— Тимофеев! Игнатьев! Полетаев! Зубов! Поскребышев!

Так по очереди Слесарев вызвал тринадцать человек. В штабе оформили необходимые документы. Молодым пограничникам выдали оружие и боеприпасы. Командир взвода Головин и политрук Онопко, провожая команду, предостерегали:

— Будь осторожен, Слесарев. Возможна встреча с какой-нибудь бандой. В районе твоего движения неспокойно. Кулачье и баи зашевелились. Опять листовки «черной» армии обнаружены. Во всяком случае с наступлением темноты делай привал в надежном месте. Ни в коем случае не дроби команду по отдельным домам. Вместе держитесь!

— Есть! — отчеканил отделком.

— Ну, ни пуха ни пера тебе.

Чему научились новички за то короткое время, которое после призыва провели в отряде? Конечно, всех премудростей пограничной жизни они еще не знали. Настоящей школой для них должна стать застава. Но за пару месяцев они научились стрелять из винтовки, владеть клинком. Умели быстро седлать коней. Конечно, до заправских кавалеристов им, во всяком случае большинству из них, было еще далеко. По словам их взводного Головина и политрука Онопко, кое-кто уже неплохо показал себя в боях с бандитами, в которых участвовали бойцы учебного подразделения. Однако бой в составе большого подразделения — одно дело, а схватка, когда ты один, от силы вдвоем, а противника — целая банда, — уже другое дело. Вроде все тринадцать — один к одному. Но по-разному будут вести они себя в бою. Один отличится лихостью, а другой, возможно, в первой стычке растеряется, покажет спину врагу. Что ж поделаешь, и такое на границе случается иногда с новичками. Смелость не всякому дается с рождения. Вспомнилось Павлу, как год назад ему впервые пришлось участвовать в серьезной схватке против банды волостного управителя Агжибекова. Тогда на помощь пограничникам заставы отряд послал учебный дивизион. В него и попал Слесарев. Взвод попал в серьезный переплет. Слесареву даже показалось, что бандиты их окружили. И он растерялся, заметался на своем коне по ущелью. Ну и досталось ему тогда от взводного! Крепко отчитал Головин Павла. Но не только отругал командир курсанта, но и подсказал, как вести в бою, приказал не отрываться от командира. Посмотрел Слесарев, как отчаянно рубится с бандитами Головин, как в самое пекло лезет. В том бою понял он, что командир должен быть самым храбрым. У такого командира даже трусливый по натуре боец может проявить мужество.

И Павел старался быть именно таким командиром.

Перед вечером в кооператив прибежал местный житель и сообщил, что в горах близ села собирается банда. Это известие встревожило секретаря райисполкома Адильбекова и счетовода кооператива Фейсенко.

— Что будем делать, пограничник? — спросил Слесарева Фейсенко. — Двадцать тысяч пудов семенного зерна у нас на складах. Если бандиты захватят его, посевная сорвется по всему району. С нас потом голову снимут за это. Ведь зерно государственное — семенная ссуда райколхозсоюзу.

— Будем действовать в соответствии с обстановкой, — ответил Слесарев. — Возможно, кто-то с целью распространяет слухи о банде. Но если они появятся — сумеем дать отпор. Я приму пока необходимые меры.

Слесарев с наступлением темноты выставил у ворот кооператива наружный пост, сказал, в каком порядке и через какие промежутки времени бойцы должны будут сменять друг друга. Убедившись, что свою задачу пограничники поняли, он разрешил готовить ужин и отдыхать.

Возвращаясь из-за кордонной Кульджи в одно из сел пограничного предгорья, Кивлев вспомнил разговор с Толстоуховым, колчаковским полковником в прошлом, а в настоящем — главарем одной из частей так называемой «черной» армии, по милости синьцзянских властей сформированной из остатков анненковских банд в Кульдже, Суйдуне и других местах близ советско-китайской границы.

— Час настал! — высокопарно начал свою речь атаман. — Советы, организуя колхозы, окончательно потеряют поддержку как среди семиреченского казачества, так и среди инородцев. Стоит только бросить клич, как поднимутся против большевиков стар и млад. И мы захватим Верный. Пойдем на Ташкент. К нам примкнут люди эмира бухарского. И не будет в Средней Азии такой силы, которая способна нам противостоять. Мы начнем, а потом нас поддержат мужики по всей России. Колхозы им всем поперек горла встали. Всероссийская крестьянская партия поведет за собой народ. И мы, а не большевики, будем заправлять делами в Кремле!

— У нас в Семиречье казачки готовы взяться за оружие, — подтвердил Кивлев.

— Сколько у тебя активных сабель? — спросил Толстоухов.

— Сотни три.

— Не много. Талды-Курган с ними не возьмешь.

— Подними казачков Талды-Кургана. К тебе присоединятся и казахи. Нужно захватить все пункты, где большевики сосредоточили семенное зерно. Надо сорвать посевную кампанию.

— А дальше?

— Дальше события будут развиваться по плану. Верный мы захватим изнутри. Большевики готовятся отмечать свой красный праздник — Первое мая. Накануне мы введем в город, разумеется, тайком несколько батальонов верных людей. Под видом ликующей толпы они выйдут на улицы и площади, блокируют красноармейский гарнизон. И Верный окажется в наших руках. Надеюсь, что ты со своими семиреченскими станичниками не подведешь, захватишь Талды-Курган и разгонишь эти проклятые коммуны.

— Будет исполнено, господин полковник!

— С богом, Кивлев!

И теперь Кивлев спешил на место, чтобы поднять людей, сосредоточить их в нужных местах и вооружить.

Границу он перешел благополучно по тропе, контролируемой Мергебаем, главарем одной из националистических банд. Тот всегда в таких случаях давал хорошего проводника. Они пересекли рубеж в районе озера Казан-Куль и двинулись проселочными дорогами с гор в долину. В одном из хуторов Кивлев отпустил проводника, а сам заехал во двор богатого двора под железной крышей, где его ждали надежные люди. Им он пересказал свой разговор с Толстоуховым. Но если за кордоном в разговоре с колчаковским полковником Кивлев вел себя как подчиненный и преданный человек, то здесь он был уже начальником. Казаки из самых зажиточных слушали и поддакивали ему с подобострастием. Здесь Кивлев был хозяином. Семиреченское кулачество, поддерживающее «программу» крестьянской «партии», на него делало сейчас свою ставку.

— Выжидать не будем, станичники! — говорил Кивлев. — Наше выступление послужит сигналом, прогремит набатом на все Семиречье, а может быть, и на всю матушку-Россию. Скачите по аулам, поднимайте людей.

Гонцы ускакали в Абакумовку, Покатиловку, Капал, Кзыл-Агач и другие села.

Пожелал Кивлев встретиться с баями и их дамиткерами, оставшимися на этой стороне. Их нужно было уговорить выступить одновременно.

— Что ж, аксакалы, рад, что сообща сокрушим большевиков. И получите вы всякие вольности, как и в предбывшие времена, будете владеть скотом, водой и землей, — говорил он, — а сам думал: победим, а там посмотрим. Конечно, баям придется разрешить иметь скот, как раньше. А казахскую голытьбу сами баи в бараний рог согнут. И пикнуть не дадут. А пикнут — есть казачья плеть у властей Семиречья.

Военного образования главарь банды не имел, по карте не ориентировался. Плана предстоящей операции не продумывал. У него была одна задача: сбить побольше ватагу головорезов и погулять с ней по Семиречью. «Сила солому ломит, — размышлял он. — Навалимся скопом — и все наше! Тем более, что от Верного до Джаркента и вооруженных частей нет. Пока они подойдут из Верного да от границы, все Семиречье запылает в огне кулацкого и байского восстания».

На следующий день к Кивлеву стали съезжаться гонцы. Вести были отрадные. Станичники выступают. Красных войск нигде не видно. В кооперативы завезено много товаров, засыпаны десятки тысяч пудов пшеницы. За зерно в Синьцзяне можно взять хорошую цену у китайских купцов. Хоть деньгами, хоть спиртом, хоть опиумом. «Тогда на Кзыл-Агач сначала и ударим! — решил Кивлев. — Заберем пшеницу и товары и двинем с севера на Талды-Курган».