Но никто из нас не знает, что знает…» (Уэлш И. «Вечеринка что надо»).

Опиаты (крэк, героин, опиум), стимуляторы (кокаин, амфетамины), галлюциногены (кислота ЛСД, псилоцибиновые грибы, калипсол), каннабиаты (марихуана — трава, гашиш) различаются по способности вызывать привыкание и требовать повышения дозы, по характеру «прихода» и «отходняка». Каннабиаты и кислота были наркотиками хиппи; героин и амфетамины — наркотиками панка; экстази (МДМА), сочетающие в себе действие стимуляторов и галлюциногенов, — излюбленный наркотик рейв-культуры. Марихуана и ЛСД позволяли заглянуть в свой внутренний мир, обрести гармонию и испытать сильнейшие мистические переживания. Амфетамины давали выход скрытой агрессии, героин доводил до предела принцип «чем хуже, тем лучше». Экстази — коронный наркотик 90-х гг. — сравнительно мягок: он возбуждает, но не так сильно и резко, как кокаин; дает чувство единения и любви, но не угрожает при этом «дурным трипом», как кислота.

Считающийся социальным наркотиком, экстази используется в дискотеках, на рейвах, в постели. Не случайно произведения И. Уэлша наполнены поколенчески заостренными суждениями о пользователях различных наркотиков: «на кислоте сидят только психи», «те, кто принимают кислоту, кончают дурдомом», «все джанки зануды, пока не уколются, а как уколются, так тоскливей людей на свете не найдешь». Именно джанки в наибольшей степени соответствуют образу наркомана, культивируемому масс-медиа: ломки, серая кожа, разрыв социальных связей, обочина жизни, ранняя смерть. В отличие от панков и хиппи, «химическое поколение» не стремится переделать мир, что роднит его с предыдущим «поколением Икс». С панками же его сближает идея тотальной наркотизации, высокой энергетич-ности и демократичности культуры типа «сделай-сам». Оно дистанцируется от «легальных наркотиков» — алкоголя, табака, кофе, подвергая сомнению само понятие «наркотик»: «Я думаю, что наркотик — это сама суть нашего бытия. Мы все наркотики, гребаные химические организмы, мы глотаем эти гребаные химикаты, и они воздействуют на наше сознание и поведение все время: еда, которую мы едим, воздух, которым мы дышим, вся та дрянь, которую продают и продвигают на рынок для нас» (Уэлш И. Экстази). Все это дает В. Курицыну основания определить переход от модернистского сознания к современному как переход от алкогольной культуры (агрессивно навязывающей себя миру, стремящейся изменить его, самоутверждающейся) к наркотической (не изменяющей, а медленно, подробно, фактурно, пластично ощущающей материальность мира).

Психоделизм, наряду с аутсайдерством, альтернативными стилями жизни, — органическая составляющая рок-музыки 60-х гг., панк-музыки 70-х гг. (ее теоретик М. Макларен, основатель группы «Секс пистолз»), музыки «рейв» и «техно» 90-х гг. с их форсированным, как после приема «психовитаминов», восприятием звука, утратой ощущения времени и пространства. Культовая фигура отечественного музыкального П. и. — В. Цой.

П. и. сопряжено также с религиозно-мистическими коннотациями в диапазоне от «божественного откровения» до «ухода в астрал». В этом контексте «искусство необычного» ассоциируется с мистериальностью, мистической властью над аудиторией, коллективным приобщением к «чудесному экстазу». «Безумная любовь к экстази» — парафраз «Безумного экстаза любви» (Уэлш И. «Непокоренные»).

Лит.:

Welsh I. Trainspotting. L., 1993;

Idem. Ecstasy. L., 1996;

Idem. Disco biscuits. New Fiction from the Chemical Generation. L., 1997;

Williamson K. The Ecstasy Interview — Irvine Welsh // Rebel Inc. Magazine, 1993, № 4;

Виткевич С.И. Пейотль. Из книги «Наркотики»//Иностр. лит., 1995, № 11;

Литературный гид. Поколение Икс //Иностр. лит., 1998, № 3;

Уэлш И. Экстази //Птюч, 1996, № 12;

Его же: Вечеринка что надо. Судьба всегда в бегах. Фармацевтический романс // Иностр. лит., 1998, № 4;

Кормильцев И. Ирвин Уэлш — Жан-Жак Руссо химического поколения //Иностр. лит., 1998, № 4;

Кузнецов С. Между экстази и экстазом // Иностр. лит., 1998, № 4;

Баймухаметов С. Т. Сны золотые. Исповеди наркоманов. М., 1998.

Американский художник, один из главных создателей поп-арта в Америке. В 1946-47 гг. изучал живопись в Институте искусств в Канзас Сити, в 1947 г. посещал Академию Julian в Париже, в 1948-49 гг. изучал живопись в Северной Каролине и закончил художественное образование в Нью-Йорке в 1950 г. В 1952-53 гг. совершил длительное путешествие по Италии и Сев. Африке. Начал выставляться с 1951 г. Еще в юности познакомился с будущим крупнейшим авангардным композитором XX в. Дж. Кейджем, который оказал определенное влияние на его творческое становление. В начале 50-х гг. быстро прошел три стадии создания живописных работ: «Белая живопись» (в которых на белом фоне изображены только черные цифры и некоторые фигуративные символы), «Черная живопись» (на холст наклеивались обрывки скомканных газет, и все это покрывалось черной эмалью) и «Красная живопись» (абстрактные живописные полотна в красных тонах частично с наклейками из газет, ржавых гвоздей, фотографий, шпагата и т. п.).

С середины 50-х гг. Р. начинает создавать пространственные объекты, которые называет «комбинированными картинами». В них живописно проработанные поверхности сочетались в трехмерном пространстве с комбинациями различных предметов обыденной жизни (фотографий, репродукций, веревок, обрывков тканей, различных элементов утилитарных вещей). Под влиянием интеллектуалов Кейджа и Джеспера Джонса (с которым он близко сошелся с 1954 г.) Р. сознательно отказывается от традиционных представлений о красоте (см.: Прекрасное), стремясь занять позицию «по ту сторону прекрасного и безобразного», и руководствуется принципами случайности и спонтанности (концепция Кейджа) в организации своих композиций. Увлечение абстрактным экспрессионизмом сменяется у него стремлением противопоставить ему свои «комбинированные картины», как новый шаг в развитии художественного мышления. Сначала шаг этот не был понят и принят. Первая выставка «комбинированных картин» была воспринята абстрактными экспрессионистами как пародия на их творчество и в буквальном смысле (физически) разгромлена ими.

Один из классических объектов этого периода, хранящийся сейчас в Кёльнском Людвиг-музее, — «Одалиска» (1955-58). На подиуме лежит белая атласная подушка, в ее центре на белом столбике укреплена картина на деревянной основе, на верху которой поставлено натуральное чучело белой курицы. В верхней части живописной картины приклеены две небольшие репродукции, с сюжетами «Амур и Психея» и «Сидящая обнаженная», в нижней части — фото воющего волка. Есть и другие мелкие вклейки, и вся поверхность расписана в духе абстрактных экспрессионистов. Исследователи-фрейдисты видят в этой работе массу сексуально-эротических символов. Более существенным является то, что подобными объектами Р. активно продолжил начинания некоторых художников-авангардистов начала века (Татлина, Дюшана, Швиттерса) по реальному преодолению живописной поверхности, по выведению живописи в трехмерное пространство и включению ее в некие принципиально новые художественные контексты. Свою творческую позицию Р. обозначал как действие «в прорыве между искусством и жизнью», конституировав в такой форме рождение поп-арта на Американском континенте. Его визуальным символом стал знаменитый объект Р. «Монограмма» (1955-59, Стокгольмский музей современного искусства), который представляет собой чучело барана с туловищем, продетым внутрь автомобильной шины.

В конце 50-х гг. Р. освоил технику фроттажа (натирания, введенную в искусство еще в 1925 г. Максом Эрнстом) для перевода журнальных или газетных фотографий и картинок на бумагу и другие поверхности. Она открыла перед ним более утонченные и изысканные возможности использования напечатанных изображений в своих произведениях, чем те, которые предоставляла техника коллажа. Р. активно использовал ее для создания графического цикла из 34 иллюстраций к «Аду» Данте (1959-60 гг., МОMA). Каждая из иллюстраций (к одной из песен «Ада») представляла собой типично поп-артовское произведение. На поверхность листа путем фроттажа наносились в разных местах отпечатки с фотографий современных политических деятелей, спортсменов, актрис, фрагменты человеческих тел, каких-то событий обыденной жизни, затем все это приводилось с помощью карандаша и акварели в некую целостную графическую композицию. Визуальный синтаксис этих листов, как и ряда последующих работ в технике шелкографии, основывался на художественном упорядочивании с помощью традиционных средств искусства (рисунка, акварели) как бы случайно перенесенного на поверхность листа калейдоскопа фрагментов Повседневной жизни современного общества. Здесь Р., в отличие от многих других своих коллег по направлению, остается на макроуровне еще в лоне традиционного художественного (и именно живописного) мышления, в то время как на микроуровнях активно вводит новые принципы и технологии нетрадиционной арт-практики.