а Ященко по одному отводил нарушителей в сторону и старательно, словно во время учебной тревоги, связывал их крепкой тонкой веревкой.

— Пусть полежат пока словно бы в штабеле, — сказал он, удостоверившись, что все четверо и пошевельнуться не смогут. — А ты, Иван, бегом к розетке, дай знать на заставу.

Тревожная группа не заставила себя ждать. Из темноты возникли кони. На землю спрыгнул рослый красавец пес Арго. Шерсть у него на загривке стояла дыбом, и проводнику Борису Худоногову большого труда стоило удержать его.

— Рядом!.. — несколько раз повторял он команду. — Ну, кому я говорю — рядом!