К Зимину с трудом возвращалось сознание. Временами какие-то проблески — и снова провал… Он бредил, скрежетал зубами. Когда же приходил в себя, то ему хотелось скорее впасть в забытье. Он начинал вспоминать жизнь, прожитую с Ирой, но все воспоминания неизменно обрывались страшной картиной ее гибели.

Были минуты, когда ему казалось, что это он, он виновник ее смерти. Тогда он дергался, собираясь вскочить, но от нечеловеческой боли в ноге снова терял сознание.

Зина уже несколько часов неотлучно находилась у постели раненого Зимина.

— Ирка, где ты! Иди сюда, Женька плачет, а ты бегаешь, ты накорми ребенка, тогда и бегай.

Зина наклонилась к нему:

— Константин Николаевич, вам опять плохо?

— Ира-а-а!..

Это же было — было в деревне, где он проводил отпуск с женой. Мать пошла доить корову и взяла с собой Сашку, а его оставили присматривать за грудным Женькой. Ира залезла на сеновал, загорала там на солнце. И уснула. А тут Женька проснулся и начал кричать. Костя звал ее, звал, а она все не шла.

— Ирка! Ты где? Женька же плачет! Не могу же я грудью его кормить!

— Константин Николаевич, я тут, я — Зина… Дома все хорошо, ребята здоровы…

Зимин ненадолго узнал Зину, вспомнил, каким молодцом она держалась в тот страшный день и как много сделала для них, для всех…

А начался тот день обычно.

Ира собралась с ребятами в ущелье. Пусть не беспокоится, они недалеко, да и поесть с собой взяли, и воду для ребят прихватили. Женьке намотали на шею шарф. Он накануне жаловался: «Каша не лезет, горло болит». Насчет болезни горла Костя, конечно, сильно сомневался. Хитрит Женька, просто кашу терпеть не может. Ира в цветастом легком платье, голова повязана косынкой, с корзиной в руках. Мальчишки — один справа, другой слева — держались за мать. Так они и прошли мимо грозного Мухтара, который, хоть и привык к ним, но фамильярничать не позволял. Потом они — все трое — обернулись и помахали ему на прощание.

— Далеко не ходите, поняли?

— Хорошо, Костя, не волнуйся, не пойдем. Вечером — грибы со сметаной…

Зимин обхватил руками голову и протяжно застонал… Что же дальше? Дальше он готовился к политзанятиям с бойцами. Позвонили из части, предупредили: «Следите за Темирбеком… Он что-то замышляет. Потрепали его, вот он и лютует. В случае чего, немедленно шлите к нам за помощью».

Потом он распечатал письмо от друзей — из Москвы. Вот посмеется Ирка вечером! Друзья предлагали длинный список имен для Зимина-третьего и — на всякий случай — такой же перечень для возможной сестры маленьких Зиминых. Они утверждали, что три парня в семье — это шесть постоянно разбитых коленок и не счесть, сколько разбитых девичьих сердец, когда младшие Зимины подрастут…

— Нет, нет, нет! Не могу больше об этом! Не хочу! Я с ума сойду… Зина, Зина, ты ничего не забыла мне рассказать об Ирине?

— Константин Николаевич! Не можно так! Успокойтесь… Вы же не забывайте, что у вас дети.

Верно, у него есть сыновья, ее сыновья. А Зина тогда пришла и сказала: что-то долго нет Ирины с хлопчиками. А что же он? Пошел проводить занятия. Забыл? Нет, не забыл, не забывал о них ни минуту. Просто решил, что еще рано, придут. Да и не было, кроме неопределенного звонка из части, никаких оснований для беспокойства. По оперативным данным, Темирбек сейчас находился довольно далеко от их заставы.

Ирину с ребятами бандиты Темирбека поймали, когда они с полными корзинами грибов и большим букетом полевых цветов возвращались домой.

До заставы оставалось немногим больше километра. Ей скрутили за спиной руки, мальчишек связали одним ремнем. Женькиным шарфом завязали им рты и бросили под куст ежевики. Сорвав с головы Ирины платок, они сделали из него кляп и заткнули ей рот. И только одно бандиты упустили проверить — туго ли сидит кляп. Ирина перестала сопротивляться и как-то вся сникла.

Темирбек, здоровенный детина в белой папахе, по-своему оценил это. Он улыбнулся:

— Ты спокойная — это лучше… Проведешь нас мимо заставы, чтобы они нас не трогали. И мы никого не тронем, уйдем своей дорогой… — И он засмеялся хрипловатым смехом.

Ирина пошла тропой, которая вела к широкой площадке у самой заставы. Костя ей как-то говорил, что это место лучше всего простреливается с огневых точек, да и укрыться на ровном месте бандитам будет труднее.

По бокам шли двое с винтовками в руках. Сзади, в окружении своих телохранителей, ехал Темирбек с маузером и шашкой. Ставка его была проста. Начальник сразу не решится открыть огонь, растеряется, ведь надо будет стрелять в жену. Время будет выиграно, и победа достанется на этот раз легко.

Первым заметил басмачей часовой на вышке боец Баккал. Немедленно открыть огонь… Но тут он увидел связанную и оборванную жену командира. И оторопел. И все же почти тотчас доложил дежурному по заставе.

По команде Зимина пограничники быстро заняли оборону. Вышедшие на площадку бандиты были уже совсем близко от блиндажей, их было видно как на ладони. Вот стоит его Иринка, живая и невредимая! А сзади ухмыляется этот шакал Темирбек. Именно таким он и представлял себе этого матерого бандита.

Пограничники, находившиеся в одном блиндаже с Зиминым, поглядывали то на него, то на Ирину… Всех охватил ужас.

И словно почувствовав их состояние, Ирина вытолкнула кляп и закричала:

— Костя! Родной! Стреляй! Я всегда буду с тобой. Стреляй, а то всем нам конец! Их много. Прощай, дорогой…

Темирбек полоснул ее клинком от плеча к животу, и она, обливаясь кровью, упала.

— Огонь! Огонь! Огонь! — закричал Зимин.

Завязалась перестрелка. Бандиты рассыпались по площадке, некоторые из них попадали, чтобы никогда больше не подняться. Были среди них и раненые, пытавшиеся уползти в ущелье. Справа открыла огонь другая группа басмачей, намеревавшаяся обойти заставу с тыла. Яростно бил пограничный пулемет. Он косил и косил врагов, а они все лезли…

— Ленту! Новую ленту! — кричал пулеметчик, протягивая руку своему помощнику. В это же время из-за бани короткими очередями прижимал басмачей ручной пулемет. Воспользовавшись задержкой, пока сменилась лента, несколько басмачей ворвалось в крайний блиндаж. Там завязалась рукопашная схватка.

Зину перестрелка захватила в бане, где она стирала солдатское белье. Когда под прикрытием пулеметов Зимин повел оставшихся в живых пограничников на основную группу басмачей, заходивших с тыла, стрельба на площадке поутихла. Зина успела пробраться к телу Ирины. Успела оттащить ее в безопасное место, прикрыла ветками. Ее обстреливали. К счастью, пуля лишь обожгла руку.

А жестокая схватка с басмачами продолжалась. Зимин был ранен в плечо — легко. Он продолжал руководить боем. Только тогда, когда его тяжело ранило в ногу и он упал, ему пришлось приказать:

— Старшина! Бери на себя все… Отводи людей на заставу. И держитесь, держитесь, пока не подойдет помощь.

Старшина хотел выделить ему бойца для сопровождения, но Зимин отдал свой последний приказ:

— Сам доползу. Людей и так мало.

В ста метрах от заставы силы покинули его. К нему подползла Зина, перевязала раны.

Она на себе утащила его в кибитку — к их другу.

Подкрепление из части подоспело вовремя, и банда Темирбека была уничтожена.

Перепуганных ребятишек Зимина, о которых в пылу боя забыли, нашли только ночью. Они тряслись и плакали. Командир части Соколов, боевой командир, не раз смотревший смерти в лицо, не выдержал, отвернулся. Он глухо сказал:

— Закутать… В мою машину. И в санчасть, немедленно.

Зимина туда отвезли несколькими часами раньше.

В санчасти Саша долго молчал. Врачи даже думали, что он может так и остаться немым. Но через неделю мальчик, глядя прямо в глаза доктору, вдруг сказал:

— Я знаю, что с мамой. Знаю… Скажите, где папа? Что с ним? Его убили? Тоже убили?

Женька часто принимался плакать. Он стал немного заикаться, но доктор сказал, что это пройдет.

Когда Зимин поправился, ему дали отпуск. Вместе с Зиной и ребятами он собирался в Москву. Но до отъезда они побывали на заставе, поставили памятник Ирине.